— Что ты делаешь? — я слышу, как он спрашивает, но не смотрю на него, пока одна его рука внезапно не хватает мое запястье. Я поднимаю глаза и вижу, что в другой он держит одежду. — Ты думала, я не позабочусь о тебе? Подними руки.

Он отпускает мое запястье, и я поднимаю руки, как он просил, позволяя обрывкам атласного платья трепетать по моей коже. Очень нежно он натягивает белую футболку с моих рук и через голову. Виски, сахар и кожа окутывают меня, и я делаю глубокий вдох.

Натянув футболку, я встречаю его теплый взгляд и застенчиво улыбаюсь. Собственнический блеск в его сверкающих глазах привлекает меня, напоминая о взгляде, которым он одаривал меня, когда другие мужчины якобы осмеливались смотреть на меня в «Маске».

По правде говоря, он был прав. Я не могла смотреть ни на кого другого, когда кончики его пальцев всю ночь ласкали мою поясницу. Зачем мне хотеть, чтобы на меня смотрели чьи-то глаза или руки, когда я не могу насытиться Солом?

— Я не потерплю, чтобы моя прелестная муза стеснялась в моей постели. Ты будешь либо уверенной в себе и обнаженной, либо вот так смотреть на меня в моей футболке. Поняла?

Я медленно киваю, и на моих губах расплывается усмешка из-за того, что выражение его лица омрачено одержимостью. Толстый член в его штанах, кажется, становится еще тверже.

— А как насчет тебя? — осторожно спрашиваю я, не совсем уверенная, как поднять эту тему. Я бросаю взгляд на сталь, обтянутую его костюмом, но когда снова смотрю на его лицо, меня встречает озорная улыбка.

— После того, как ты спела для публики, я просто хотел услышать, как ты поешь для меня. И какая это была великолепная песня. — Он подходит ближе и проводит пальцем по моему горлу, прежде чем прошептать мне на ухо. — Я не хочу, чтобы кто-то другой получал удовольствие, слушая сладкую музыку, которую я извлекаю из тебя по ночам.

Я сглатываю под кончиками его пальцев и киваю, не уверенная, что еще сделать в ответ. Его язык облизывает мочку моего уха, когда он говорит что-то еще, заставляя мою кожу покалывать.

— Обещаешь?

Я понятия не имею, что он только что сказал, но быстро понимаю, что соглашусь на все, пока Сол Бордо прикасается ко мне.

— Я... Я обещаю.

— Хорошо. — Он отстраняется. — А теперь готовься ко сну, Скарлетт. Я знаю, что у тебя есть распорядок дня, и тебе нужно хорошенько выспаться.

Это первое напоминание о моем биполярном расстройстве, и я морщу нос, когда оцениваю свое тело и разум.

Никакого мандража. Никаких нервов. Мой мозг не мчится со скоростью миллион миль в секунду. Кроме желания, чтобы Сол немедленно вернулся ко мне в постель — что, я думаю, совершенно нормально, учитывая такого мужчину передо мной, — у меня нет желания совершать еще какие-то безрассудные поступки. И если этот мужчина только поощрял меня, защищал и подарил мне лучшую ночь в моей жизни до сих пор... Действительно ли желание переспать с ним безрассудно? Это кажется восхитительно неизбежным.

— О чем ты так напряженно думаешь?

— Я чувствую себя... Прекрасно, — наконец отвечаю я. — Я чувствую себя хорошо, но не в эйфории под кайфом от маниакального состояния. Мое счастье просто ощущается как… счастье.

— Иногда это все, что нужно для счастья. — Его улыбка смягчается, и он гладит меня по щеке. — Знаешь, в глазах можно увидеть безумие. И в твоих серебристых лунах нет абсолютно ничего, кроме полного расслабления. — Я поддаюсь его прикосновениям и нахожусь в шаге от того, чтобы замурлыкать, как котенок, когда он замолкает. — А теперь иди готовься ко сну. Если я буду иметь к этому какое-то отношение, я оставлю тебя в таком виде.

Сол оставляет меня в покое, когда я принимаю душ в его великолепной ванной комнате, отделанной черным мрамором, и готовлюсь ко сну. Как только я заканчиваю свою ночную рутину со всеми продуктами, которые Сол, очевидно, забрал у меня в общежитии одной из своих заботящихся о красоте теней, я возвращаюсь в его спальню.

Он сидит, прислонившись к спинке кровати из черного дерева, и ждет меня в другой свободной черной футболке с длинным рукавом и шелковых брюках. В подземном доме довольно прохладно, так что я немного завидую его пижаме, но не сомневаюсь, что под одеялом мне будет просто отлично.

Я медленно подхожу к его кровати, гадая, когда он оторвет взгляд от телефона. Но он продолжает смотреть на него так, словно это его оскорбило, и хмурится. Потом я замечаю, что его волосы слегка влажные, и тоже хмурюсь.

— Где ты готовился ко сну?

— В ванной, дальше по коридору, — бормочет он и яростно печатает на своем телефоне.

— Ты не хотел готовиться со мной? — нерешительно спрашиваю я.

Я не знакома с этикетом обращения с подобными вещами. Я не знаю, почему мне трудно об этом спросить. И я не знаю, почему меня это волнует. Но что-то в том факте, что он знает обо мне почти буквально все и даже не чистит зубы в моем присутствии, отталкивает меня. Но опять же, мне должно быть все равно… верно?

— Я не хотел прерывать твою рутину своей, — небрежно отвечает он.

Я фыркаю.

— Разве это не мальчишеские привычки: шаг первый: умойся, шаг второй: почисти зубы. Прополощи и повтори? В любом случае, так было у моего отца. Куда бы мы ни пошли, у него всегда был с собой этот чертов флакон шампуня три в одном, кондиционера и средства для мытья тела. Годы пренебрежения к собственному уходу за кожей и волосами — одна из причин, почему я сейчас так религиозно отношусь к этому.

Он фыркает, по-прежнему не глядя на меня.

— У меня немного сложнее.

Я хочу подразнить его еще сильнее, но мои глаза сужаются, когда я понимаю, что его лоб все еще нахмурен.

— Все в порядке? — спрашиваю я.

Он поднимает на меня взгляд и кладет телефон лицевой стороной вниз на тумбочку.

— Да, все в порядке. Просто бизнес. — Он жестом приглашает меня подойти к нему и похлопывает по кровати.

Я забираюсь рядом с ним под толстое одеяло, стараясь не слишком задумываться над его ответом.

Сколько раз мой отец говорил то же самое? Только для того, чтобы уйти на несколько часов, оставляя меня в случайных отелях или съемных домах в незнакомых городах? Я часто задавалась вопросом, были ли люди, с которыми был связан мой отец, ответственны за его смерть. Если так, то в ту ночь он подверг опасности и меня.

Сделает ли Сол то же самое?

— Бизнес, значит? — в итоге спрашиваю я, не в силах удержаться от вопроса. — Какой бизнес?

Он хихикает и ложится на бок, лицом ко мне. Теперь он вернулся к своей обычной белой маске-черепу и, посмеиваясь, потирает правое веко.

— Такая любознательная, маленькая муза.

Я пожимаю плечами, пытаясь отыграться.

— У меня есть вопросы к моему похитителю. Так что подайте на меня в суд.

— Я не похищал тебя, Скарлетт. — Хмурое выражение его лица заставляет меня только хихикать. — Я не мог оставить тебя одну, не зная, что ты приняла, и я хочу убедиться, что ты все еще в хорошем настроении, прежде чем позволю тебе вернуться в мир одной.

Я вздыхаю.

— Я знаю. Ты, наверное, спас мне жизнь. Но когда я смогу вернуться в общежитие? Знаешь, у меня еще одна репетиция в понедельник. Только сегодня вечером я поняла, что у меня даже нет с собой телефона. Джейми, наверное, ужасно волнуется.

— Я подумал, что было бы неплохо сохранять радиомолчание, пока ты восстанавливаешь силы. Если тебе нужен твой телефон, я могу послать кого-нибудь за ним. Что касается возвращения в общежитие... Посмотрим, насколько хорошо ты выспишься сегодня ночью. Если завтра ты будешь чувствовать себя отдохнувшей и здоровой, я подумаю об этом.

Боль в сердце смущает меня. Я не уверена, почему то, что он сказал, задело мои чувства… или, может быть, это просто потому, что я на самом деле еще не хочу уходить. Я отворачиваюсь, чтобы скрыть от него свои эмоции в любом случае.

— Идеально, — лгу я.

В кои-то веки Сол, кажется, не замечает моей лжи, и в кои-то веки я хочу, чтобы он заметил. Прижимая меня спиной к себе, он прижимает меня к своей груди. Его твердая длина прижимается к моему заду, и он не делает ничего, чтобы скрыть это. Я извиваюсь, чтобы подразнить его, но Сол прикусывает раковину моего уха, заставляя меня взвизгнуть. Он прижимает меня к себе так крепко, что я не могу убежать от него, когда он рычит мне в ухо.