— Скажи мне. Мелисса ещё…
Фокус.
— Разумеется.
Джордж смотрел на неё.
— Конечно, она жива.
Его голос дрогнул от этого ответа.
— Жива?
— Да. Она сбежала.
Джордж повёл рукой по жирным волосам. Он оглянулся в изумлении: на деревья, на Купол, на всё, кроме лица Нолы. Теперь его руки производили нервные движения, обрисовывая какие-то формы.
— Сбежала. — Так спокойно сказано, ввергает в страх.
— Джордж…
Его голос набирал силу.
— Мелисса где-то там, снаружи. Она блуждает. Ей нужна помощь. Моя помощь. Я должен её найти, привести домой. — Его глаза застыли на Ноле. — Ты. Ты можешь помочь нам. Ты, Нола. С твоим… с твоим телом. — Он улыбнулся. Скривился. Его рот застыл в перекошенном положении. — С твоими картинками и всем этим. — Руки тыкали, жестикулировали. — Дай мне её увидеть.
Он нахмурился, приблизился вплотную, касаясь. Нола попыталась отстраниться.
— Покажи мне её! — Он схватил её.
Нола оставалась в его объятьях, чувствуя давление хватки его рук. Она не пыталась вырваться, а лишь вперилась ему в глаза. Видя в них всё того же старика Джорджа, давшего ей этот шанс новой жизни, какой бы она ни была. Своего создателя.
Он уставился в ответ.
И теперь его пальцы ослабли, снялись с её одежды. Его зубы начали покусывать губы.
— Джордж. Дай мне…
Ауууууууууу…
Он застонал. Он не мог себя контролировать.
Ближайшие зрители повернулись к этому новому аттракциону. Подошёл журналист — мятый парень в плаще, того же пепельно-серого оттенка, что и его лицо. Камера низко висела с ремешка на его шее, его пальцы жаждали картинок, историй, скандала, чего-нибудь.
— Ты. Пекман! — Джордж в мгновение ока оказался рядом с ним; он знал его имя, его лицо. — Проваливай.
— Я только делаю свою работу.
— Здесь ничего нет для тебя. Пусто! Слышишь меня?
Пекман держал руки в воздухе.
— Конечно. Как скажете, мистер Голд. Меня нет.
Джордж смотрел, как удаляется репортёр.
— Грёбаные клопы, все они.
Он оглянулся на Нолу. Она обвила себя руками, плотно закутывая в пальто свою кожу. Цвета дрожали над потёртыми краями её облачения, вокруг её шеи, её запястий, вдоль прядей её волос, где они выбивались из-под её мягкой шапки.
Джордж смотрел на неё. Он изучал её.
Нола прошептала, всё, что ей удалось выдавить:
— Я не чувствую… Я не могу почувствовать…
— Что такое?
Руки Нолы подались вперёд.
— Мне недолго осталось.
Её пальцы мельтешили крохотными танцорами, картинками, перескочившими с одной ладони на другую, когда она потёрла их друг о друга.
Джордж сверлил взглядом этот дисплей, его глаза стали внимательными. Он сказал:
— Подойди, подойди ближе. — Следы его былого стиля возвращались. — Ты будешь жить вечно, я могу это чувствовать.
— Нет, Джордж. Я так не думаю.
Потом тишина.
Спёртый воздух. Жаркий, липкий.
Нола сняла очки, шапку и шарф. Она разрешила картинкам бродить, дала им доступ, свободу. Её лицо сияло движущимися цветами и переливчатыми формами.
Джордж заворожённо таращился на неё, не в состоянии овладеть собой.
Не в её глаза. Слишком глубоко, слишком болезненно.
Не на её щёки и брови, не на губы. Слишком много сменяющихся планов, слишком много цветов, образов, силуэтов.
И не на её руки. Слишком многое в них удерживалось.
Взгляд затуманился.
Он чувствовал её как целое, как существо, состоящее из множества программ, транслируемых по тысяче каналов. И он чувствовал гордость, что он каким-то непостижимым образом создал это тело, послал его в этот мир. Теперь оно вернулось к нему. Теперь тело преследовало его, жгло его, сжигало его глаза, и он едва ли мог видеть из-за ослепительной яркости.
Нола тихо говорила:
— Внутри линзы находится мир за пределами нашего. Мы его создали и отпустили на волю. Теперь он ширится, растёт. Там обитают люди. Спектральные, потерянные и изуродованные, для которых этот мир ставил слишком болезненные задачи. Там они живут.
Джордж всматривался.
— Так ты знаешь, где она, где обитает моя дочь. — Он прижал пальцами свои глаза, впился в них. Слова: пробормотал. — Покажи. Пожалуйста.
Нола подождала, наблюдая.
Плоть влажная, потная. Моросящий туман.
Двое, замерли вместе. Джордж держится холодно до тех пор, пока не теряет терпение и затем:
— Вот дерьмо. Я облажался. Что же я наделал?
Его лицо вдруг постарело. Слёзы на натянутой плоти.
Нола сделала шаг или два, в укрытие деревьев. Прочь от глаз толпы. Джордж следовал за ней. На них обоих падали тени, присоединяясь к их пребыванию в этом месте. Отжившие ветви — полуголые, наполовину ещё в листве. Полумрачные. Медленно проплывающая карта из лунного света, темноты и ярких тонов зелёного, бурого и кое-где жёлтого с рыжим оттенком.
Струйка дождевой воды,
капля за каплей,
тихая мелодия колокольчика.
Слабые крики животных.
Нола была полускрыта, наполовину в тени, наполовину на виду, в экранном свечении.
Джордж протянул руки.
— Что я могу сделать, Нола? Я всё выложил за это. Эта карьера. Слава. Деньги. Ты, другие звёзды. Все песни, песни сожаления. Теперь я терплю наказание. Демон трансляции забрал моего ребёнка, проглотил её всю.
Нола уставилась на него, не двигаясь.
Потом она сказала:
— Хочешь увидеть её?
Он кивнул. Он уставился на неё.
— Да.
— Её лицо?
— Пожалуйста. Покажи мне её лицо. Лицо Мелиссы. Дай мне её образ, её картинку. Принеси её мне.
Нола позволила своему пальто открыться и упасть. Она закатала рукава своей рубашки и расстегнула пуговицы спереди, отпустив полы свободно болтаться. И затем она медленно пошла вперёд.
Джордж ждал. Он не сводил с неё глаз.
Она вышла из влажных пёстрых теней, ступив в лунный свет. И всё её тело было теперь на виду, её лицо и шея, и ладони, и руки, и грудь, и живот, и даже её выкрашенные золотистые волосы, всё полностью ожило образами, великолепными знаками и звёздочками. Нола была Особенным Спецэффектным Человеком, и её искусство и стиль слепили приглушённое лесное пространство электрическим движением, звуком, зрелищем и цветом.
Яркость, цветность.
Из тумана и частичек, и драгоценных камушков была сделана она.
Её ладони вытянулись, шипя искрами, в которых вспыхивали и дышали картинки. Образы ласкали её.
Нола подошла ближе.
Она взяла на себя контроль, укрыв свою видимую кожу избранными метафорами, полностью считанными с аэроволн. Спущенными, расставленными на место.
Теперь…
Лица убийц. Хмурятся.
Нож в руке женщины. Размытое движение. Пронзённая плоть.
Крик. Розовый рот, растянулся.
Струя крови:
капли
капли
капли красного
ударяются о белый кафельный пол.
Плачет маленький мальчик.
Горящие флаги и экипажи, и морские бури, и парусные суда, и синекрылые птицы, и книги, заполненные числами, и вращающиеся без остановки волчки, и посадка ракет на далёких планетах, и гоночные автомобили, мчащиеся по асфальтированной полосе, и люди, лежащие на пляже.
Всё это и многое другое содержалось в её теле, в игре на её контурах.
А потом фотографии самого Джорджа, собранные и сложенные из новостных каналов, со стола жюри с шоу талантов, видифлексовых интервью, музыкальных документалок, игровых шоу, всё вырезано и сгруппировано Нолой в коллаж, смешано и перемешано с захваченными осколками боли и насилия.
Стреляют ружья. Пламя. Потом дым.
Руки сжимаются вокруг шеи мужчины — до удушения.
Картинки. Образы.
Усиленный захват звука: лезвие проходит сквозь мышцу, ударяется о кость.
Мне так хочется, Мне правда хочется!
Брызги крови из рваных ран.
Пуля врезается в плоть, глубоко врываясь.
Срез вены.
Недуг, распространяющийся в ускоренном движении.
Кровосток.
Мне хочется…
Узнать тебя!
