Заскочив по пути в штаб дивизиона, я вернул планшетку и доложил о выполнении задания, естественно без подробностей, а то зубоскалов с завистниками и без того хватает. Поздравит с удачей не каждый, а повторить перевранные слухи, да ещё от себя немного добавить, на это мудаков хватает. На выходе из штаба, встречаю замполита и, отозвав его в сторону на пару слов, каюсь в содеянном.

— Не просился Абашев в разведку. Пошутил я. Да и мне такой чепушила нахрен не нужен.

— Да я сразу понял, что пошутил. — Тут же ответил комиссар. — Я ведь его гнилую душонку насквозь вижу. Боец из него никакой, так — крыса канцелярская. Поэтому в штабе он на своём месте. Вот только уж больно оборзел, власть почувствовал, да и обленился совсем. Комиссар видите ли за него протоколы допросов писать должен и вообще… Так что не расстраивайся по пустякам, Николай, воюй дальше, это у тебя хорошо получается.

— Да я и не расстраиваюсь. Просто как-то не совсем хорошо получилось…

— Наплюй. У тебя и других проблем хватает. — Перебивает замполит мои славословия. — Чепушила, слово какое интересное, если бы не в контексте то и не сразу поймёшь про кого речь. Чепуха, страшила, чепушила — никчёмный человечишка. — Выстраивает он логическую цепочку. — Сам придумал?

— Ну, да, срифмовал как-то на досуге. — Отмазываюсь я. — Разрешите идти?

— Идите, товарищ старший сержант. До свидания — Прощается со мной комиссар.

Иду в расположение отделения, мысленно шлёпнув себя по губам за новомодный сленг.

Пообедав, всё-таки выделяю пару человек на наблюдательный пункт. И хоть обед он как бы по распорядку, но ведь война. Тем более в связи с вновь открывшимися обстоятельствами за целями глаз да глаз нужен. Оставив двоих достирывать вещи и заодно греть новую партию воды в спизженной бочке, забираю всех оборванцев и веду в расположение хозвзвода. Кувать железо нужно пока горячо, а не когда раком на горе…

— И хде же я всё это возьму? — прочитав грозную бумагу из штаба, начал нудить старшина.

— Где хошь. Хоть роди. А лучше на обороте посмотри, там всё написано, где взять и кому отдать. — Не отступаюсь от него я.

Вот тут старшина сбледнул, видимо узнал руку мастера и его почерк. Так что на нас всё посыпалось как из помойки изобилия: семь летних маскировочных костюмов, семь сеток для стрелка, одни ножницы для резки колючей проволоки и всё. От сёдел я сразу отказался от шпор тоже.

— А почему маскировочных костюмов только семь? Ведь в отделении у меня восемь человек. — Интересуюсь я.

— По штату положено только семь, так что уймись. Скажи спасибо, что котловое довольствие на всех получаешь. — Ехидно ухмыляется он.

— Тогда исподнее бойцам выдай. Они по второму комплекту не получали. — Не отстаю я от старшины.

— Не положено! — отрезает он.

— Ещё как положено. Ты же вроде не слепой. Прочитал, что тебе твой горячо любимый написал — «Будь с ним ласкова. За добрые слова обуй, одень и накорми».

— Да подавись ты! — Выкидывает старшина на свой прилавок четыре комплекта заношенного, дыроватого и к тому же грязного белья.

— Ты где это всё откопал? На помойке нашёл? — охренев от увиденного, возмущаюсь я.

— Известно где. С покойников сняли. — Лыбится довольный хохол.

— Ох, и не доживёшь ты до майских, старшина. Сдохнешь от жадности. Как друг твой — Гурген, давеча. — Стираю я лыбу с его хитрой рожи, запихивая выданное бельё в один из вещмешков. Сгодится на ветошь, если не отстирается. Оружие тоже чем-то чистить надо. Так что уходим, почти что несолоно хлебавши. Умыкнув кадушку и пару бесхозных вёдер у чмошников (главный добытчик тары не дремал). В чём-то же надо бельё кипятить и замачивать, да и помыться после трудов праведных не помешает, хотя бы в палатке. А то почти все баньки в деревне на блиндажи разобрали, осталось только несколько, и те в большинстве у пехоты, ну а санобработку по графику нам ещё не скоро проходить.

Через пару дней меня, как командира подразделения по какой-то надобности вызвали в штаб дивизиона. Когда я пришёл, то увидел небольшую толпу собравшимися во дворе и что-то весело обсуждающих «офицеров». Отмахнув воинское приветствие, громко здороваюсь сразу со всеми. Стоящий спиной ко мне рассказчик, обернулся и, увидев меня, решил потешить своё эго.

— А вот и разведка пожаловала! — весело начал он. — А расскажи-ка ты нам, сержант, как ты умудрился сначала «языка» взять, а потом его упустить? — С кривой ухмылкой задал свой каверзный вопрос командир огневого взвода из шестой батареи, попытавшись сделать из меня жертву своего остроумия. Вот только не на того нарвался.

— А ты плакат когда-нибудь видел, на котором написано — «Не болтай!», или у некоторых младших лейтенантов мозгов не хватает, чтобы понять, что изображено на картинке? — тут же ощетинился я.

— Ну, видел. А ты это к чему? — всё ещё продолжает лыбиться он.

— А к тому, что за разглашение секретной информации, можно и в трибунал угодить. Откуда ты про это узнал, младшОй? — Давлю я его взглядом.

— Так все болтают. — Сходит у него улыбка с лица.

— Кто всё? Конкретно. Имя? Фамилия? Кто такой? Из какого подразделения? — сыплю я вопросами как из пулемёта. — На данный момент здесь только один болтун — младший лейтенант Мухин. — Вспоминаю я фамилию шутника.

— И правда, товарищ младший лейтенант, поведайте нам, кто вам разболтал совсекретные сведения, про происшествие, имевшее место в штабе артполка? — раздаётся позади меня голос замполита.

— Так я это… Слышал… Сказали там… Не помню уже кто… — сразу замялся Мухин.

— Вспоминайте, товарищ младший лейтенант. В особом отделе дивизии вам так и так всё рассказать придётся. — Огорчает шутника комиссар. — А по поводу произошедшего инцидента в штабе нашего артполка поясню сразу, чтобы больше не было никаких кривотолков и сплетен. Да. Разведчики нашего дивизиона захватили «языка», уничтожив при этом огневую точку противника. Единственные… Я повторяю. Единственные из всех разведгрупп и подразделений дивизии. Пленный дал ценные сведения, после чего был доставлен и сдан в штаб нашего артполка лично старшим сержантом Доможировым. Вот только штабные пленного прокараулили. Дивизионные разведчики его просто украли. — Делает театральную паузу замполит, пережидая смешки и шушуканья, собравшихся командиров. — И теперь инициатор происшествия — бывший командир разведроты, командует разведвзводом в своей бывшей роте. Наказан за ретивость и неразумную инициативу. Так пошутил командир дивизии. Всем, всё понятно? — обводит он взглядом присутствующих.

— А теперь к главному. Зачем всех тут собрали. Сегодняшней ночью в дивизии имел место позорнейший и недопустимый случай. Шесть красноармейцев из 1139-го стрелкового полка перешли на сторону врага. Одно дело, если это перебежчики, — а если это шпионы? Хотя и перебежчики могут много чего сообщить. Так что впредь думайте, прежде чем болтать! Проведите беседы с личным составом. Всех неблагонадёжных на карандаш, а увидите или найдёте у кого фашистские листовки, немедленно докладывайте по команде. Будем разбираться. Вопросы у кого есть?

Вопросов не последовало, но буквально через минуту послышался топот копыт и к штабной избушке подъехало трое всадников. Комиссар быстро строит всех прямо во дворе, и скомандовав — Смирно! — идёт на доклад к командиру полка.

— Товарищ капитан, командный состав второго дивизиона построен, комиссар дивизиона — политрук Штерн.

— Здравствуйте товарищи командиры! — Приветствует нас комполка.

— Здравия желаем, товарищ капитан! — откликается строй.

А дальше началась раздача слонов и другие увеселительные мероприятия. И если комполка говорил немного и по делу (например объявил благодарность разведчикам второго дивизиона), то комиссар полка болтал без умолку около часа, призывая к бдительности и напоминая про некоторые неприятные инциденты, произошедшие в нашем дивизионе. Наговорившись, высокое начальство убралось восвояси, всех остальных отпустили, а Мухина и меня комиссар попросил задержаться. Мухиным замполит занялся лично, а меня озадачивал уже начальник штаба.