Я медленно поставил чашку на подоконник. Внизу раздался короткий щелчок — датчик уличной активности на случай, если объект вернётся. Теперь каждый метр пространства был под перекрестным наблюдением. Соседка снизу уже не выглядела трогательной бабушкой. Она стала маркером игры, в которой не было случайных фигур.

Квартира встретила нас полутемным уютом: остывший чайник, аккуратно сложенные тёплые вещи в прихожей, лёгкий запах пряностей от маринованного шашлыка, оставленного под балконной дверью. Инна первым делом включила свет в кухне, и не сказав ни слова, проверила, закрыты ли окна, затем молча прошла в комнату, будто вычеркивая сегодняшний день из памяти.

Активировав иконку в нейроинтерфейсе, подключился к «Другу» напрямую. Пространство слегка подрагивало — как вода, в которую бросили камешек.

'Доклад номер один. Начальный. Поиск по именам завершён. Подтверждение личности: Станислав Юзеф Сверчевский, студент последнего курса юридического факультета Варшавского университета. Отец — Сверчевский Эдвард Владиславович, член Комитета по Конституционному Надзору, куратор от партии. Мать — Кристина Сверчевская, работает в Министерстве культуры. Прописан по адресу: Чарторыйских, 17, квартира 24.

Характеристика субъекта: 1) участвует в неформальных вечеринках для золотой молодежи; 2) замечен в клубе «Nowa Fala» в компании владельцев импортных автомобилей; 3) в досье МВД — два инцидента с нарушением порядка, оба замяты.

Свидетели: Первый — Пшемыслав Ковальский — одногруппник, сын директора мясокомбината. Живёт по адресу: Ставки 11, кв. 5. Второй — Рышард Левандовский, сосед по подъезду, студент-архитектор, отец работает в воеводской прокуратуре. Оба подали идентичные заявления, текст совпадает на 91,7%. Подозрение на предварительную координацию.

Дополнительный анализ: в ноябре 1981 Сверчевский участвовал в конфликте с гражданином ГДР, закончившемся дипломатическим вмешательством. Потенциальная склонность к провокационному поведению.'

Картинка слегка дрогнула. В интерфейсе проявилось: «Запрос на углублённый анализ? Включить сбор информации из открытых источников и зашифрованных протоколов?»

Подтверждение было отдано мгновенно. Запрос ушёл в работу.

Инна, вернувшись на кухню, открыла холодильник, долго смотрела в пустоту, затем тихо спросила:

— Этот тип… Сверчевский. Он специально подстроил? Или просто трус?

Мой ответ прозвучал ровно, и без эмоций:

— Судя по тому, что и как происходило, он трус, но имеет прикрытие, скорее всего от отца. Он опасен. Но такого не жалко.

Она поставила чайник, прижалась к столу локтями.

— Нас вызовут в суд?

— Думаю да… Милиция уйдет в сторону и умоет руки…

— Как ты думаешь, наш особист уже в курсе?

Кивок мой был почти незаметен.

«„Муха“ во время инцидента была рядом, да и „Птичка“ парила над нами. Их камеры всё записали. Это наш не убиваемый козырь. Вопрос только в том КАК объяснить происхождение этих доказательств. А значит, ждём звонка, или визита.»

Чайник закипел. Инна налила по чашке и впервые за весь вечер улыбнулась — устало, почти извиняясь:

— Ты ещё хотел бы поехать на склон?

Ответ прозвучал мягко, но уверенно:

— Теперь — особенно.

На следующее утро, в штабе госпиталя дежурная подняла взгляд от журналов и сухо произнесла:

— К вам, товарищ Борисенок, пришли. Просят пройти.

За дверью с табличкой без фамилии ждал человек лет сорока, в гражданском костюме, но с выправкой, не оставляющей сомнений в происхождении. Лицо спокойное, серые глаза внимательные. Поприветствовал он меня нейтрально:

— Доброе утро. Прошу, садитесь. Будем говорить коротко, по-деловому.

В комнате пахло бумагой, табаком и чуть-чуть — гвоздикой. На столе — кипа папок, печатная машинка и чашка уже остывшего кофе.

— Меня зовут капитан Лаптев. Как вы уже наверное догадались, что я из особого отдела. Вам, надеюсь, объяснять не нужно, кто мы и чем занимаемся?

— Примерно представляю.

— Хорошо. Тогда к сути. Вчерашняя история с польской милицией. Доклад я получил. Довольно обстоятельный, даже без наших усилий. Имеется некий господин Сверчевский, студент юридического факультета. Имеет хорошие связи. Его семья — близка к верхушке партии. Ваше поведение, с их точки зрения, — провокационное. Подали заявление. Но на этом фоне возникает масса вопросов, на которые я должен получить честные ответы. Для начала: вы действительно применили силу?

Прямой взгляд в глаза. Ни давления, ни угрозы.

— Был вынужден. Иначе бы он нас не пропустил. Человек вёл себя агрессивно, создавал препятствие для вывоза пострадавшего. В машине — ребёнок, травмированный взрослый. Объяснял, просил. Ответом было хамство. Пришлось действовать аккуратно.

Лаптев поднёс ко рту чашку, глотнул, поморщился, но пить не перестал.

— А если бы это был наш офицер, в такой же ситуации?

— Вёл бы себя так же — получил бы по заслугам. Независимо от звания и статуса.

Наступила пауза. Капитан разглядывал меня внимательно, как будто искал трещины или фальшь. Не нашёл. Улыбнулся чуть заметно.

— Ведете себя, как врач на приёме, чётко, по делу, без истерики. Это хорошо.

Открыл папку, вытащил лист с отпечатанным текстом.

— Мы уже провели проверку. Свидетели — есть. Мать ребёнка и ваш польский знакомый. Сосед по дому характеризует вас положительно. Все собранные мной материалы в вашу пользу. А вот сторона «потерпевшего» оказалась куда как интереснее. Связи с МВД, поездки в Вену, крупные суммы в валюте. Есть подозрение, что господин Сверчевский-младший занимается не только учебой.

Сложив листы обратно, Лаптев закрыл папку.

— Ваша задача сейчас — не геройствовать, не вступать в конфликты, даже если очень хочется. Вы человек на виду. Советский специалист. С такими, как вы, у нас теперь особый порядок. Потому и беседуем.

Выражение лица оставалось деловым, но голос стал чуть мягче:

— Мы о вас уже кое-что знаем. И не только из анкет. Ваш переход в Варшаву, рекомендации, поведение в Минске, участие в учениях — всё это отражено в материале. И знаете что?

Капитан чуть наклонился вперёд.

— Пока всё чисто. Даже чересчур. Такое обычно бывает либо у святых, либо у очень осторожных. Лично мне ближе второй вариант.

Неожиданно протянул руку:

— Так что не подведите, товарищ Борисенок. У нас тут таких, как вы, немного. Если нужна будет защита, вы ее получите. Но если подставитесь, не взыщите, разберёмся быстро.

Рукопожатие вышло крепким, по-мужски.

На выходе Лаптев задержал взгляд и добавил:

— И жену вашу берегите. Хорошая она у вас. Это сейчас большая редкость.

После обеда, в голове щелкнул тихий сигнал. Прозрачная и холодная, как лёд на Висле, мысль возникла сама собой — «Доклад принят. Воспроизведение?». Команда подтверждена едва уловимым импульсом — и внутри развернулась запись.

Фон — кафе в жилом квартале Стегны. Стены с облупленной краской, стулья металлические, на столе пепельница, полная бычков. За столом трое: Сверчевский, Ковальский и Левандовский. Голоса приглушённые, но зафиксированы отчётливо, как будто сидели рядом со мной.

— Значит так, — Сверчевский говорил быстро, слегка сбивчиво, как человек, который повторял эту речь вслух, но всё равно нервничал. — Менты докопаются, но не сейчас. Главное — подтвердите, что он первый врезался, поняли?

— Ага, — кивнул Левандовский. — Я скажу, что стоял у дерева по малой нужде, и видел, как он вышел, матерился, пнул зеркало. Всё как договаривались.

— А я — что был рядом, — вставил Ковальский. — И что он типа ударил тебя. Ты падаешь, я хватаю его, а он орет: «У меня пострадавший, мне пофигу!»

Сверчевский усмехнулся и допил кофе:

— Вот именно. А потом по нашей линии его прижмут. А машина — либо в арест, либо на штрафплощадку. Там уже дядя подключится. Главное — он начнет бегать, нервничать.