— А Танюша где? — и прям ощущаю спиной, позвоночником внимательный взгляд. Жюстин спасает, взяв огонь на себя, уравнивая шансы,

— Вот, пей! — Костя видимо выпивает, а она снова, — ещё одну дозу! — тут я не выдерживаю и оборачиваюсь. Хочется увидеть его преображение, своего я не видела.

— Это?.. — любимый таращит глаза, а я хоть сквозь землю провались, он же мне теперь в сыновья годиться, но не успевает договорить, как изумляется ещё сильней. Я-то знаю, каким жаром его сейчас обдало изнутри, как кровь показалось раскалённой лавой, обжигая сосуды, как странная колющая боль побежала по всему телу,

— Сейчас пройдёт, Берти, не пугайся! — кидаюсь к нему, потому что помню, как самой было страшно и больно. Он подаётся навстречу, осознав, что это я, но тут же спотыкается и, схватившись за колено, выдаёт неожиданное,

— Бля… — надо же, русский мат — ни с чем не сравнимый выразитель эмоций, потом нагибается, пытаясь понять, что ему там прострелило, густая грива съезжает плотной завесой на лицо.

— Добро пожаловать в старость, любимый, — успокаиваюсь, боль от превращения его точно отпустила, — не мне же одной с радикулитом мучится, — а у него похоже, своя напасть — ревматизм.

— Твою ж мать! — разгибается, откидывая волосы назад. Вот и борода уже наполовину седая и виски серебрятся, и морщины высокий лоб пересекли, но глаза! Эти синющие глаза даже с разбегающимися лучиками гусиных лапок, мои! — м-да, старость — не радость! — смеётся, он смеётся! Я тут чуть в рёв не ударилась, оплакивая загубленную безвременно молодость, а ему смешно!

Честно говоря, он и в шестьдесят остался красавцем, всё так же крепок и прям, с немного морщинистыми ладонями и седой бородой, Костя по-прежнему хорош. Констатирую факт, что когда по-настоящему придёт время, стареть он будет благородно и красиво. А я?

— Не такая уж и старость, — отвечает из-за его спины вовремя появившийся Джакопо. А Жюстин молчит, закусила кулак, взглядывает на Костю со смесью благоговейного страха и сомнения, и как воды в рот набрала. Что не так-то?

Джакопо обходит Костика спереди и вглядевшись в то что получилось, кивает ведьме, с чем-то негласно соглашаясь, потом добавляет,

— Так его выпускать на люди нельзя! Удвой дозу! — хозяйка колеблется, зато я нисколько,

— С ума сошли? Не дам! Чем он вам не угодил? Ему тогда девяносто что ли будет? А если организм на столько не рассчитан? Да он умрёт у меня на руках! — Костик со мной согласен,

— Хватит, больше ни капли, и так колено уже болит, собакам бы отдал!

— Сначала к зеркалу сходи, а потом будешь жаловаться на колено, парень! — командует принсипале, и мы все вслед за хромающим Костей топаем в гостиную. Чего им не понравилось? Он явно теперь не катит на молодого герцога Оберонского, благородный господин в летах, и всё!

Но реакция Кости проясняет сложившиеся обстоятельства. Увидев отражение, любимый странно качнулся и не в силах сдержать эмоций, видимо так офигел, что уперся ладонями в зеркало, прошептав только одно слово,

— Джениторе…

— А я о чём! — подтверждает Джакопо.

— Один в один, — вторит следом Жюстин.

Вот значит, каков король Абекура! Да он красавец! И с чего бы такому молодцу умирать? Ну не от ревматизма же? — от размышлений отвлекает Костя,

— Давай, Жюстин, выпью ещё, сколько скажешь!

— Обалдел?! — он что реально не понимает, чем рискует, — да тебя инфаркт или инсульт тяпнет в дороге, а может и прямо здесь! — экспериментаторы чёртовы!

— Половину, — примиряет ведьма, — станешь старше его Величества лет на пятнадцать, и хватит.

Чтобы не мучить страдальца с его несчастным коленом, хозяйка отправляется за зельем сама, мы ждём. Костя всё ещё оценивающе рассматривает своё отражение. Джакопо любуется копией короля, вот и иллюзор не нужен, напои Костика такой дрянью и смело сажай на трон!

— На, пей! — ведьма протягивает ещё одну пробку, наполненную отваром. У меня сердце замирает, а любимый принимает и пьёт! Как-то неудачно глотает, согнувшись заходится в изнуряющем приступе кашля, так что вена вздувается на виске. Бросаюсь на выручку,

— Милый, держись! — луплю кулаком между лопаток, наконец, его отпускает, отираю испарину, выступившую на лбу, а на меня глядит седой, морщинистый одышливый старик, с тёмными пигментными пятнами на висках. Что-то пошло не так, ему явно не меньше восемьдесяти! Но глаза-то мои любимые! Немного поблёкшие, прикрытые набухшими веками, но всё те же! Он полон сомнений, напуган внезапной немощью, но я-то не сомневаюсь,

— Я люблю тебя, Берти! — какой смысл шифроваться? Мы все четверо понимаем, кто тут наследный принц.

— И я тебя… очень, моя прекрасная богиня, — шепчет, севшим от кашля голосом, — и всегда буду любить…

— Ну это вы себе, голубки, оставьте, по ночам ворковать, — Джакопо прерывает наш зрительный контакт и разом отрезвляет, — я бы посоветовал взять за легенду, что зрелая дочь везёт старика — отца в дом скорби, чтобы сдать на содержание, — он явно издевается,

— Спасибо, принсипале, — хотя, какой он мне начальник, парирую, — мы как-нибудь сами разберёмся с легендами, меня вполне устроит быть любящей женой, сопровождающей мужа по дороге домой!

— Меня бы тоже это устроило, — скрипит Костя.

— Я сейчас грибную настойку принесу, — спохватывается Жюстин, — от суставов верное средство.

— Не иначе на мухоморах? — слышала, у нас любители это зелье от всех хворей применяют.

— Ядовитые грибы для снятия боли, самое оно! — ну, точно.

— И не теряйте времени, старички, повозка ждёт, собирайте вещи и в путь! — Джакопо явно хочет избавиться от нас поскорее, и это напрягает. Но делать нам здесь больше нечего, он прав.

— Пойдём намажу колено и помогу переодеться, а потом провожу в повозку, сама всё принесу, — не хватало, чтобы мой любимый надрывался с барахлом, представляю, как ему не просто, да и за грудь держится до сих пор.

— Я ещё не умираю, просто тяжко с непривычки, — уже улыбается, — всё нормально. Смотрю, разогнулся насколько смог. Молодцом мой старичок. Молодцом!

На обратном пути с вещами заглядываю на кухню проститься с Жюстин и застаю такую картину: мужчина с чёрными, как вороново крыло волосами, стройный, подтянутый и ладный до того, что невозможно отвести глаз от его фигуры, весело и заразительно хохочет над какой-то шуткой, а внезапно постройневшая разбитная ведьма звонко шлёпает его по крепкому заду,

— Но-но, агент! — одёргивает гость, — я всё-таки твой принсипале! — батюшки! Да ведь это точно Джакопо, только молодой!

— Тридцать лет тому назад, ты был просто личным охранником короля, лихим и бесшабашным, и заглядывал под любую подвернувшуюся юбку! Так что нечего тут командовать! Сейчас ты не принсипале!

— Очень интересно! — нарушаю идиллию, — нас значит в стариков превратили, а сами тут резвятся, как дети! Может, вы нашу молодость себе присвоили? — чёрт их знает, как это работает! Что если ловушка?! Жюстин замолкает, опустив глаза, словно её застали за чем-то плохим, а Джакопо не теряется, обернувшись ко мне лицом, опаляет горячим взглядом. А глаза-то омуты! Жгучие, чёрные, глубокие, в обрамлении длинных, густых, словно приклеенных, таких же чёрных ресниц, соболиные брови вразлёт, черты чёткие, резкие, немного хищные на узком смуглом лице. До чего же неотразим для женских глаз, до чего же харизматичен! Дав вдоволь собой налюбоваться, поясняет,

— У всех своя маскировка, мне надо разведать кое-что в герцогском замке, не являться же туда старым отцом Матео, которого они должно быть, уже похоронили, думая, что я сдох где-нибудь в канаве. Приду молодым гвардейцем, нанимающимся в услужение герцогу.

— Ваша молодость с вами, Таня, не пугайся, — отмирает хозяйка, — не так уж часто мы видимся, чтобы не украсть у прошлого несколько часов счастья.

— Простите, — стыдно! Так стыдно, да ещё и на своей шкуре понимаю, как хочется вернуться в молодость. Мы-то с Костей вернёмся, а они лишь заглянули на чуток в гости.