— Ауч. — Он притворился обиженным, а затем пощекотал ее бок, пока она не захихикала.

Рен была поражена. Этот мужчина совершенно очаровал ее жареным сэндвичем с сыром.

— Мой самый любимый ученик — Барретт Джонстон, — сказала я ему. — Он учился у меня в пятом классе, в первый год моей преподавательской деятельности. После колледжа мне потребовалось некоторое время, чтобы устроиться на постоянную работу. В этом году все изменилось из-за наплыва студентов, но в то время вакансии в Каламити открывались не так уж часто.

— В этом есть смысл. — Ронан кивнул. — Люди, вероятно, нечасто уезжают из Каламити.

— Именно. Если только они не устраиваются на другую работу.

Например, в четвертый класс начальной школы в Бозмене.

— В то время я просто подменяла ее, — сказала я. — Но потом другая учительница развелась и уехала, поэтому я стала вести ее занятия. Это было в середине учебного года, вскоре после рождественских каникул. В свой первый рабочий день я очень нервничала, пока утром не пришел Барретт. Он остановился перед моим столом, оглядел меня с ног до головы, а затем спросил: «Кто вы, черт возьми, такая?».

Ронан запрокинул голову и рассмеялся густым, глубоким смехом, сопровождавшимся ослепительной белозубой улыбкой.

Затем Рен тоже начала смеяться.

И это чувство в моей груди усилилось в десять раз. О Боже, что происходит?

— Похоже, Барретт мне понравился бы, — сказал Ронан.

— Он особенный. Каждую неделю, на протяжении всего выпускного класса, он заглядывал ко мне. А когда он возвращается домой из колледжа, он навещает меня в школе.

Ронан откусил еще кусочек от своего пирога, заставив меня вспомнить, что я ничего не поела, поэтому я сосредоточилась на своей еде.

— Что вы обычно делаете в пятницу вечером? — спросил он, когда мы закончили, собирая пустые контейнеры и запихивая их в пластиковые пакеты.

— Дурачимся. Играем с Рен. Устраиваемся поудобнее на диване и смотрим мультики. К пятнице мы оба изрядно выматывается. — Я расслабилась на стуле, не желая пока уходить из столовой, потому что уход означал, что пора мыть посуду и купать Рен. — Почему ты выбрал Каламити?

— Последние шесть лет летом я приезжал сюда, чтобы порыбачить нахлыстом на Миссури. Туда приезжали мой брат и несколько приятелей. Мы останавливались здесь несколько раз по пути в Йеллоустоун.

— Еще один перешедший в другую веру турист.

Он усмехнулся, закинув руку на спинку соседнего стула, и выглядел вполне довольным тем, что остался.

— Есть кое-что, по чему я скучаю в Сан-Франциско. Океан. Мой любимый тайский ресторан. Мой брат и родители.

— Ты близок со своей семьей?

Он кивнул.

— Да. Мы больше, чем семья. Мы друзья. Я скучаю по ним.

Мое сердце сжалось, когда я взглянула на Рен. Мы уже много лет не обсуждали ее будущее, но я не была уверена, что буду делать, если она будет жить далеко. Возможно, перееду туда, куда и она.

— Что твои родители думают о том, что ты живешь в Монтане?

— Не уверены — это было бы правильным словом. Они с нетерпением ждут визита этой осенью. Мама — фотограф, поэтому лето для нее самое загруженное время года. В основном свадьбы. У нее напряженный график, но ей это нравится, поэтому, по ее словам, это никогда не похоже на работу.

В школе бывали дни, когда я чувствовала то же самое. Потом были другие, когда мне хотелось рвать на себе волосы.

— А твой отец? Ты сказал, что он был плотником.

— Он сейчас на пенсии. У него была своя компания, и он продал ее. Последние пару лет были для него тяжелыми. Он слепнет.

— О, — выдохнула я. — Мне так жаль.

— Мне тоже. — Ронан грустно улыбнулся. — Технически, он мой отчим. Я никогда не знал своего биологического отца. Но, насколько я понимаю, папа любил меня так сильно, что его ДНК отпечаталась в моей.

Я прижала руку к сердцу. Боже, мне это понравилось. Я хотела этого для Рен.

— Он женился на моей маме, когда мне было четыре года, — сказал Ронан. — Пару лет спустя у них родился мой младший брат. Он тоже юрист. И не хочу хвастаться, но я его герой.

Я улыбнулась этой высокомерной ухмылке на его лице. Это было безумно привлекательно. В основном потому, что чем больше я узнавала Ронана, тем больше понимала, что на самом деле он не такой уж высокомерный. Это было притворство. Ладно, может быть, не совсем. Он был уверен в себе, и это только добавляло магнетизма.

— Надеюсь, он приедет навестить меня этим летом.

— Я уверена, что они тоже по тебе скучают.

— Очень скучают. — Он протянул руку Рен, чтобы снова стукнуться кулачками. Это было похоже на то, что он хотел продолжать уделять ей внимание, чтобы она не забывала, что он ее новый друг. Который ей нравится. Этот мужчина был до смешного очарователен.

— Мама немного раздражена тем, что я переехал, — сказал он мне. — В основном потому, что она самопровозглашенная мама-наседка, которая всегда занимается моими делами. Но она знает, что для меня настало время больших перемен.

Больших перемен. Не перемен, а больших перемен. Переезд из Калифорнии в Монтану был большой переменой, но что-то в том, как он это сказал, заставило меня выпрямиться. Большая. Как будто за этим словом из семи букв скрывалась целая история.

— Что за большие перемены?

Ронан опустил взгляд на стол. Его большой палец на левой руке коснулся основания безымянного, а плечи напряглись.

— Моя бывшая жена.

— Ооо. — Я не знала, что он был женат. Я не спрашивала, но просто предположила, что он был холост. Почему, я не была уверена. Возможно, я выдавала желаемое за действительное, потому что мысль о Ронане с другой женщиной раздражала меня.

Он не стал продолжать, и я решила, что на этом его объяснения закончились. Но затем он поднял глаза, глубоко вздохнул и бросил бомбу на мой обеденный стол.

— Она пыталась меня убить.

Ронан

У Ларк отвисла челюсть.

— Что?

О чем, черт возьми, я только думал? Этот разговор был не для первого свидания. Зачем я только что это сказал?

— Я мало кому об этом рассказывал. — Я вздохнул, не совсем понимаю, где мой фильтр сегодня вечером. Очевидно, сломался.

— Ты не обязан мне рассказывать. Я пойму, если ты захочешь сохранить это в тайне.

У большинства женщин, вероятно, потекли бы слюнки от такой пикантной истории. Только не у Ларк. Выражение ее глаз говорило о многом. Это был мой выбор. Она не стала бы настаивать.

Что делало ее подходящим человеком, чтобы рассказать об этом. До Гертруды. До того, как кто-нибудь еще в Каламити раскопал новостную статью о происшествии. Я хотел, чтобы Ларк узнала правду.

— Я с удовольствием расскажу ее.

— Хорошо. Дай мне привести Рен в порядок. — Она встала, взяла дочку на руки со стульчика для кормления и отнесла ее к кухонной раковине.

Я собрал контейнеры с едой на вынос, затем последовал за ней и выбросил все в мусорное ведро, пока она вытирала лицо Рен и мыла руки. Пока Рен что-то лепетала и дрыгала ножками, мы вернулись в гостиную, обходя разбросанные по полу игрушки, и я устроился на одном конце дивана Ларк, а она — на другом.

— Мячик. — Рен поерзала, пытаясь слезть, затем доковыляла до розового мячика, подняла его и отдала мне. — Мячик.

— Умеешь бросать его? — Я протянул ей его, чтобы она взяла. Она одарила меня своим удивительно серьезным взглядом, прежде чем выхватить это у меня из рук. Затем она вскочила и швырнула это через всю комнату.

Ларк слегка похлопала Рен, и девочка просияла.

— Отличный бросок. — Я протянул руку, чтобы дать пять.

Вместо этого Рен решила удариться кулачками.

Я не проводил много времени с малышами. У нескольких моих кузенов были дети, но я видел их только на редких семейных встречах. Но в Рен было что-то особенное. В ней была искра, как в ее матери. Светлячок.