Покурив, оккупируем комнату отдыха, и до отбоя режемся в домино, парами на вылет. Болельщики столпились вокруг и азартно подсказывают. Надо будет выпросить у комиссара ещё комплект доминошек и устроить чемпионат. Победила «рыба», так как дежурная медсестра разогнала всех по палатам. Проигравшие быстро собрали костяшки и навели относительный порядок, причём, невзирая на звания. Настоящие боевые командиры не кичились своими званиями в тылу, тем более в госпитале. И хотя и держали некоторую дистанцию, не опускаясь до панибратства, но и господ офицеров из себя не строили. Хотя как-то раз меня попробовал припахать один капитан, когда немного очухавшись после операции, я в первый раз забрёл в курилку, но сначала был послан мной, а потом поставлен на место своими же сопалатниками.

— Эй, боец. Сгоняй-ка в третью палату, позови сюда майора Игумнова. — Вежливо попросил он меня.

— Счас, только штаны подтяну, — прохожу я к подоконнику, доставая папиросу из портсигара.

— Как ты смеешь так разговаривать со старшим по званию? И повернись! Тебе капитан приказывает! — повышает он голос.

Спокойно продуваю мундштук и, замяв гильзу, прикуриваю.

— Я что, с твоей жопой должен разговаривать? — не на шутку разошёлся господин офицер.

— Так точно! — почему-то пробивает меня на ха-ха, а скопившиеся после употребления проквашенной капусты газы неожиданно с громким звуком находят выход, причём неожиданно даже для меня.

— Да я тебя… В трибунал, за нарушение субординации… — разошёлся он уже не на шутку.

— Уймись, капитан. — Поворачиваюсь я кругом. — Не на того нарвался, чтобы трибуналом пугать. — Гипнотизирую его взглядом, так как больше ничего не остаётся, я до курилки-то едва доковылял, и бодаться с этим здоровым, откормленным офицером у меня не получится. Только сразу убить.

— И правда, уймись, Проценко! На фронте будешь свою удаль показывать, а не в сральне. — Выходит из смежного помещения уборной настоящий полковник и моет руки. С полковником Васиным Ильёй Николаевичем, я познакомился, когда меня доставили в этот госпиталь. Он сам с собой играл в шахматы, притулившись на подоконнике, а я изучал достопримечательности, ну и составил ему компанию, так и познакомились. А с тех пор, как меня прооперировали, мы больше в шахматы не играли. Он заходил несколько раз, проведывал меня, кое-что подкидывал из своего доппайка, чтобы я быстрей оклемался, но мне тогда было не до шахмат.

— Накурился? — Когда капитан с напарником вышли из помещения, спрашивает Илья Николаевич.

— До изжоги. — Подтверждаю я, выбросив папиросу.

— Ну тогда пошли, прогуляемся, свежим больничным воздухом в коридоре подышим. — Первым выходит он из пропахшего карболкой помещения.

— Ты с этим капитаном на рожон не лезь, товарищ сержант. Подлый он человечишка, хоть и кажется с виду правильным. Снаружи красный, а вот внутри гниловатый и белый.

— Как редиска? — вспоминаю я как огородный овощ, так и любимую комедию.

— В корень зришь. Эк ты точно подметил. — Развеселился полковник. — Партейку?

— Извините, Илья Николаевич, но в другой раз, хватит с меня на сегодня.

— Понимаю. Только мы же договаривались на ты перейти.

— Вот завтра и перейдём. Как-нибудь в миттельшпиле. И папиросы свои не забудьте, а то у меня кончаются.

— Иди уже, отдыхай. Редиска. Этож надо такое выдумать. — Посмеиваясь, пошёл он в свою палату…

С полковником мы пересекались после обеда, встречаясь в условленном месте. Сегодня я его там не застал, хоть и прождал с четверть часа. Улёгшись на кровать, и дождавшись, когда все угомонятся, аккуратно встаю, и сделав куклу из второго одеяла, накрываю её первым. Получилось похоже, как будто человек спит, укрывшись с головой. На цыпочках прокрадываюсь мимо сиделки, которая даже не подняла голову от стола, с тускло горевшей керосиновой лампой. Пускай спит, успеет ещё, набегается. В палате у нас не все ходячие, то утку, то судно подай, не успеешь, обделаются, а вони и так хватает. Электричество в городе экономят. Подстанция обеспечивает только оборонные предприятия. Всех остальных потребителей в десять вечера отключают, так что без «летучих мышей» не обойтись. Дежурные лампы горят только в уборной и коридоре, одна из них на посту медсестры. Сиделки они ведь только принеси, подай, помой. За состояние ранбольных медсестра отвечает. Ну и дежурный врач.

На окнах обычная светомаскировка, чёрные портьеры, которые открывают с утра. Город Рязань хоть и далеко теперь от линии фронта, но совсем недавно передовая проходила всего в 30-ти километрах от него. Да и сейчас немецкие самолёты сюда периодически залетают, бомбят, разрушают инфраструктуру. Зенитки их пытаются отогнать заградительным огнём, но серьёзный налёт таким количеством орудий не отразить. И если немцы решат разбомбить город, то у них это легко получится, но видать авиации у фрицев на всё не хватает, так что жителям повезло. Жертв и разрушений немного.

Периодически слоняясь по коридорам, чтобы нагулять аппетит, я обнаружил одно интересное место, откуда было удобно наблюдать за территорией бывшей школы, и в частности за складом. Причём видно все подходы к объекту, а ночь сегодня лунная. Так что пробираюсь мимо уборной на чёрную лестницу, и удобно устроившись на подоконнике окна, между первым и вторым этажами, наблюдаю за объектом.

Я не знаю, сколько я так просидел, часов у меня не было, а время как будто остановилось, но очнулся я от пистолетных выстрелов и звона разбитого стекла…

Заметив в свете луны какую-то фигуру, которая прошмыгнула прочь от здания и скрылась в тени забора, ссыпаюсь с подоконника и бегу сначала в уборную, мою руки и ковыляю в палату. Алиби у меня такое, на всякий пожарный. Типа по нужде ходил. Бегать за предполагаемым стрелком у меня нет ни желания, не возможности. Здоровье ещё не позволяет, а выход с чёрного хода закрыт на амбарный замок, причём изнутри.

Когда я зашёл в класс с табличкой — 7 А, там царила непонятная суета и было как-то свежо, видимо из форточки дуло. Народ спросонья паниковал и матерился, кто-то прятался под кроватью, кто-то пытался выйти из палаты, кто-то войти. В помещении горел яркий свет, ну как який — керосиновая лампа горела, но света не давала. Хотя медсестра Света, которая её держала, иногда давала, правда не всем. Вот и сейчас она почему-то уставилась на меня как на привидение. Так и непоняв причины вселенского кипиша, иду к своей кровати. Вроде с виду всё было нормально, вот только дуло как раз из моего окна, которое было занавешено тяжёлой чёрной портьерой и теперь только она немного защищала помещение от холодного воздуха, проникающего сквозь разбитое стекло внутрь.

Тело, лежащее на моей кровати, было прострелено в нескольких местах, а из подушки клочьями торчала вата. По привычке, ещё сидя на подоконнике, я насчитал восемь выстрелов, и стреляли, судя по звуку, из ТТ. Вот же козёл! Подумал я про стрелка. Это как я теперь на такой подушке спать буду? Мысль, что на месте манекена мог оказаться я сам, пришла чуть позже. Вот теперь и гадай, кому я так насолил, что он не побоялся разбить окно, да ещё и зимой. Хотя и наступил март, вот только весной ещё даже не пахнет. На улице дубак, градусов двадцать, и все с минусом. А я только в одной пижаме, да ещё и окно разбито. Как же я теперь здесь усну? Такие мысли копошились в моей голове, пока я смотрел на убитое одеяло. Несмотря на приток свежего воздуха, мне почему-то стало душно, и я поспешил выйти из комнаты.

— Что случилось, сержант? — Увидев меня, поинтересовался Илья Николаевич.

— Стреляли, — вроде бы безучастно отвечаю я.

— В кого? — сразу улавливает он суть.

— В меня, наверное. — Неуверенно отвечаю я.

— Тогда ты в рубашке родился, раз стрелок не попал. — Констатирует он факт.