Стрелять из автомата с одной руки можно только в кино, а я не цирковая обезьяна, чтобы хвостом держаться. Увидев мои приготовления, водила утопил кнопку газа до полика и судорожно вцепился в руль. При виде цели азарт погони захватил меня целиком, и я даже стал давить правой ногой в пол, помогая машине разгоняться. Мои усилия не пропали втуне, дистанция начала сокращаться. А с крыши кабины короткими очередями застрочил пулемёт. Пока предупредительными, чтобы преследуемые остановились. Но те останавливаться даже не собирались, и в ответку начали стрелять в нас. Вот только уже не предупредительными, а прицельным огнём. Во всяком случае, вспышки от винтовочных выстрелов я увидал. И даже как будто пули, пролетающие рядом.

— Стреляй, Глеб Егорыч! Уйдут, проклятые! — в азарте кричу я, высунувшись в приоткрытую дверь и привстав на подножку.

— Дальний включи! — усаживаюсь я на место и поворачиваю голову к водиле. И только потом соображаю, а то ли я сморозил.

Но тем не менее водитель даже не удивился и переключил свет. Фары стали гореть чуть ярче, хотя до галогенок им было далеко. Но чего ещё можно ожидать от шестивольтового электрооборудования. Дистанция сокращается ещё больше, видно как трассеры от пулемётных выстрелов впиваются в борт и гаснут в кузове удирающего грузовика с диверсантами. Всё-таки я не выдерживаю, открываю дверь, становлюсь на подножку и, держась левой рукой за стойку, выпускаю в убегающих весь магазин. После чего снова падаю на сиденье.

Неожиданно лобовое стекло осыпается, и водила резко нажимает на тормоз. Я не вылетаю из кабины только потому, что машина пошла ещё быстрее.

— Не тормози! Сникерсни! — ору я на водилу, выбив прикладом остатки стекла и снимая автомат с предохранителя.

А вот теперь поработаем, давлю я на спусковой крючок, выстреливая весь барабан несколькими длинными очередями и целясь в кабину грузовика. И хотя скорость сближения снизилась, зато дистанция сократилась уже до сотни, а может и меньше метров. Водила всё-таки смог взять себя в руки, тормозить перестал, зато переключился на пониженную передачу. Двигатель заработал ровнее, но дистанция между нами и преследуемыми перестала сокращаться, да ещё и передний автомобиль начал вилять.

— Не ссы, ровнее держи. — Советую я водиле, поменяв магазин, и стреляю короткими, злыми очередями уже по пассажирам в кузове. Пулемёт же на крыше кабины тоже не замолкает, и результат не замедлил сказаться. Передний грузовик неуверенно завихлял, и впечатался мордой в сугроб на левой обочине, после чего его развернуло поперёк дороги, и он окончательно остановился и заглох.

— А вот теперь тормози. — Хлопаю я по плечу водилу и заряжаю уже третий кругляш. Этот последний. В вещмешке есть ещё два, но он в кузове.

Шоферюга нажимает на все две педали и, варьируя двигателем, пытается остановиться. А когда скорость снижается, до приемлемой, дёргает ещё и ручник. Индиана Джонс ногой об колесо затормозил бы быстрее. Так что выпрыгиваю из машины прямо на ходу и удачно приземляюсь в кювет. Хотя кюветом он станет когда снег растает, а сейчас это метровый бордюр из слежавшегося снега и льда. Это уже не шоссе, а обычная грейдированная грунтовка, сеть которых проложена по всему Советскому Союзу. А вот теперь уже не тороплюсь, а поспешаю, лёгкой трусцой пробегая вдоль правой обочины. Сектор обстрела мне перекрыл наш же грузовичок, так что пока не стреляю, не в кого, да и незачем. Лишь бы фрицы не очухались и не стали швыряться гранатами, а то будет нам грустно. Вижу как наши десантируются через задний борт, но не останавливаюсь, а пробегаю дальше. Если кузов и левую часть кабины контролируют снайпер и пулемётчик, то что там творится справа, невидно. Скрыто бортом «мускулистой полуторки». Успеваю проскочить ещё метров пятнадцать, и, кувыркнувшись, затормозить, распластавшись прямо на полотне дороги. Вроде чисто, но всё равно достаю из кармана лимонку и закидываю за снежный бруствер дорожной обочины. Так, на всякий пожарный, мало ли что.

— Граната! — предупреждаю я окриком своих «подельников», ну и противника заодно. И теперь — кто не спрятался, я не виноват, а кто спрятался, так ему и надо.

Лимонка сработала как по нотам, взорвалась через пару секунд, так что с той стороны бруствера заорали, с этой тоже, покрыв меня матом. Ну, так выражаться я тоже умею, поэтому не реагирую, а с упора лёжа бегу добивать тех, кто громче орёт, укрывшись за отвалом из снега. Пленные мне не нужны, я солдат, а не следователь. Мой долг уничтожать врага, а кому надо, пускай себе сами наловят. Короткими очередями добиваю двоих самых хитрых и возвращаюсь к машине, снова отойдя ближе к обочине, чтоб не маячить на линии огня.

Одного пленного всё-таки взяли. Когда вохровцы выбрасывали трупы парашютистов из кузова, один из них упал и начал ругаться на чужом языке. Лейтенант вовремя среагировал и скрутил диверсанта, пока тот не успел натворить дел, ну а я отошёл к нашей полуторке и, присев на подножку, закурил. Водила ходил вокруг своей машины и сокрушаясь, махал руками. Ругался матом и поминал проклятых фашистов.

— Сядь, Афоня. Не мельтеши. — Успокаиваю его я. — Давай лучше покурим. — Протягиваю ему папиросу и даю прикурить от своей.

— Не Афоня я, а Данила. — Выдохнув дым, отвечает мне он. — Вот что я теперь нашему председателю скажу? Машина-то совсем новая, только в позапрошлом году по разнарядке получили.

— То и скажешь. Помогал органам НКВД задерживать фашистских парашютистов. А лейтенант тебе справку напишет.

— Это само собой, — а стекло лобовое я где возьму? Радиатор опять же пробили, фару разбили, кабина вся в дырках. Хорошо, что в бак не попали. — Продолжает ворчать он.

— А где бак? — интересуюсь на всякий противопожарный случай я.

— Так вот же он. — Стучит он по капоту за моей спиной.

— Йоп. — Только и успеваю сказать я, встаю и отхожу в сторону, типа ноги размять. — А ты проверял, есть дырка в бензобаке, чи нет? — как бы между прочим спрашиваю я.

— Да не должно вроде. — Лезет водила открывать створку капота.

— Куда с папиросой. — Оттягиваю я его за замызганный ватник. — Докури сперва.

Оставив Данилу поджигать грузовик, иду поглядеть и подслушать, о чём так увлечённо бакланят лейтенант с диверсантом, на непонятном языке невероятного противника. И хотя в допросах третьей и остальных степеней я разбираюсь не очень. Но Тихий как раз «потрошил» пленного, легонько воткнув ему в бедро «пёрышко». Кинжал, позаимствованный у бывшего владельца, так как на поясе у связанного диверсанта болтались пустые ножны.

Диверсант разливался попугаем, лопоча что-то на своем языке про пиастры и всякие там — дже не компромпра па и нихт ферштейн, вот только лейтенант мрачнел прямо на глазах, причём с каждой фразой допрашиваемого всё больше и больше. В конце концов чекист не выдержал и, вытащив кинжал из ноги пленного, резким движением вогнал в брюхо, где-то в районе печени.

— Вот это поворот. — Подумал я про себя. Видимо кто-то слишком много знал. А чтобы диверс навсегда заткнулся, ему и пощекотали печёнку. Тот и заткнулся, удивлённо уставившись на лейтенанта. Потом правда заверещал, завалившись набок.

— Закурить есть, сержант? — Поднимается на ноги Тихий, отходя от живого ещё трупа.

— Так вы же вроде не курите, товарищ лейтенант? — достав из камана, протягиваю я ему раскрытый портсигар.

— Закуришь тут с вами… — Смяв гильзу, прикусывает он папиросу.

— А с вами? — зажигаю я спичку, поднося огонёк лейтенанту.

— Старшина, машину проверь, уезжать надо отсюда. — Пропускает он мимо ушей мой намёк.

— Есть, проверить машину. — Отозвался Иваныч, прекратив досматривать трупы.

— А что, разве милицию ждать не будем? Следственные мероприятия, и тому подобное проводить? — задаю я осторожный вопрос лейтенанту.

— Провели уже. Рапорт напишу, вы все подпишете.

— Понятно. С пленным что делать? — киваю я на корчащееся на снегу тело.