Они сидели на небольшом деревянном помосте, который местные художники построили несколько лет назад на скалистом выступе, нависающем над океаном. Отсюда открывался идеальный вид на бухту — безграничное синее пространство, обрамлённое изгибом берега и скалистыми утёсами вдалеке. Место, которое Мидори называла своей «естественной студией».

— Смотри внимательнее, — говорила она, указывая на линию горизонта. — Океан никогда не бывает одного цвета. Видишь, как он меняется от берега к горизонту? От бирюзового у песка до глубокого индиго вдали, с вкраплениями изумрудного там, где солнечный свет преломляется по-особенному.

Хироши смотрел, как она смешивает краски на палитре, создавая оттенки, которых, казалось, не могло существовать в природе — и всё же они точно совпадали с теми, что он видел перед собой в живом, дышащем океане.

— Когда я впервые начала рисовать, — продолжала Мидори, не отрывая взгляда от своего холста, — я злилась на себя за неспособность передать всё это богатство. Мой океан выглядел плоским, безжизненным. Мне потребовались годы, чтобы понять, что дело не в технике или таланте. Дело в том, чтобы научиться по-настоящему видеть.

— Видеть? — переспросил Хироши, отвлекаясь от своего несовершенного наброска.

— Да, — она улыбнулась, и в уголках её глаз собрались тонкие лучики морщинок — следы многих часов, проведённых на солнце с прищуренным от яркого света взглядом. — Большинство людей смотрят, но не видят. Когда ты спрашиваешь их, какого цвета океан, они отвечают «синее». Но посмотри сам — сколько оттенков синего перед нами? Десятки! И не только синего — там есть и зелёный, и серый, и даже фиолетовый, если знать, куда смотреть.

Хироши посмотрел на океан новыми глазами, пытаясь увидеть то, что видела она. И действительно — то, что он всегда воспринимал как однородную синюю массу, теперь представало перед ним как живая, дышащая палитра цветов, постоянно меняющаяся с каждым движением волн, с каждым проплывающим облаком.

— А теперь небо, — Мидори указала кистью вверх. — Люди думают, что небо просто голубое. Но посмотри на этот градиент — от почти белого у горизонта до насыщенного кобальтового в зените. А облака? Они не белые, как многие думают. В них есть оттенки розового, жёлтого, серого...

Она говорила с таким воодушевлением, что Хироши невольно улыбнулся. Её страсть была заразительной. В эти моменты Мидори словно преображалась — её обычно спокойное лицо оживлялось, глаза сверкали, руки двигались в такт словам, как будто она дирижировала невидимым оркестром цветов и форм.

— Знаешь, почему я выбрала живопись? — спросила она, делая точный, уверенный мазок на своём холсте. — Потому что это единственный способ для меня по-настоящему увидеть мир. Когда я рисую что-то, я вынуждена изучать это до мельчайших деталей, понимать его структуру, его свет и тени, его суть. Это как медитация — полное присутствие в моменте.

Хироши понимающе кивнул. Он чувствовал нечто подобное, когда был на доске, скользя по волне — то же полное погружение в настоящий момент, то же обострённое восприятие мельчайших деталей: изменения в наклоне волны, движения воды под доской, дуновения ветра на коже.

— Попробуй ещё раз, — предложила Мидори, возвращаясь к его наброску. — Но сначала просто посмотри. Не думай о технике, не беспокойся о результате. Просто впитывай то, что видишь.

Хироши сделал глубокий вдох и сосредоточился на пейзаже перед ним. Волны, накатывающие на берег в ритмичном, почти гипнотическом танце. Игра света на их гребнях. Мягкие переходы цветов от берега к горизонту. Чайки, парящие над водой, их белые крылья, кажущиеся почти серебряными на фоне глубокой синевы.

Когда он снова взялся за кисть, что-то изменилось. Его рука двигалась более уверенно, более свободно. Он перестал беспокоиться о правильности техники и позволил себе просто передать то, что чувствовал, глядя на океан.

— Вот так, — одобрительно кивнула Мидори, наблюдая за его работой. — Ты начинаешь понимать.

Они провели так несколько часов, рисуя бок о бок, иногда разговаривая, иногда просто молча наслаждаясь компанией друг друга и величественным видом. Солнце медленно двигалось по небу, меняя освещение, добавляя новые оттенки и текстуры к их объекту изучения.

К концу сессии Хироши создал нечто, что, хотя и не могло сравниться с работой Мидори, всё же удивило его самого. На его бумаге был не просто примитивный набросок моря — там было что-то от настоящего океана, его глубины, его движения, его жизни.

— Это... неплохо для первого раза, — сказал он, разглядывая свою работу с некоторым удивлением.

— Это больше, чем неплохо, — Мидори наклонилась ближе, изучая его рисунок. Её волосы, выбившиеся из небрежного пучка, почти касались его щеки. — Ты уловил самое важное — дух океана. Техника придёт с практикой, но способность видеть и чувствовать — это то, чему нельзя научить. Это либо есть, либо нет.

Хироши почувствовал неожиданное тепло от её похвалы. Она была настоящим художником, профессионалом, чьи работы выставлялись в галереях и продавались.

— Спасибо за урок, — сказал он, начиная собирать кисти и краски. — Я никогда не думал, что смогу...

— Видеть? — она закончила за него с улыбкой. — Ты всегда мог. Просто нужен был кто-то, чтобы показать тебе, как открыть глаза.

* * *

Кафе Акико располагалось в небольшом деревянном здании с широкими окнами, выходящими на океан. Внутри пространство было оформлено в светлых тонах, с множеством растений в керамических горшках ручной работы и мебелью из натурального дерева. На стенах висели картины местных художников, включая несколько работ Мидори.

Когда они вошли, в кафе было немноголюдно — несколько туристов за угловым столиком, пожилая пара у окна и Такео, протирающий стойку с видом человека, который всегда этим занимался.

— Охайо, странники мира искусства! — поприветствовал он их с преувеличенным энтузиазмом. — Чем могу угостить двух талантливых художников в этот прекрасный день?

— Ты льстишь мне, Такео, — усмехнулся Хироши. — Я едва ли могу нарисовать даже палочного человечка правильно.

— Не верь ему, — вступилась Мидори, устраиваясь за столиком у окна. — У него есть потенциал. Просто нужно больше практики.

— И терпеливый учитель, — добавил Такео, подмигивая. — Что будете заказывать?

— Мне обычный латте и что-нибудь сладкое, — решила Мидори. — Что у вас сегодня выпекла Акико?

— Лимонные пирожные с черникой, — гордо объявил Такео. — Они улетают как горячие пирожки... что забавно, потому что они и есть своего рода пирожки, только не горячие.

— Тогда два латте и два лимонных пирожных, — сказал Хироши. — Где сама хозяйка?

— В подсобке, — Такео кивнул в сторону занавеси, отделявшей кухню от основного зала. — Кейта забегал полчаса назад с букетом полевых цветов, и они о чём-то секретничали. Теперь она там, вероятно, расставляет эти цветы в каждой доступной вазе и улыбается сама себе.

Как по команде, из-за занавеси появилась Акико, держащая в руках маленькую керамическую вазу с полевыми цветами. Её лицо действительно сияло улыбкой, которую она даже не пыталась скрыть.

— Мидори, Хироши! — она радостно поприветствовала их, ставя вазу на барную стойку. — Как прошёл урок рисования?

— Лучше, чем я ожидал, — признался Хироши. — Хотя мне ещё очень далеко до уровня Мидори.

— Он слишком скромен, — Мидори покачала головой. — У него есть природное чутьё к цвету и композиции. Просто нужно развить уверенность.

— Как и во всём остальном в жизни, — философски заметила Акико, подходя к их столику. — Красивые цветы, правда? — она нежно коснулась лепестков диких хризантем в вазе.

— Очень, — согласилась Мидори с хитрой улыбкой. — И от кого же они?

— Ты прекрасно знаешь от кого, — Акико слегка покраснела. — Кейта заходил... просто так. Без особого повода.

— Ну конечно, — Мидори обменялась понимающим взглядом с Хироши. — Он всегда был известен своим бескорыстием и любовью к спонтанным подаркам.