— Чисто. Одного взяли. Что дальше делать?

— Ждите, я сейчас. — Спускаюсь в траншею я, убрав ракетницу в кобуру.

— А ну сныкались! — Шикаю на бойцов. — Ростов, в наблюдение. Сидим как мыши под веником и не жужжим. — Размещаю всех запасных в окопе на улице, а сам захожу внутрь.

Достав из нагрудного кармана гимнастёрки фонарик, быстро оглядываю помещение нащёт ништяков, отдав команду освободить его от трупов. Места и так мало, а тут ещё эти развонялись. Чухаться некогда, так что отправляю первым рейсом караван с трофеями, загрузив этих «мулов» по самое не могу. Контуженного фрица в покое тоже не оставили. И похрен, кем он числился раньше у немцев. У нас будет связистом. Катушка с проводом на грудь и телефонный аппарат в зубы, вся остальная снаряга кроме оружия тоже при нём, так что вперёд и с песней. Хотя руки ему связали и пасть кляпом заткнули. Пулемёт, коробки с пулемётными лентами и ящик с гранатами я также с основным караваном отправил, а в «домике» для вдумчивой мародёрки и прикрытия отхода основной группы, осталось нас только трое: я, Андрюха и шахтёр Удальцов.

Амбразура и вход в дзот.

Пока я одним глазом поглядывал в амбразуру за ретирадой боевого обоза, вторым следил за обстановкой, а Андрюха искал нычки гансов, наш юный шахтёр куда-то пропал. Не было его секунд тридцать, и я уже хотел объявить его во всесоюзный розыск, но неожиданно он сам объявился. Малый боцманский загиб уже был готов сорваться с моих уст, но боец вовремя успел слепить отмазку.

— Тут ход перекрытый, к немцам в тыл идёт. Глубокий как шахта-копанка. — Докладывает Удальцов. — Я до поворота дошёл, дальше не рискнул. Проверить? — показывает он на нишу в углу, прикрытую крышкой от снарядного ящика. Я ещё подумал — «Нахрена фрицы поставили танк на попа?» Точнее пришпандорили ящик к стене вертикально, поставив нижним торцом на землю. Шкапчик что ли сделали? Оказалось не шкапчик, а дверь в иное измерение.

— Отставить. Бди тут. Я сам. — Оставляю я карабин в дзоте, и засовываю за ремень две колотушки. На фонарике устанавливаю синий светофильтр и иду проверять подземелье. С длинным стволом в узком, уходящем вниз ходе сообщения не развернуться, так что мне и пистолета хватит.

До первого поворота проскочил на рысях, свернул влево, а дальше уже пешком. Один раз только включил «дальний свет», чтобы прикинуть длину тоннеля, после чего свечу только себе под ноги. Вдруг растяжка или какой-нибудь спотыкач, куякнешься, костей не соберёшь. Так что свет в конце тоннеля, я замечаю первым. Отражённые от стен и пола фотоны, запрыгали причудливыми тенями. Сразу же гашу свой фонарик и убираю в карман, дальше крадусь приставными шагами, благо пройти до следующего поворота, осталось всего метров пять. Колотушку достаю уже на ходу и, присев, скручиваю колпачок, зажимая гранату коленями. Выпавший шарик с верёвочкой прижимаю пальцами к рукоятке пистолета, а левой рукой дёргаю саму гранату. После чего закатываю её за угол, и поспешаю обратно. Успев ответить на заданный мне фрицами вопрос, зачем-то имитируя кавказский акцент.

— Я, я. Зер гут. Гутен ахт генацвале.

Граната бахнула, когда я уже был за поворотом и выбежал на финишную прямую, слегка оглушив и обдав землёй с перекрытия. Торможу и мастырю растяжку из оставшейся у меня лимонки, врубаю дальний и бегу к своим, матерясь на ходу, чтобы не растерялись и не стали стрелять. Очутившись в дзоте, приказываю забаррикадировать хлипкую дверь в царство Аида трупами пулемётчиков, сам же заряжаю красную ракету в сигнальный пистолет и, высунувшись в траншею, запускаю её в звезду по имени Сириус. Вторую колотушку метаю в сторону гансов, чисто на всякий случай, мало ли что. Вызвав таким образом огонь на себя, ныкаюсь в дзоте, и ждём начала концерта. Фугасных снарядов больше нет, а шрапнель, рвущаяся в воздухе, не должна пробить земляную подушку и три наката брёвен на крыше убежища.

Пока рвутся снаряды, времени зря не теряем, проводим инвентаризацию и опись конфискованного имущества, выкидывая всё лишнее в амбразуру, а нужное в бою и в хозяйстве, приторачивая на себя. С последним разрывом выбираемся из огневой точки и, перевалив через бруствер окопа, улепётываем во все лопатки в овраг и далее в балку, прихватив по пути трошки боеприпасов. Был бы у нас маленький грузовичок, забрали бы всё, а так пришлось выбирать между нужным и необходимым. Хотя грузовик бы тут вряд ли проехал, а вот лодка бы точно не помешала, лучше с мотором. При уходе я всё-таки заминировал дзот, придавив рычаг лимонки ящиком с колотушками и выдернув чеку. Ловушка на дурака, но может сработать. Начнут фрицы прибираться после устроенного нами беспорядка, и нарвутся. Хотя могут и сапёров вперёд пустить, а могут и не пустить.

Сейчас уже не прячемся и не ползём. Пока есть возможность, бежим, а потом и идём пешком, оскальзываясь на мокром склоне оврага и матерясь. Скрываться нет никакого смысла, возбуждённые немцы устроили фейерверк по поводу нашего удачного рейда, расцветив небо ракетами и трассерами пулемётных очередей. Но они нам пока не страшны, мы ниже уровня горизонта. А вот мины, которые засвистели в воздухе, это ни есть хорошо. А очень даже плохо. Но пока они рвутся на высоте нам пох, начнут рваться в балке, будет неуютно. Вот теперь самое время засекать цели и подавлять их всеми видами огня, но наша артиллерия что-то чухается, видать экономят снаряды. Когда вернёмся, придётся высказать командиру дивизиона всё, что я думаю по поводу такой экономии. Соседи же с левого фланга не экономят. Их пушки и даже гаубицы забахали с похвальной скорострельностью. Под этот тарарам мы и добрались до своих, сгибаясь под тяжестью трофеев.

Когда добрели до нашего блиндажа, там уже жарко пылала печурка, а народ пытался сушиться, оставив пленного немца, под охраной Баранова, на улице. Сгружаем всё нажитое непосильным трудом в приямке возле убежища, благо дождь уже кончился. После чего выгоняю всех нахрен из помещения, строю отделение и толкаю речь.

— Отделение, равняйсь! Смирно! — командую я. — Товарищи красноармейцы, за проявленное мужество и героизм при захвате «языка» и военных трофеев от лица командования объявляю всем благодарность!

— Служим Советскому Союзу! — хором отвечают бойцы, а я продолжаю.

— Все трофеи рассортировать и сныкать. Джафаров со мной, конвоировать пленного. Старшим на хозяйстве ефрейтор Евдокимов. Для сугреву разрешаю принять по сто грамм. Отбой по готовности, нас не ждите. Вольно! Разойдись. — Заканчиваю я вечернюю поверку и первым захожу в блиндаж, чтобы переодеться.

Плащ-палатку пришлось оставить снаружи, намокшую, грязную, да ещё и тяжёлую вещь заносить в жилище ни к чему. Сапоги я очистил от грязи и вылил из них воду ещё раньше. Сменив нижнее бельё, снова влезаю в мокрую, хоть и отжатую форму. А что делать, если другой нет? Хорошо хотя бы портянки чистые и сухие. Ноги для солдата на войне — главное. Даже ранение в руку не превращает бойца в обузу, а вот стёртые ноги заставляют отвлекать на него больше сил и внимания. Кстати, зарубка на память. Вопрос с обувкой в отделении нужно как-то решить. Хотя бы переодеть всех в сапоги, или пусть даже в ботинки, но по размеру ноги. Обувка даже на размер больше — чревата мозолями и потёртостями при дальних переходах, тем более скоро лето, и вторую портянку не намотаешь. Из оружия беру только свой пистолет и ракетницу лейтенанта, устал я сегодня бегать и лишнюю тяжесть таскать, а до утра можем и в штабе или на батарее перекантоваться, тем более пара презентов кармане у меня завалялась.

— Шашку с собой возьми. — Предупредил я Джафарова перед выходом, приведя форму в относительный порядок.

— А зачем? — спрашивает он.

— Немца будешь на куски рубить при допросе, если он молчать будет. — Поясняю я азеру, чтобы не задавал глупых вопросов. И вообще, не задавал. Командир сказал — сделай. Спрашивать потом будешь, когда-нибудь, при удобном случае.