— Ты сам видал?

— Та ни. Я же вчера после суток отдыхал, сегодня вот заступил.

— А начкар где сейчас?

— Известно где. В лазарете.

— Ладно, открывай. — Не захотел я слушать дальше про чудо, которое распухло и долго болело.

Когда за мной захлопнулась входная дверь в камеру, поневоле оглядываю помещение. Одиночная каморка два на три метра. Справа от входа вмурованный в стену столик. Слева топчан. Напротив дверей зарешеченное окошко под потолком. Скорее не окошко, а отдушина с форточкой. Удобства тоже у дальней стены. Милка лежала на топчане, животом вниз, одета в обычное солдатское бельё. Нательная рубаха и… А вот каликов на ней не была, поэтому нижняя часть спины и стройные ноги были обнажены. Присаживаюсь на единственный табурет возле стола, и достав папиросы, закуриваю. А что ещё делать? Милка лежит и не подаёт никаких признаков жизни, то ли спит, то ли притворяется. Смысла её будить нет никакого. Всё равно она сейчас хрен что расскажет. А если и расскажет, то наврёт с три короба, фантазия у неё богатая, сочинять умеет. Ночью ей опять видимо достанется, дубаки снова за своего мстить придут. Тем более начальник добро дал. По идее надо местного «кума» в позу пьющего оленя ставить, но если даже у Васина нет полномочий, то у меня тем более.

— Слышь, мусорок. Ты бы не курил здесь. — Слышу я хриплый голос с лежанки.

— А то что?

— А то я тоже хочу.

— Хочешь, кури. — Прикуриваю я новую папиросу и подаю ей.

— Ну и скотина ты, мусорок. — С наслаждением затянувшись, встаёт она на топчан и едва дотянувшись, открывает маленькую форточку. — Но полезная. Хотя бы закурить дал. А то, что полкан твой, что салага лейтенант не курят. Больные, что ли? — Так и остаётся она стоять возле окна, повернувшись голым задом ко мне.

— Ты, лярва, за метлой следи. Если под ворами лежала, то это не значит, что ты чёрта за яйца поймала. Как была шмарой, так ею и осталась, хоть ты и мокрушница. Так что не строй из себя блатную кошку. Ты же интеллигентная женщина, училкой поди до войны работала.

— Вот гад, он и про это разнюхал. Прям как настоящий лягаш.

— Всё. Достала ты меня. Пойду я пожалуй. Поднимаюсь я с табурета, выбросив бычок в унитаз. Отдыхай. Наслаждайся. Вечером снова за тобой друзья придут, помоют, обсушат и спать уложат.

— И что, даже уговорить меня не попробуешь?

— А смысл? Одни уговорщики с тобой уже говорили, а другие к тебе ночью заявятся.

— Да не интересно мне с ними. Скучные они. Вопросами своими задолбали. Те, которые ночью приходили, они повеселее, но от этого веселья у меня до сих пор жопа болит. А вот с тобой бы я пообщалась. Тем более у тебя и курево есть.

— Да некогда мне с тобой за жизнь трепаться. Если по делу что, говори, а так…

— Давай по делу. Но и за жизнь тоже. Мы же с тобой не чужие. — Соскакивает она с топчана, и оказывается вплотную ко мне.

— На место сядь. — Отхожу я на шаг назад, разрывая дистанцию и уперевшись в дверь.

— Да не могу я сидеть. — Послушно отходит она от меня.

— Тогда ляжь.

— Как скажешь, дорогой. Видишь, какая я послушная. — Ложится она на живот, грациозно выпятив попку.

— Ладно, уговорила. Но не я здесь решаю. Как нащальника скажет, так и будет. — Кошу я под Джамшута и стучу в дверь.

— А начальнику твоему всё равно деваться некуда, так что возвращайся быстрей.

— Дождись меня. И не уходи никуда. — Услышав звук проворачивающегося в замочной скважине ключа, обнадёживаю я Милку.

— До встречи, мой ненаглядный. — Прикалывается она, когда я выхожу из камеры.

Пока охранник возится с дверью, незаметно вытираю пот, почему-то выступивший на лбу, и поворачиваюсь к нему.

— Не дай бог, хоть ещё один волос упадёт с головы этой заключённой, окажешься на её месте. Так всем и передай.

— Передам. А Вы кто? — сразу переходит он на уважительный тон.

— Тебе, ефрейтор, этого знать не положено. — Громким заговорческим шёпотом отвечаю ему я, указывая большим пальцем наверх. — Где там этот капитан? Веди.

Полковник Васин оказался неподалёку, поэтому переговорив с ним накоротке, получаю цеу, список вопросов на нескольких листках, тонкую пачку бумаги и два химических карандаша.

— Иди, работай. — Напутствует он меня. — Где нас найти, ты знаешь. Вызовешь через охранника.

Делать нечего, иду работать. Налаживать так сказать личный контакт.

Один карандаш Милка у меня выпросила, и пока я, сверяясь с вопросником, записывал её показания, она что-то увлечённо рисовала на листочке бумаги, лёжа на шконаре и слюнявя кончик карандаша. Ближе к ужину все вопросы закончились, поэтому забираю у художницы все письменные принадлежности и листочек с картинками.

— Подожди, я ещё не кончила. — Начала возмущаться она.

— Зато я закончил. Завтра дорисуешь. Так что теперь ужинаешь и в люлю.

— Тогда хоть покурить оставь.

— Это можно, — кладу я на столик две папиросы.

— А шо так мало?

— Капля никотина убивает лошадь, так что до утра тебе хватит.

— А спички?

— Спички детям не игрушки. У охраны прикуришь.

— Эти дадут? Дождёшься от них, как же.

— Эти, дадут. Ты только слово волшебное скажи.

— Какое?

— Пожалуйста! А не как обычно. «Эй, цирик, иди сюда, курить дай!»

— Ладно. А ты завтра ещё придёшь?

— Ежели буду живой и здоровый, то обязательно. Но на всякий случай. Прощай! — стучу я в дверь камеры.

— До скорой встречи, мой ненаглядный. — Не изменяет традициям Милка, посылая мне воздушный поцелуй, когда я выхожу. Не обольщаюсь. Наверняка эта бестия что-то задумала.

— Когда попросит, дашь ей закурить. — Предупреждаю я надзирателя. — По смене тоже передашь.

— Не положено. — Пытается возразить он.

— На не положено, бывает наложено. Ты меня хорошо понял, товарищ ефрейтор⁉ — повышаю я голос.

— Так точно, гос… товарищ не знаю в каком вы чине.

— Зови меня просто — товарищ Андрей. И не тянись так, я ведь не царский фельдфебель. Проводи-ка меня к товарищу капитану госбезопасности и продолжай нести службу.

После ужина полковник Васин засел у себя в кабинете, занимаясь изучением моих каракулей, а мы все втроём готовим к бою оружие. Чистим, протираем, набиваем магазины. Светуля крутится рядом и задаёт вопросы.

— Иваныч, ты склад что ли оружейный ограбил? Откуда такое богатство? — интересуюсь я.

— Оттуда. — Ухмыляется он, собирая ручной пулемёт. — С прошлого года ещё лежит. Никто же не думал, что немцы почти до самой Рязани дойдут. Вот и напрятали всё, что могли, по разным схронам, да и забыли. Что-то конечно забрали, но не всё. Вот я и подсуетился, собрал коллекцию.

Коллекция получилась нехилой: пулемёт Дегтярёва, да не обычный ручник ДП-27, а его танковый вариант ДТ-29 с трёхрядным магазином ёмкостью на 63 патрона; снайперская винтовка СВТ-40; два ППД-40 и три пистолета ТТ. А также патроны двух типов и гранаты — лимонки.

Чтобы Светуля не путалась под ногами и не задавала глупых вопросов, научили её снаряжать дисковые магазины к пулемёту, так что сидит, снаряжает. Мы с лейтенантом мучаемся с барабанами к ППД, Иваныч приглядывает за Светулёй и набивает коробчатые магазины к её тёзке — винтовке. Закончив с оружием, заносим всё в кабинет к начальнику, который и разрешает нам отбиться пораньше. Так что заваливаюсь в постель, главное, раньше Иваныча заснуть. А потом хоть из пушки стреляй. Хрен кто меня разбудит.

Вот только выспаться снова не получилось. Казалось только заснул, а уже будят. Сначала звуки сирены воздушной тревоги, а затем команда полковника Васина.

— К бою!

Надев шаровары, вскакиваю в сапоги, портянки по армейской привычке, лежали на голенищах, поэтому на намотку не теряю даже секунды. Ну а гимнастёрку застёгиваю уже на бегу, первым вылетев в коридор.

— Молодец, сержант! — Хвалит меня полковник Васин, протягивая дегтярёвский пистолет-пулемёт. — Одевайся, экипируйся, снаряга в кухне. Кобура с ТТ и твой вещмешок там же. Кажется началось.