Лаптев тихо произнёс:

— В таком случае, извольте провести анализ официально. С фотографированием, с понятыми, с фиксацией отбора проб и используемых для этого приборов. Для нас необходимо также сделать отбор таких же проб, тем же самым оборудованием. Мы тоже будем независимо проводить анализ для определения следов специфической краски. Или этот цирк закончится прямо сейчас.

Сотрудник с прибором ещё раз неспеша провёл щупом над металлической решёткой в нижней части печки. Склонил голову на бок и что-то тихо буркнул, покосившись при этом на своего старшего. Польский капитан немедленно подошёл ближе, и внимательно взглянул на показания прибора, резко при этом дёрнув бровью. В его голосе слышалось легкое напряжение, когда он сказал:

— След изотопов явно присутствует, но он не типичный для долларовых банкнот. Нами будет проведен химический анализ, но уже сейчас можно с уверенностью утверждать: химическая реакция есть, но странная.

Польский майор уже готовился открыть рот, чтобы приказать продолжить, когда Лаптев резко оборвал:

— Всё. Сворачиваемся. Сигнал ложный, не подтвердился. Ждем результаты анализов по химии, ваших и нащих.

Поляки замерли на миг. Видно было, что хотят спорить, но сдержались. Только приборист всё ещё смотрел на свой датчик с каким-то внутренним сомнением. Лаптев подошёл к нему и, будто невзначай, наклонился, чтобы взглянуть на показания. Его лицо не изменилось, но по глазам скользнула еле заметная тень.

И в этот момент, я понял, что он точно знал из-за чего такая реакция прибора, так сказать, откуда растут ноги.

«Друг» тоже зафиксировал это. Изотопы были, не от краски с доллара, и не от какой-то химии. Следы соответствовали разрушенным носителям на основе селенидных микрофильмов. Такими пользовались спецслужбы ГДР еще в семидесятых. Модуль «Друга» сопоставил радиологический профиль: вероятнее всего, в этой печке жгли не валюту, а засекреченные материалы. И жег все это, кто-то до нас.

И их этого последовал уже мой, неожиданный вывод… Если нас поселили на квартире, где с большой вероятностью, ранее проживали очень непростые люди, то куда я с Инной умудрился вляпаться?

Необходимо будет провести опрос всех без исключения соседей, накидать им вопросов, а затем с помощью «Мух» зафиксировать их реакции после наших разговоров. Должно что-то всплыть!

Тем временем, поляк поднял голову и сдержанно кивнул. Один из понятых, мужчина в телогрейке, достал очки и присмотрелся к прибору. Его лицо выражало непонимание, но он согласно подписал соответствующий протокол. Женщина понятая стояла чуть в стороне, качая головой.

Лаптев подошёл ближе. Говорил тихо, почти шепотом:

— Если вы действительно думаете, что гражданин СССР сжёг у себя в печке пачку долларов просто так, без причины, вы не только глупы, вы ещё и безнадёжны.

Поляк хотел возразить, но Сухоруков перебил, и голос его звучал уже официально:

— По дипломатическим соглашениям, любые действия в отношении советских граждан должны быть согласованы. Я настаиваю на прекращении обыска и передаче копий всех материалов советскому консульству.

Польский офицер посмотрел на своих. Тот, что с прибором, пожал плечами. Молчание длилось несколько секунд. Затем старший из поляков убрал устройство в футляр и произнёс:

— Заносим в протокол: есть следы обугливания, источник — не установлен. Продолжим в рамках официального запроса. Предметов, запрещённых к обороту, не обнаружено.

Лаптев вновь заговорил, обращаясь уже ко мне:

— Впредь, если такие ситуации будут повторяться, немедленно вызывайте представителя. Не вступайте в споры. — Добавив практически шепотом, — и не оставляйте следов, даже в печке.

Инна облокотилась на стол и спросила шёпотом:

— Теперь это всё? Или они вернутся?

Сухоруков, уже застёгивая пуговицы пальто, бросил ей с мягкой усталостью:

— Думаю они еще вернутся.

Лаптев вышёл из нашей квартиры последним. У порога задержался, бросил взгляд через плечо — мимолётный, но полный смысла. Без слов в этом взгляде читалось: «не суйся и молчи». И это было для меня как признание. Теперь капитан был у меня на крючке, маленьком но остром.

Поляки ушли, но им критически не хватало информации. А раз сейчас им ее не хватило, значит 100 процентов будут искать. Уже не ставя советскую сторону в известность, и есть очень большая вероятность что «Фил» узнает, или уже знает. Так что игра начинается не с нуля, вернее она продолжается, и сейчас она проявилась новой гранью.

Лестничная площадка встретила холодом и эхом шагов, отражающихся от бетонных стен, будто сама многоэтажка решила подслушать и запомнить всё происходящее. Старший польской группы, тот самый, что с самого начала вёл себя сдержанно, но внимательно, поправил пальто и, оглядев собравшихся, негромко произнёс, обращаясь к обеим сторонам:

— Panie i panowie, proszę nie rozchodzić się. Potrzebne będzie przeprowadzenie kolejnej czynności. Musimy przeszukać pański samochód. (Господа, прошу не расходиться. Необходимо провести ещё одно следственное действие. Нам нужно осмотреть ваш автомобиль.)

Голоса польских понятых вспыхнули шёпотом, один из них что-то уточнил у другого, но они подчинились без лишних разговоров. Сухоруков взглянул на Лаптева, тот чуть кивнул, будто всё шло по ожидаемому сценарию. Инна выглядела уставшей, но держалась сдержанно. Её взгляд скользнул по лицам поляков, задержался на одном из молодых офицеров с прибором, и вновь вернулся к Лаптеву.

Мы двинулась вниз. Шаги отдавались гулко, как будто подъезд хотел именно сейчас настойчиво подчеркнуть всю важность момента. «Нива» стояла на своём месте, возле подъезда припорошенная свежим снегом. Свет фонаря оставлял на капоте тусклое пятно, как от театрального прожектора. Один из понятых сделал несколько шагов в сторону, чтобы лучше видеть. Второй наоборот держался ближе к офицеру.

— Panie Borisenok, czy ten samochód należy do pana? (Господин Борисенок, этот автомобиль принадлежит вам?)

— Tak, to mój samochód. (Да, это мой автомобиль.)

Старший польской группы жестом указал на багажник:

— Proszę otworzyć bagażnik. (Пожалуйста, откройте багажник.)

Ключ в замке щёлкнул с едва слышным звуком. Крышка поднялась, открывая пустое пространство. Офицер с прибором начал работать с особенной сосредоточенностью. Устройство жужжало тихо, луч света пробежал по стенкам и полу багажника. Вторая проверка была не просто формальностью. Казалось, все присутствующие это понимали.

Поляк опустился на колено, заглянул под коврик, поводил устройством по металлу и долго смотрел на показания экрана. Затем поднялся, сделал пару шагов к пассажирской двери, попросил открыть её. Заглянул внутрь, ничего не тронул. Лаптев всё это время стоял рядом, спокойно наблюдая, как будто уже знал, чем закончится эта процедура.

Инна тихо спросила, глядя на Сухорукова:

— Они надеются найти то, чего уже нет? Или просто проверяют, насколько далеко можно зайти?

Советник прищурился, оглянулся на поляков и ответил негромко, но внятно:

— У них задача сейчас прокукорекать… А дальше с них взятки гладки. И чем тщательнее они сейчас ищут, тем меньше будет с них спрос. Это хорошо.

Офицер с прибором вернулся к старшему, пожал плечами и доложил:

— Brak znalezisk. Wstępne testy negatywne. (Ничего не найдено. Предварительные тесты отрицательные.)

Понятые переглянулись. Один тихо кашлянул, второй переступил с ноги на ногу. Старший поляк повернулся ко мне. В его голосе не было извинений, но и враждебности тоже:

— Dziękujemy za współpracę. Protokół zostanie przekazany w konsulacie. Na dziś to wszystko. (Благодарим за сотрудничество. Протокол будет передан в консульство. На сегодня всё.)

Машину закрыли. Фонарь по прежнему бросал длинные тени на снег, лица понятых и офицеров, которые выглядели серыми и усталыми. Группа медленно начала расходиться. Кто-то затянулся сигаретой. Кто-то свернул в переулок. Остались только советские представители, Инна и я.