В ночь на 26-е предприняли очередную попытку пробиться к окружённому полку, доставить боеприпасы и продовольствие. Операцию проводили на нашем участке обороны, так что мы стали невольными свидетелями, а ответственным сделали нашего ротного. В сани-дровни запрягли пару лошадей цугом, загрузили продуктами, и старшина с двумя автоматчиками отправился прокладывать новый маршрут опять же между Атепцево и Елагино. Удачно галопом проскочив через дорогу, а потом перелеском ещё метров двести, они выехали в чистое поле. До спасительного леса оставалось ещё метров двести, но на этом удача и кончилась. Одна из лошадей заржала, в небо взвились осветительные ракеты, ударили пулемёты, и через четверть часа наступила тревожная тишина. Лишь только ракеты взлетали на месте короткого боя. Посылаем Макара с Гусём выяснить, в чём дело, и ждём результатов проверки. Разведчики вернулись через час и доложили, что старшина не проскочил. О чём и рассказал нам пермяк.

— Пока дровни ехали по лесу, было всё нормально, но как только выскочили на открытое место, попали на глубокий рыхлый снег, лошади завязли, перешли на шаг. Тут их и стеганули фланговым пулемётным огнём. Все убиты, и люди, и кони.

— Ты точно знаешь, что убиты? Может ранен кто? — спросил ротный.

— Точно убиты. Мы потому и задержались так долго, что наблюдали, не ползёт ли кто. Ни один даже не пошевельнулся, и звука не издал. Им бы не выскакивать сразу на открытое место, остановиться в перелеске, выслать вперёд разведчика, дать роздых коням, может тогда бы и проскочили, а так… — Макар только махнул рукой и замолк на полуслове.

История имела продолжение, и на следующий день, собрав в тылах нашего полка всех, кого нашли, командование организовало очередной прорыв обороны противника. Пехотных лейтенантов не осталось, поэтому руководить сборным отрядом ополченцев из тридцати человек назначили нашего командира. Из миномётной роты лейтенант Огурцов взял только двоих, меня и Кешку Задорина. Задача была поставлена «простая» — прорвать оборону противника и соединиться с окружённым полком. А то, что подобную задачу не смог выполнить 1287-й полк нашей же дивизии, а потом и соседняя 201-я стрелковая, так это никого не волнует. Людей собрали, приказ отдали, вперёд и с песней, там всего один пулемёт, так что проскочите, тем более в темноте. Ох, и не лежала у меня душа выполнять подобные задачи! Но делать нечего, приказ есть приказ. Да и лейтенанта жалко, погибнет не за грош, а ведь молодой совсем.

С наступлением темноты после ужина выдвигаемся на исходную. Удачно перебегаем шоссе, по редколесью идём уже в колонну по одному по тропе, я замыкающий (чтобы никто не потерялся), Кешка страхует лейтенанта. Договорились с ним «на берегу», что когда начнётся бой, держаться поблизости, чтобы в случае чего, помочь друг другу. На опушке, перед полем разворачиваемся в цепь. Этот участок нужно проскочить как можно быстрее, а лучше обойти или переползти. Что справа от деревни Елагино, что слева от Атепцево, всё пространство простреливается перекрёстным пулемётным огнём. Да и миномётными батареями противника пристреляны все подступы к населённым пунктам. Единственный вариант проскочить между ними, с полукилометра авось ночью не заметят. Ракеты в основном взлетают с флангов от нас. Зато на поле тихо, темно, и мёртвые лежат. Чуйка вещует недоброе, но не я здесь командую, да и обозники, которые нам достались, если залягут, то хрен их поднимешь, а будут ползти, потеряются, или уползут не в ту степь. Неплохо бы выслать разведку, чтобы не нарваться на возможную засаду, только время нам тоже ограничили, приказ начать атаку в 20−00, а мы и так замешкались, пока собирали всех в кучу, формировали подобие взвода и выдвигались на исходные.

Ротный машет рукой, отдавая приказ — вперёд, и вся цепь выходит на открытое место, ускоряя шаг. Я иду правее лейтенанта, шагах в десяти, Кешка между нами, приотстав метров на пять. Немец молчал, ракет тоже не было. Когда поравнялись с повозкой старшины, раздалось шипение взлетающей осветительной ракеты, и почти сразу же застрочили пулемёты, причём не один, а целых три. Услышав посторонний шум, и ещё не осознав, что это такое, инстинктивно падаю в снег и ору что есть мочи. — Ложись!!!

Не знаю, кто упал сам, а кого скосило кинжальным огнём, только на поле начался форменный ад. К пулемётным очередям добавился ещё свист и разрывы мин, как ротных, так и батальонных миномётов противника, а люстры на парашютах не затухали в небе над нами. Сквозь грохот разрывов послышались стоны раненых и хрипы умирающих. Вскрикнул и стал звать на помощь лейтенант Огурцов. Когда миномётный обстрел немного ослаб, осматриваюсь по сторонам. Потом, разгребая снег руками, ползу к ротному, стараясь не попасть под фонтанчики от пуль, приближающиеся ко мне, и крутясь как уж на сковородке. Когда я добрался до лейтенанта, он был белый как полотно, видимо потерял много крови и не мог двигаться самостоятельно. Сняв с ноги валенок и размотав портянку, разорвал её на две части, и прямо через одежду перетягиваю ногу и руку раненому. Такой вот своеобразный жгут. Потом, взвалив Алексея на плащ-палатку, начинаем играть в орлянку со смертью. Если бы он не стонал, мне было бы проще, а так пришлось повозиться, сначала расчищая рыхлый снег руками до самой земли, а потом по этой траншее вытягивая лейтенанта, причём зигзагами. Немцы — суки, периодически устраивали минуты тишины и стреляли на звук, добивая стонущих раненых. Ротный тоже не мог сдержать стонов, хоть я и просил его не стонать. Поэтому когда в нашу сторону начинал стрелять пулемёт, приходилось резко менять направление движения, вправо или влево. Вот так галсами я и тащил лейтенанта, приближаясь к заветному перелеску. Вроде и не велико расстояние, всего сто метров, а ползти пришлось несколько часов, пока я в клочья не изорвал все меховые рукавицы с тыльной и ладонной стороны. Руки стали коченеть, но к тому времени фрицы перестали стрелять, а ракеты пускали уже без парашютов. Алексей тоже замолк, потеряв сознание от потери крови, так что дальше тащу его на четвереньках, залегая при каждой новой ракете. И только дотащив лейтенанта до шоссе и укрыв в кювете от пуль и осколков, побежал искать санитаров. Машину с медиками нашёл неподалёку, взял у них лодку-волокушу для перевозки раненых и доставил ротного на передовой медицинский пункт. Дождался, когда фельдшер осмотрит командира, обработает раны, и, обнадёженный известием, что лейтенант будет жить, возвратился в роту.

Старшим по должности, да и воинскому званию теперь стал лейтенант Гервас. Его я и разыскал на командно-наблюдательном пункте батареи. Оказалось, ошибся. Рядом с ним, возле копны прошлогоднего сена, находился ещё какой-то «коварный» тип гражданской наружности в новеньком белом полушубке. Ну, раз в полушубке, значит «офицер», — а вот кто он такой? Будем посмотреть.

— Товарищ лейтенант, — обращаюсь я к Гервасу, — сержант Доможиров в расположение прибыл. Какие будут дальнейшие указания?

— Доможиров?.. Ты как здесь? Живой? — вытаращил на меня глаза взводный, а скорее всего будущий командир миномётной роты.

— Живой, как видите.

— А мне сказали, что тебя вместе с нашим командиром роты первой же очередью скосило.

— Может кого-то и скосило, только лейтенант Огурцов тоже живой.

— Как живой??? Где он? — поправился Гервас.

— Надеюсь, уже в медсанбате. Ранило его, тяжело.

— Ну вот, не успел я прибыть в роту, а в ней уже потери. — Влез в наш разговор другой командир.

— А что поделаешь, товарищ комиссар, война. Кстати познакомьтесь. Помощник командира первого огневого взвода — сержант Доможиров. Комиссар нашей миномётной роты — политрук Борщёв. — Взаимно представляет нас Гервас.

— Сергей Игоревич, — добавляет комиссар, первым протягивая мне руку.

— Николай Никанорович, — отвечаю я на рукопожатие.

— Коммунист? — интересуется комиссар.

— Комсомолец. С тридцать девятого года в кадровом составе Красной армии.