Инна заулыбалась.

— А ещё, Костя, ты, не знал самого главного. До болезни мама была ведущей актрисой Минского художественного театра. Роль Маши в «Трёх сёстрах», Маргарита Готье… Всё это — мама.

Глоток чая оказался неожиданно горьким. Взгляд медленно перевёлся на Раису Аркадьевну, стоявшую у окна. Она смотрела на улицу, но явно, слышала каждое слово дочери.

— Не люблю об этом говорить, — тихо прозвучало её признание. — Всё было… давно. Болезнь забрала не только здоровье, но и голос. А без него сцена — как пустая рама без картины.

Лидия Михайловна положила руку ей на плечо.

— Но ведь артистка живёт в душе, не в связках. Ты однажды оживила весь зал, когда пела в гримёрке, помнишь?

Раиса Аркадьевна улыбнулась едва заметно.

Инна подошла к матери, обняла её, заглянула в лицо.

— Мы с Костей хотим, чтобы ты на свадьбе произнесла первый тост. Никто не сделает это лучше тебя.

Тишина продлилась несколько секунд. Потом в уголках губ Раисы появилась улыбка — печальная, но решительная.

— Тогда мне понадобится платье. Нормальное. Не больничное. С красивым воротником.

Инна поцеловала маму в щеку, Лидия театрально захлопала в ладоши.

— Ах, девочки, это будет спектакль! Только без занавеса и с настоящими чувствами!

На кухне запахло мятой и мандаринами. В комнате стало так тепло, будто весна уже стучалась в окно, хотя за ним по-прежнему трещал январский мороз.

Возле подъезда уже стояла «Нива» с прогретым мотором.

— На Пушкинскую или на Ленина? — уточнила Лидия Михайловна, удобно усаживаясь на заднем сиденье.

— На Ленина, в Дом моделей. Там должно быть что-то подходящее, — прозвучал ответ от Инны.

Она на лавочке поправляла шарф Раисе Аркадьевне, которая слегка волновалась, но старалась не показывать вида. После, мы вдвоем помогли сесть в машину на переднее сиденье которое накрыли пледом.

— Поехали, пока улицы не забиты, — сказал я, усаживаясь за руль автомобиля.

— А если на Ленина не будет ничего подходящего? — Высказала свое сомнение Иннина мама.

— А если и не найдётся — заставим шить на месте! А что делать? — усмехнулась Лидия, щёлкнув перчаткой по ладони. — Хорошо, что у нас есть Костя. С него — вдохновение, с нас — настойчивость.

По пути обсуждали, каким должен быть фасон. Раиса молчала, слушала, а потом вдруг, тихо, но уверенно произнесла:

— Хочу платье синего цвета. Тёмного, как небо перед грозой. С рукавами, закрытыми плечами и мягким воротом. И чтоб ткань… струилась.

— Заметано, Раечка, — театральным шёпотом подтвердила Лидия. — Стильное платье с характером. Под стать своей хозяйке.

Дом моделей, в который мы зашли со служебного входа, встретил гулом швейных машин и запахом ткани. Мастер, услышав, для кого подбирается наряд, оживилась и повела всю компанию в «отдел вечерних нарядов», который был на самом деле небольшой подсобкой с прочным гардеробом со множеством готовых платьев разных цветов и фасонов.

— Только, девочки, прошу вас — не из того, что пестрит и блестит, — предупредила Раиса Аркадьевна. — Хочется благородства, а не цирка.

Седьмое отобранное платье подряд вызвало одобрительный гул. Синее, в пол, на мягкой подкладке. С широким поясом, подчёркивающим талию, и воротником, который можно было красиво уложить вдоль плеч. Примерочная раскрылась, как театральный занавес.

— Это оно… — тихо проговорила Инна, глядя на мать, вышедшую в новом наряде.

Раиса смотрела на своё отражение и чуть не сорвалась на слезу. Но тут Лидия щёлкнула пальцами:

— Сапоги — вон те, замшевые, тёмно-серые. Подойдут идеально.

— Согласен. В приталенном пальто и меховом берете это будет — не женщина, а образ, — добавил я.

Уже на кассе Раиса Аркадьевна робко дотронулась до руки дочери.

— Не думала, что снова буду выбирать себе платье… Не в аптеку, не в поликлинику… А — платье для серьезного события.

Инна улыбнулась, и сжала пальцы матери.

— Это только начало. Жизнь ещё не сказала своё последнее слово мама.

Возвращались уже при свете фонарей. В салоне машины пахло новой тканью, духами Лидии Михайловны и каким-то предчувствием торжества. Раиса смотрела в окно, молча, но в её глазах светился огонь, который до этого долго прятался где-то глубоко.

Обновы лежали у нее на коленях, как знак, как символ новой жизни. Ее жизни. И сейчас машина несла не просто пассажиров, а людей, решивших вернуть себе то, что казалось потерянным — надежду.

Утро в день свадьбы выдалось ясным, с лёгким инейным кружевом на ветках и покатыми облаками, лениво дрейфующими над Минском. У ресторана «Юбилейный» суетливо двигались люди — одни таскали ящики с провизией, повара в белых колпаках курили у черного входа, официанты в крахмальных передниках и туго повязанных галстуках получали последние наставления от администратора. Сигаретный дым смешивался с запахами свежего хлеба, зелени и пряного мяса.

— Борис Аркадьевич, только не забудьте, что селёдку надо подавать в форме кольца! Это — принцип! — с серьёзным выражением лица напоминал Исаак Маркович, следивший за сервировкой, как генерал за военной операцией.

— Успокойся, уважаемый, у нас не первая свадьба, так что мы не первый раз за мужем. Всё будет как в Кремле, а может, и лучше, — подмигнул повар, убирая поварёшку за пояс, словно казак шашку.

Тем временем в отделении ЗАГСа на улице Кирова уже звучала музыка Мендельсона. Свадебный зал был декорирован лентами, гвоздиками и веточками кипариса — по моде того времени. Инна в белоснежном платье сшитом вручную, с фатой, закреплённой гребнем из перламутра, выглядела как невеста из старой киноленты, а Костя — строгий и уверенный — словно герой военного романа, только что вышедшего из типографии.

Регистратор, молодая женщина в строгом брючном костюме, с голосом, пожалуй достойным если не оперы,то филармонии уж точно, сейчас произносила слова о «ячейке социалистического общества».

— Объявляю вас мужем и женой, — наконец гулко прозвучало под потолком.

Надевая кольцо на палец Инны, я смотрел ей прямо в глаза.

— Ты как… невеста из журнала, — прошептал ей уже в статусе мужа, поправляя пиджак. Мои пальцы дрожали, когда заодно поправлял галстук.

— Государственная регистрация брака между гражданином Брисенком Константином Витальевичем и гражданкой СафроновойИнной Ивановной объявляется завершённой, — торжественно произнесла сотрудник ЗАГСа с причёской в стиле «башня» и вручила свидетельство после росписи молодоженов.

Аплодисменты, поцелуй под вспышки фотовспышек, и вот — уже выход на ступени, к группе друзей и родных.

— Так! Теперь все быстро по машинам, едем к памятнику Освободителям! — командовала Лидия Михайловна, как будто она до сих пор была завлитом в театре.

У памятника — торжественный снимок на фоне бронзового воина, букет на плиту монумента, руки в перчатках, переплетённые в знак уважения к прошлому.

— Только не вставай на колени, клянусь, костюм испачкаешь! — смеясь, предупредила Инна, увидев, как я, её новоиспечённый муж, собирался снять кадр снизу.

Фотограф, мужчина с камерой «Киев», вздохнул:

— Подвиньтесь на шаг влево… Ещё чуть-чуть. Отлично. Так держать! Это фото достойно быть на обложке журнала.

После съёмки — неспешная прогулка в сторону ресторана. Инна держала Костю под руку, её шубка из белого песца отливала жемчужным светом на фоне зимнего Минска. Рядом шагали Раиса Аркадьевна и Лидия Михайловна, переговариваясь о том, как быстро всё произошло — словно только вчера Инна ещё бегала с косичками по двору.

У входа в ресторан на крыльце уже стояли гости. Кто-то держал в руках букет, кто-то — бутылку шампанского, кто-то с любопытством оглядывал «Ниву», припаркованную неподалёку. Исаак Маркович, в пальто с меховым воротником, подошёл первым:

— Ну, дорогие мои, с праздником! Всё готово. Заходите, не бойтесь — столы ломятся, музыка играет, и даже ОБХСС не сунется сегодня — у них выходной.