Борис лениво перевернулся на спину, его пушистый живот подрагивал от мурчания, а лапы безвольно болтались в воздухе:— Вась, ну скажи честно — пока ты тут тусовался один, ничего полезного не подметил?

Малина задумчиво свела брови, ее острые когти замерли в воздухе, будто она только что осознала нечто важное.

— Стойте-стойте. А где ты был, пока мы тут все дрались? Тебя же не было, когда печать Марбаэля сработала.

Асмодей медленно коснулся подбородка, его тень, неестественно вытянутая в мерцающем свете темницы, дрогнула.

— Да. И теперь, когда ты об этом заговорила… Я помню, как видел его в последний раз, смахивая со шкафа.

Все сразу, синхронно, как по команде, повернули головы к Борису.

Кот вздохнул так глубоко, будто его заставляли рассказывать самую нудную историю в мире, да еще и без обещанной награды в виде жареной рыбы.

— Ну, если вам так интересно…

Он перевернулся на живот, устроился поудобнее, свернув хвост кольцом вокруг лап, и начал, лениво облизывая усы:

— Когда меня смахнул со шкафа Асмодей, то я сразу угодил в ваш разрыв пространства. Там было темно, скучно и очень голодно. Потом откуда-то вылез трехголовый зверь и сказал, что я нарушил границы.

Серафима прищурилась, ее крылья нервно подрагивали:

— И?

— Ну, я его победил.

— КАК?! — хором воскликнули все, и даже ледяные стены, казалось, содрогнулись от этого взрыва недоверия.

Борис пожал плечами, его хвост начал неторопливо подергиваться.

— Ну… укусил за лапу, он завыл, я прыгнул ему на спину, поцарапал все три морды — обычное дело. Потом из него что-то выпало, я этого коснулся, открылась дверь, ну я и выпрыгнул обратно.

В темнице воцарилась мертвая тишина. Даже вечный холод, казалось, замер в недоумении.

Василий уставился на кота блестящими от удивления глазами:

— И… где ты оказался?

Борис лениво облизал лапу, тщательно вычищая шерсть между когтей.

— На руинах чертогов. Там никого не было — только Марбаэль стоял и любовался своим ледяным бардаком. Вся эта позолота, знаешь ли, под копотью смотрится не так пафосно.

Люцилла склонила голову, и её рога отбросили причудливые тени на ледяную стену:

— И ты… просто пошёл за ним?

— Ага. — Кот зевнул, обнажив острые клыки. — Шёл долго. Шёл очень нудно. Потом захотел есть. Еды не было. Я шёл, шёл, шёл…

Асмодей прикрыл лицо ладонью, но по дрожащим плечам было видно, что он сдерживает смех:

— Пока не заскучал.

— Ну да. — Борис потянулся, выгибая спину. — А потом бац — и я здесь. Всё просто.

Малина медленно моргнула, её волосы, казалось, приподнялись от возмущения:

— Ты… пробрался в тюрьму Марбаэля, потому что ЗАСКУЧАЛ?!

Борис ухмыльнулся во всю морду, довольный произведённым эффектом:

— Ну, а как ещё сюда попасть? По приглашению, что ли?

Все замолчали. Даже вечный лёд вокруг, казалось, затаил дыхание. Только где-то вдалеке капля за каплей падала талая вода, отсчитывая секунды всеобщего оцепенения.

Василий потер виски, его пальцы оставили красные полосы на бледной коже:

— Ну… Марбаэль пытался меня сломать через скуку. Шахматы, бесконечные разговоры, алкогольные дегустации… — Он вскинул руку, и растрепал свои и без того взъерошенные волосы. — Но сейчас у нас нет даже этого. Без внешних стимулов мы…

— Станем овощами, — мрачно закончил Асмодей, постукивая заостренными ногтями по ледяному полу. Каждый удар оставлял крошечные трещинки, которые тут же затягивались.

Азариэль неожиданно ухмыльнулась, и ее клыки блеснули в холодном свете:

— Забавно. Ты сам же доказал, что его законы можно нарушать — перемещался между уровнями этой тюрьмы, будто ходил по принадлежащему тебе дому.

— Да, но тогда я был… — Василий замялся, его взгляд скользнул по собственным рукам, словно он впервые за долгое время видел их.

— Душой без тела, — подхватил Асмодей, развалившись поудобнее. Тень от его рогов легла на стену, как корона из шипов. — Теперь ты привязан к плоти. А плоть в аду — это как гость на вечеринке, где все говорят на неизвестном языке. Твои «читы» больше не работают.

Борис вдруг подпрыгнул, его шерсть встала дыбом:

— Стоп! Если Марбаэль — владыка скуки, то что если… — Его хвост закрутился спиралью, кончик нервно подрагивал. — …мы устроим тут вечеринку? Создадим собственный закон! Закон Праздника и сушеной камсы!

Малина хлопнула в ладоши, и эхо разнеслось по ледяным стенам:

— Я всеми руками и крыльями за! Только вот… — Она оглядела пустую камеру, и ее взгляд сразу поник. — Где взять хотя бы одну бутылку адского пива? Или пару демонических закусок? И чертовской музыки бы не помешало…

Все переглянулись.

Люцилла медленно подняла руку. Ее пальцы сжались в кулак — и вдруг из складок ее платья, сотканного из теней, выпала… бутылка адского вина, черного как сама бездна.

— Я… э-э-м… всегда ношу с собой пару бутылок. На случай катастрофы.

Асмодей закатил глаз, а бровь дернулась в раздражении:

— Катастрофа уже здесь. В виде нас.

Серафима вздохнула и подняла руку. Между ее пальцами вспыхнули искры, и воздух затрещал от энергии.

— Если уж веселиться… — она щелкнула, и рядом появились мерцающие световые шары, переливающиеся всеми цветами греха.

Лед вокруг начал незаметно таять — не от тепла, а от самой идеи неповиновения. Капли падали на пол, и каждая звучала как камертон, настраивающий реальность на новый лад.

Асмодей пристально разглядывал Бориса, его золотистый зрачок подозревающее сжался, будто смотря насквозь. В воздухе повисло напряженное молчание, нарушаемое лишь тихим потрескиванием ледяных стен.

— Слушай, пушистый… — наконец заговорил демон, медленно обводя пальцем контур кота, — Ты уверен, что рассказал нам всё?

Борис беззаботно играл с хвостом и пытался его укусить, промахиваясь и причмокивая:

— Мур. А что такого? Пространственный разрыв, зверюга, ледяная тюрьма… Обычный вторник.

— Да? — Асмодей резко наклонился вперед, его тень накрыла кота, как капкан. — А почему тогда… — он щелкнул пальцами, и в воздухе вспыхнул синий огонек, — твой хвост до сих пор пахнет маной высших миров?

Тишина.

Даже Люцилла перестала наливать вино, и часть рубиновой струи застыла в воздухе, обледенев.

Борис замер с невинным выражением лица. Его зрачки расширились до круглых лун:

— Э-э-м… Может, это мой новый шампунь?

— Шампунь? — Асмодей ядовито усмехнулся, обнажая клыки. — Тот, что делают из слез ангелов и звездной пыли?

Василий медленно поднялся, его сапоги звякнули по льду в такт нарастающему напряжению:

— Погодите. Ты говоришь, этот меховой комок…

— Не просто «побывал» между мирами, где был открыт туннель для быстрого возвращения множества душ, — перебил Асмодей, — а принес оттуда кое-что ценное. — Его взгляд упал на едва заметный блеск в шерсти у Бориса на животе. — Покажи.

Борис вздохнул так театрально, будто его заставляли расставаться с последней котлетой, и нехотя поднял лапу. Из-под шерсти показался крошечный кристалл, мерцающий всеми цветами радуги и еще парой таких, которых никто из присутствующих никогда не видел.

— Ну… может быть, я его… немного прихватил? — пробормотал кот, отводя взгляд. — На память.

Кристалл пульсировал в его лапе, словно живой.

Асмодей замер. Даже его дыхание остановилось.

— Это… — прошептал он. — Осколок Первородного Закона.

Борис виновато прижал уши, его хвост теперь слабо подрагивал:

— Ну он же такой блестящий был! И так красиво катился… И вообще, никто его не подбирал! Я просто… э-э-м… спасал его от потерянности!

Лед вокруг них вдруг затрещал с новой силой, трещины побежали по стенам, словно паутина судьбы. Где-то в глубине темницы раздался глухой удар — будто что-то огромное и древнее пробудилось и приступило к сражению с неизвестными пленниками в других частях тюрьмы закона Упадка.

— Поздравляю, — прошипел Асмодей, его голос стал опасным и тихим, как шелест крыльев смерти. — Теперь мы не обычные заключенные. Мы — живая мишень для всего Пантеона.