Сначала она пыталась.
Искала в нём отблеск тех самых книжных героев.
Но Асмодей оказался просто демоном, для которого чувства были игрой в кости. Он посещал других, даже не скрывая, и снисходительно пояснял: «Всего лишь природа, дорогая».
Его слова разорвали её сердце.
Не в первый раз.
Но в последний.
Она убила отца — не в порыве ярости, а с ледяной точностью, когда он попытался уговорить её сохранить союз.
Потом научилась превращать эту ярость в силу.
Расторгла помолвку.
И поклялась на собственной крови, что однажды сотрёт Асмодея в прах.
Время текло, как расплавленное железо.
Люцилла росла в могуществе.
Стала Владычицей Скорби, чьё имя заставляло трепетать даже князей Тьмы.
Но внутри всё так же тлел огонь — не ярости, не ненависти, а жажды.
Она завидовала смертным.
Их лживым клятвам.
Их предательским страстям.
Их мучительной, бессмысленной любви.
Потому что даже боль, рождённая любовью, была живой.
А её мир давно окаменел.
...
Тронного зала больше не существовало.
Лишь обломки, плывущие в пустоте между мирами, да отголоски их криков, въевшиеся в саму ткань реальности.
Василий и Люцилла сталкивались как два урагана, встретившихся в эпицентре бури. Это не был просто секс — это была битва, акт творения и разрушения одновременно.
Первый выброс энергии швырнул их в подземелья дворца — туда, где души узников таяли от страха и тлеющей надежды. Василий придавил Люциллу к стене, её ноги сжались вокруг его талии, а пальцы впились в бёдра, оставляя кровавые следы, исчезающие быстрее, чем успевала зажить сама плоть.
— Ты… слишком многое можешь для человека, — прошептала она, ее голос срывался между стоном и смехом.
— Я давно перестал им быть, — прорычал он, входя в неё ещё глубже, ещё яростнее.
Новый всплеск магии — и они уже на вершине замка, где ветер выл между шпилями, словно предвещая гибель миров. Он опрокинул её на каменные плиты, поглощая ее с такой силой, что звёзды Ада, казалось, погасли на мгновение.
— Почему ты не сдаёшься? — крикнула она, и в её глазах горел вызов.
— Потому что ты ещё не сломана, — ответил он, кусая её шею, где под кожей пульсировала древняя магия.
Ещё один катаклизм — и они в сердце замка, среди прахa забытых писем, где когда-то молились её предки. Теперь здесь горели только они — два тела, два пламени, сплетённые в одно.
Они не говорили о любви.
Они не говорили о будущем.
Они рвали этот миг зубами, будто могли убить им друг друга.
...
Вдалеке, закованные в магические цепи, трое пленников наблюдали за происходящим сквозь дымчатую пелену из боли и усталости.
Малина, прикованная к стене, саркастично склонила голову, глядя, как Василий и Люцилла сливаются в яростном танце среди обломков тронного зала.
— Ну конечно, — фыркнула она. — Один наш адвокат решил всех спасти, но вышли — съемки в адском порно.
Серафима отвернулась, сжав кулаки.
— Это не шутки. Он на грани. Если не остановятся, сожгут друг друга дотла.
Асмодей, закованный между ними, наблюдал с холодным любопытством.
— Нет. Они не теряют себя. Они перерождается.
— О, да, просто восхитительно перерождаются! — язвительно парировала Малина. — Особенно когда его «новая форма» сейчас долбит твою бывшую невесту!
— Знаешь… — Асмодей прикрыл глаза, будто вспоминая что-то давно забытое. — Если бы мне лет сто назад сказали, что мой новый соратник будет трахать мою бывшую невесту на руинах её же трона… я бы, наверное, рассмеялся. А сейчас… просто чувствую себя лишним на этом празднике жизни.
— Может, займёмся чем-нибудь веселым и мы? — Малина игриво подмигнула ему.
— Только через мой труп, — пробормотала Серафима.
— По факту, ты уже успела умереть, — сухо напомнил Асмодей.
— Именно поэтому мне нужен покой, а не групповуха.
Борис, невесть откуда взявшийся рядом, лениво почесал за ухом.
— А я считаю, Васёк — молодец. Команде не помешает немного… разрядки.
— Ты — кот. Ты лишён права голоса, — отрезала Малина.
— Я — кот, который вас всех, между прочим, выручал! — возмутился Борис, важно поднимая усы.
— Ты просто громко мяукал в нужный момент.
— Кстати… — Асмодей лениво потянул цепи. — Где тут у вас этот ваш «адвокатский кодекс»? Или мы теперь должны сидеть и смотреть, как они решают свои «проблемы» без нас?
— Похоже, что да, — Серафима устало закрыла глаза. — Будем ждать, пока они закончат… или пока вселенная не треснет по швам.
— Вот так поворот, — Малина закатила глаза. — Спасителем мира оказался не меч, не магия, а банальная похоть.
— Ничего удивительного, — Асмодей усмехнулся. — В Аду всё всегда сводится к греху.
— Или к коту.
— Или к коту.
...
Василий и Люцилла лежали среди руин, обнажённые, истощённые, их тела были испещрены следами магии и взаимного уничтожения. Воздух трещал от остаточной энергии, как натянутая струна перед разрывом.
Василий закричал первым. Нечеловеческим голосом — будто само право, воплощённое в плоти, торжествовало победу.
Люцилла вскинула голову, её крик разорвал тишину — чистый, пронзительный, как звон разбитого хрусталя.
И тогда мир взорвался.
Чёрная и золотая молнии, сплетаясь, вырвались из их тел, сметая стены, испепеляя заточенные души, разрывая саму ткань Закона Греха Люциллы.
Тюрьма рухнула.
Цепи испарились.
И четыре адвоката, включая кота, грузно свалились в кучу посреди руин.
— Эй, ты мне на хвост наступила! — прошипел Борис.
— Это не я, это Серафима! — отмахнулась Малина.
— Врёшь! Это ты плюхнулась, как мешок с грехами!
— Я?! — Малина фыркнула. — Ты же ангел! Ты должна парить, а не валиться, как кирпич!
— Я падший ангел! — Серафима скрестила руки. — После падения у меня метаболизм нарушился.
— И не только он, — сухо добавил Асмодей, выкарабкиваясь из-под всех.
— Кто-нибудь объяснит, как мы вырвались? — Борис отряхнулся, стряхивая с шерсти крохотные обломки.
Асмодей медленно поднял взгляд на магическую сферу, где два измождённых тела всё ещё парили, обнявшись.
— Похоже, нас освободила критическая масса экстатической энергии.
— То есть, — Малина подняла бровь, — мы спасены, потому что наш коллега хорошо поработал ниже пояса?
— Впервые в истории Ада, — Асмодей кивнул, — секс стал спасительной благодатью.
— Второй, — Борис бодро поднял лапу. — Первый только я застал.
— Прошу, просто забудь — Серафима закрыла лицо руками. — Хотя после увиденного сегодня, я — падший ангел чувствую себя последней девственницей во вселенной.
— Это потому что ты не пробовала магический трах, — Малина игриво толкнула её локтем.
— Просто... не трогай сейчас меня... — отстранилась Серафима.
Василий поднялся с трудом, колени дрожали, но губы растянулись в победной ухмылке. Его тело, иссечённое свежими шрамами, казалось, поглощало окружающий мрак, становясь только крепче. Он протянул руку Люцилле, чьи пальцы сжали его ладонь с неожиданной нежностью.
— Ну что, коллега, — голос его звучал хрипло, но с неприкрытым удовлетворением, — можно сказать, я выиграл дело века.
— Дело? — Люцилла фыркнула, позволяя ему поднять себя. Её ноги подкосились, но она сразу выпрямилась, будто и не было только что смертельной схватки тел и душ. — Это было похоже на апелляцию в Верховном Суде Ада с последующим крахом всей системы.
Её пальцы скользнули по его груди, оставляя за собой мерцающий след, будто раскалённое перо выжигало тайный знак.
— Не ожидала такого финала, — призналась она, и в её глазах впервые за века мелькнуло что-то похожее на уважение. — Но… мне понравилось. Очень.
— Серьёзно? — Василий приподнял бровь.
— Ах, адвокат… — Она провела языком по зубам, будто пробуя на вкус его удивление. — Ты не сломался. Не стал моим рабом. Даже не убежал, как последний трус. Ты выстоял. Ты… дал мне то, чего я не чувствовала веками.
