Скоро ему снова придётся привыкать к чему-то новому.

Я слышу шаги в коридоре и напрягаюсь, но они проходят мимо, не останавливаясь. Значит, это не Дамиан. Я научилась распознавать его походку: быструю, целеустремлённую, чуть более тяжёлую, чем у других. Звук шагов человека, который всегда готов к драке.

Мужчины, в которого я влюбилась.

Это признание бьёт меня наотмашь, хотя я уже несколько дней хожу вокруг да около, ещё до того, как связала себя с ним в постели и открылась ему. Я влюблена в своего мужа. В своего временного мужа, который предельно ясно дал понять, что у наших отношений есть срок годности.

Я чувствую себя грёбаной идиоткой.

Конечно, он меня не любит. Он постоянно твердит мне, что я молода. Невинна. Недостаточно сильна, не настолько пресыщена, или что там ещё нужно мужчине в женщине, которую он будет содержать в таком мире, как тот, в котором он живёт.

Я никогда не думала, что Валентина настолько пресыщена, но, возможно, я недостаточно хорошо её знаю. Возможно, я ничего не знаю об этом и была настолько глупа, что верила, что смогу вписаться.

Я закрываю книгу с большей силой, чем это необходимо, и встаю, подходя к высоким окнам, выходящим в сад. Я вижу Валентину, которая идёт между клумбами с розами и что-то говорит садовнику, который следует за ней по дорожке. Она выглядит умиротворённой, довольной, как женщина, которая точно знает, где её место.

До сих пор я никогда по-настоящему ни к кому и ни к чему не ревновала. Хотела бы я знать, где моё место. Я никогда этого не знала и теперь не знаю, узнаю ли когда-нибудь. Мне кажется, что, когда я уйду, часть меня навсегда останется здесь, с Дамианом.

Я вздрагиваю, услышав его шаги. Прежде чем он успевает пройти мимо библиотеки, я бросаю книгу и выбегаю в коридор. Я хочу его увидеть, сказать ему что-нибудь, хотя я ещё не знаю, что именно. Не умолять его позволить мне остаться… но хоть что-то. Что-то, что заставит его осознать, что он со мной сделал, даже если он не хотел этого.

Он выглядит более растрёпанным, чем обычно, его волосы спутаны, как будто он запускал в них руки, под глазами тёмные круги. Он останавливается, настороженно глядя на меня, и я прикусываю губу.

— Дамиан.

— Сиена. — Он осторожно произносит моё имя, и мне бы хотелось, чтобы он этого не делал, по крайней мере, не так. Я хочу услышать, как он шепчет его, стонет его, сердито цедит его сквозь зубы, но не так... не так спокойно и холодно, как будто мы чужие.

Как будто все его стены на месте, и я не знаю, хочу ли я снова их разрушить, но я... я тоже не хочу оставлять всё как есть.

— Куда ты уходишь? — Спрашиваю я как можно непринуждённее, и он хмурится.

— Руссо, — сухо отвечает он. — Я не хочу рассказывать тебе больше. Тебе не нужно это знать.

Что-то острое пронзает мою грудь.

— Потому что я временная жена?

Он вздрагивает.

— Нет. Потому что я не хочу, чтобы ты знала то, что может подвергнуть тебя опасности.

Я с трудом сглатываю.

— Дамиан, ты не обязан меня защищать. Я имею в виду, что ты защищаешь от Руссо, да, но всё остальное, повседневное…

— Это не повседневное, — резко отвечает он. — И всё не так просто, Сиена. В этой ситуации нет ничего простого. И когда я сказал…

— Что? — В груди вспыхивает гнев, и я снова чувствую боль. Я не собиралась с ним спорить, но, глядя на него, такого хладнокровного и собранного, я чувствую боль в груди, как будто меня ударили ножом. — Что это временно? Что это ничего не значит? Мне это кажется довольно простым, Дамиан. Это казалось довольно простым, когда ты меня трахал. Это казалось довольно простым, когда ты говорил мне, как сильно ты меня хочешь, какой идеальной я чувствуюсь. Но в тот момент, когда я показала тебе, что ты мне небезразличен… по-настоящему небезразличен, ты поспешил уйти.

Он вздрагивает, как будто я дала ему пощёчину.

— Ты не понимаешь…

— Тогда объясни мне. — Я делаю шаг ближе, стараясь не вдыхать его запах, не чувствовать аромат его одеколона и пота и не вспоминать, каково это, ощущать его запах на своей коже. — Скажи мне, почему ты так упорно отталкиваешь меня.

На мгновение мне кажется, что он развернётся и уйдёт, отказавшись отвечать мне. Но затем его плечи слегка опускаются, и он смотрит на меня с чем-то похожим на поражение.

— Потому что я недостаточно хорош для тебя, — тихо говорит он. — Потому что ты заслуживаешь лучшего, чем мужчина, который зарабатывает на жизнь убийством людей.

Мне кажется, что из меня выкачали весь воздух, что я не могу дышать. Моё сердце болит не только за себя, но и за него тоже, когда я это слышу. Я слышу, как он говорит, что он недостаточно хорош, хотя я знаю, что это не так.

Всё, что он для меня сделал, доказывает это, всё, чем он пытался быть.

— Ты ошибаешься, — тихо говорю я. — И это не тебе решать.

— Разве нет? — Его голос становится жёстче, он больше похож на голос человека, который спас меня на том складе. — Я сказал, что буду защищать тебя, Сиена. В том числе и от самого себя, и от жизни, о которой ты в конце концов пожалеешь. Ты видела, как я убивал людей. Убивал тех, кто держал тебя перед камерой в ту первую ночь. Людей на том складе. И я делал вещи похуже. Я пытал людей. Убил больше, чем могу сосчитать. Я причинял им такую боль, о которой даже не могу тебе рассказать. И я никогда не испытывал ни вины, ни стыда, ни сожаления ни по одному из этих поводов.

Я знаю, он ожидает, что я буду в ужасе, испытаю отвращение. Вместо этого я испытываю только огромную благодарность за то, что у меня есть такой человек, который может защитить меня, и мне никогда не придётся бояться, что он дрогнет или потерпит неудачу.

— Хорошо, — прямо отвечаю я, встречаясь с ним взглядом, и его глаза расширяются от удивления.

— Хорошо?

— Хорошо, — повторяю я, подходя ещё ближе. — Я рада, что ты их убил. Я рада, что ты испытал удовлетворение. Эти люди причинили бы мне боль, использовали бы меня, продали бы тому, кто больше заплатит. А ты их остановил. Ты защитил меня.

— Ты не понимаешь, что говоришь.

— Неужели? — Я протягиваю руку и касаюсь его груди, чувствую, как он вздрагивает. — Дамиан, я не боюсь твоей жестокости. Я благодарна тебе за это. Потому что это насилие, эта жестокость, которые ты так ненавидишь в себе, - причина, по которой я жива. Это причина, по которой мой сын в безопасности.

Он отстраняется от моего прикосновения, качая головой.

— Тебе двадцать два года. Ты должна встречаться с парнями из колледжа, ходить на вечеринки, жить нормальной жизнью. Не привязываться к мужчине, который…

— Который что? Который заставляет меня чувствовать себя в большей безопасности, чем когда-либо в жизни? Который смотрит на моего сына так, словно он бесценен? Который прикасается ко мне так, словно я достойна поклонения? — Я смеюсь, но в этом нет ничего забавного. — Ты продолжаешь говорить о моём возрасте так, словно я ребёнок. Но я не была слишком юной, когда ты заставил меня наклониться над раковиной в твоей ванной, не так ли? Я была не так уж молода, когда ты трахал меня, прикованную к твоей кровати, пока я не начала выкрикивать твоё имя.

У него дёргается мышца на челюсти, и я вижу, какая борьба идёт у него в глазах. Желание борется с чувством вины, потребность, с тем, что он считает правильным... и ещё кое-что, что я боюсь себе позволить увидеть, потому что это слишком похоже на то, что я чувствую, и я боюсь поверить, что он тоже это чувствует.

— Я чувствую себя виноватым из-за этого, — говорит он наконец. — Я каждый день борюсь с этим, Сиена. Из-за того, что я воспользовался тобой, из-за динамики власти…

— Прекрати. — перебиваю я его с яростью в голосе. — Просто прекрати. Ты не воспользовался мной. Я хотела всего, что мы делали вместе. Я просила об этом, умоляла об этом, и знаешь что? Если бы я сказала «нет», если бы я попросила тебя остановиться, ты бы остановился. Потому что, несмотря на то, что ты о себе думаешь, ты не монстр. Ты мужчина, который способен на невероятную мягкость, невероятный самоконтроль.