— У меня есть одна идея... — наконец произнёс он, отрывисто облизнув нос. — Но вам не понравится.

...

Руины поместья Люциллы кипели адской активностью.

Черные мраморные глыбы, испещренные древними проклятиями, грешники в оковах таскали под аккомпанемент хруста ломающихся костей. Их стоны, сливаясь в странную рабочую песню, напоминали то ли погребальный плач, то ли хор пьяных демонов.

Люцилла стояла на временном возвышении из черепов, ее платье из теней и расплавленного золота колыхалось в такт движениям рук. Пальцы выписывали в воздухе новые чертежи — башни должны были стать выше, залы — просторнее, а кровати... значительно прочнее.

— Миледи... — Лапулус, ее верный дворецкий с лицом вечного должника перед инквизицией, осторожно кашлянул. — Если позволите спросить... почему вы отпустили того человека?

Люцилла не оторвала взгляда от стройки, где один особенно упрямый грешник как раз пытался сбежать, пока его не остановил кнут надсмотрщика.

— Он мне нравится.

— Но... — Лапулус нервно перебирал когтями, будто считая невидимые монеты. — Он сейчас там, с ними. С падшей. С котом. Они наверняка...

— Занимаются чем-то пошлым? — Люцилла улыбнулась, и в этом выражении было что-то новое — не злорадство, а... терпение хищницы, знающей, что добыча уже в капкане. — Пусть. Я прожила достаточно, чтобы понять: настоящая страсть не терпит клеток.

Она повернулась к нему, и в ее глазах вспыхнул странный огонь — не адское пламя, а что-то куда более опасное.

— Он вернется. Сам. На коленях. И когда это случится... — Ее пальцы сжали воздух в кулак так, что где-то в Преисподней лопнула чья-то аорта. — Я сделаю так, чтобы он забыл даже свое имя.

Где-то внизу грешник уронил балку, и его вопль на мгновение перекрыл даже скрежет ада.

— А пока... — Люцилла провела рукой по воздуху, и стены дворца придвинулись друг к другу с мрачным скрипом, образуя нечто среднее между тронным залом и гигантской кроватью. — Пусть поиграет в любовь. У меня есть время.

Лапулус вздохнул так глубоко, что чуть не вдохнул собственную душу обратно.

Тем временем, на границе поместья...

Трое теней (и один пушистый комок сарказма) крались вдоль свежевозведенной черной стены, чья поверхность переливалась, как застывшая нефть.

— Черт возьми, — прошипела Малина, шаря пальцами по холодному камню, — она что, решила построить здесь чертову крепость?

— Не крепость, — Асмодей прищурился, и его глаза вспыхнули алым — в прожилках мрамора явно читались какие-то руны. — Это же...

— Лабиринт, — закончила за него Серафима, и в ее голосе прозвучало что-то вроде уважения, смешанного с профессиональной деформацией бывшего ангела-стража.

Борис только фыркнул:

— Все эти демоны с их гигантскими... сооружениями.

Где-то впереди раздался скрежет, заставивший содрогнуться даже адский камень — очередная партия грешников тащила огромный блок с высеченными на нем воплями проклятых душ прямо на них.

— Ну что, — Асмодей потянулся к карману, откуда выглядывал сверток, от которого воздух вокруг искривился рыбным маревом, — кто готов к небольшой экскурсии по свежеиспеченном владениям Люциллы?

Стена перед ними вдруг дрогнула — где-то совсем рядом раздался приглушенный взрыв, и камень на мгновение стал прозрачным, как черное стекло.

И тогда...

— БЛЯТЬ, КТО-НИБУДЬ ВИДЕЛ МОЙ МОЛОТОК?! — разнесся по округе голос, от которого даже Борис вздыбил шерсть.

Малина и Асмодей переглянулись. Для всех и без слов было понятно, что стройка получается поистине Адской.

Тень от новых башен Люциллы накрыла команду адвокатов, когда они пробирались через полуразрушенные ворота, чьи железные шипы теперь напоминали кривые зубы древнего чудовища. Внезапно перед ними материализовался Лапулус — его тень сливалась с окружающим мраком, а длинные пальцы, сложенные в молитвенном жесте, выглядели как переплетенные корни ядовитого дерева.

— Какая... неожиданная честь, — прошипел он, обнажая ряд зубов, острых, как невыполненные обещания. Желтые глаза-щелки скользнули по каждому из них, задерживаясь на Борисе чуть дольше. — Владычица будет рада видеть вас. Особенно... после недавних событий.

Малина ехидно поклонилась, её рога блеснули в тусклом свете, как отполированные кинжалы:

— Мы тоже соскучились по её гостеприимству. Особенно по той части, где она грозила вырвать нам кишки через уши.

Лапулус развернулся, и его плащ взметнулся, словно крылья летучей мыши, поймавшей запах крови:

— Следуйте за мной. И... постарайтесь не трогать новые обои.

Он кивнул на стену, где кожа грешников, натянутая как холст, всё ещё пульсировала в такт чьим-то последним судорогам.

Тронный зал ещё не был достроен, но Люцилла уже восседала на временном престоле — десятки грешников, сплетённых в живую архитектуру, замерли в болезненном поклоне, образуя её сиденье. При виде гостей её пальцы впились в подлокотники из человеческих костей, оставляя на них свежие трещины.

— Асмодей, — её голос прозвучал, как скрип ножа по стеклу, — если ты откроешь рот, я прикажу вырвать тебе язык.

Асмодей, уже приготовившийся к пламенной речи, с обидой захлопнул рот.

Борис грациозно вышагнул вперед, его хвост изящной дугой замер в воздухе. В глазах кота светился холодный расчет, а усы подрагивали от скрытого напряжения.

— Тогда позвольте мне, ваша мрачность. Марбаэль, Князь Первого Круга, вероятно, украл Василия. Нам нужно его тело, чтобы вернуть душу. А вам... — кот многозначительно прищурился, — вам нужен живой Василий, не так ли?

Люцилла вскочила, и живые "кирпичи" её трона застонали от внезапного движения. Воздух вокруг заполнился едким запахом серы и чем-то горьким — разбитых надежд, возможно.

— КТО посмел... — её крылья расправились, затмевая свет, — МОЕГО человека... ВЗЯТЬ В КОЛЛЕКЦИЮ?!

Лапулус осторожно коснулся её локтя, его голос прозвучал тихо, но весомо:

— Миледи... Это возможность. Помогите им спасти его... а потом сделайте так, чтобы он сам приполз к вашим ногам.

На лице Люциллы появилось выражение, которого никто прежде не видел — не гнев, не ярость, а... расчёт. Она медленно опустилась обратно на трон, её пальцы начали выбивать ритм на черепе "подлокотника", словно отсчитывая секунды до расплаты.

— Хорошо, — она внезапно улыбнулась, и от этой улыбки у Серафимы задрожали крылья. — Я помогу вам добраться до нейтральной зоны. Но знайте... — её взгляд скользнул по каждому, — сердце Василия — мое.

Малина фыркнула, её глаза сверкнули:

— Ну конечно. Главное, чтобы в "конце концов" он ещё мог ходить.

Люцилла лишь рассмеялась — этот звук напоминал звон разбивающихся зеркал. Она махнула рукой, и перед командой распахнулся портал, сквозь который виднелись знакомые очертания — серые пустоши, тусклые огни и... запах дождя.

Асмодей потер руки, его глаза загорелись азартом:

— Ну что, с адскими песнями в межмирье? И, возможно... к похищению трупа, если вдруг его не продали, из аукционного дома?

Борис первым шагнул в портал, не оборачиваясь:

— Только если по дороге заскочим за моей камсой.

И одна за другой, тени адвокатов — теперь уже с Владычицей Скорби в составе — растворились в мерцающем свете портала.

...

Василий открыл глаза — и сразу понял, что что-то не так.

Он лежал на холодной поверхности, которая казалась одновременно и твердой, и зыбкой, как застывшая ртуть. Пространство вокруг не имело стен, но ощущались его границы — будто заперли внутри гигантского прозрачного куба, где даже воздух был тяжелым и неподвижным.

Пол под ним представлял собой шахматную доску из чёрного мрамора и отполированных костей, а вместо неба...

На него смотрел глаз.

Огромный, золотой, с вертикальным зрачком, заполняющий собой всё «небо» его клетки. Он не моргал, не дрожал — просто наблюдал, и в этом взгляде не было ни злобы, ни любопытства. Только холодное изучение.