— Ты чего? — Зашептал недоуменно, ошарашенный неожиданным поступком друга Игорь, падая рядом на землю.

— Там уже есть чья-то лежка. Свежая, листва примята и запах. Я помню эту вонь. Это менквы. — Максим начал медленно отползать назад к тропе.

— Вот сука, я так и знал, что не просто так этот дед остался, — начал пятится следом за другом Игорь. — Сдал тварь…

Это были последние слова. Которые услышал Гвоздев. Как бы он не был сосредоточен, как бы не ожидал нападения, выхватив из кобуры Кольт, и водя им из стороны в сторону, но удар по затылку оказался неожиданным. Ни кто это сделал, ни чем, и как, он не увидел, просто в один миг сознание погасло, словно кто-то злобный резко выключил свет.

***

— Я даже рад, что ты без сознания, так мне с тобой будет проще разговаривать. — Голова огромного змея качалась перед лицом Художника. — Подключение к разуму очень сложный процесс, а тут такая удача.

Чернота, и ничего кроме черноты вокруг, и только огромная змея подсвеченная адским пламенем снизу, с хищно вибрирующим, раздвоенным языком между двух острых как иглы клыков, с прожигающими душу глазами. Максим не чувствовал собственного тела, он плавал энергетической субстанцией, в полном мраке остановившегося времени. Полное отсутствие ощущений; ни обоняния, ни осязания, ни слуха, ни зрения, все это существует прямо в нем, и только он в данный момент, та вселенная в которой живет мир.

Ему было страшно, хотя назвать страхом это чувство будет не правильно и слишком мягко. Это скорее ощущение безнадежного ужаса, сорвавшегося неожиданно в пропасть человека, смотрящего как приближается камень, о который расколется, взорвется брызгами его голова, и одновременно наблюдающего последствия, содрогаясь от вида растекающихся по граниту собственных мозгов и крови.

Бороться с этим чувством невозможно, оно леденит кровь, останавливает сердце, но сейчас у Максима ничего этого нет, он просто сгусток чего-то странного, не имеющего плоти, он состоит из одной только души, и силы воли, которая давит и не пускает рвущийся внутрь ужас.

— Я снова смертельно ранен, и ты хочешь мне дать очередное невыполнимое задание? — Усмехнулся Максим, еле сдерживая себя, что бы не заорать. — Нет уж, хватит с меня квестов, дай мне просто спокойно умереть. Я видимо не тяну той ноши которую на себя взвалил. Слаб оказался. Не спасти мне мою Настю.

— Вижу, что устал, — кивнул Полоз. — Слишком много я на тебя нагрузил. Вы, со своим Угрюмом, знатно меня повеселили, выпутываясь из таких передряг, в которых другие игроки поднимали вверх руки и сдавались, принимая смерть. Ты сейчас не умер, ты просто без сознания, и в плену, тебя несут туда, куда ты так стремился попасть, в Бург. Если ничего не предпринять, то станешь скоро покорным рабом, или умрешь на ритуальном столбе, сожранный убыром. Как тебе такие перспективы?

— Тебе же нравится смерть? Ты должен быть доволен таким развлечением. — Максим отвернулся от змея, не желая смотреть в его пронизывающие душу глаза.

— Ошибаешься, мне не смерть интересна, мне интересно видеть, как игрок пытается ее избежать, и что делает для этого, какие прикладывает силы. — Рассмеялся Полз. — Смерть в моем мире лишь закономерный финал неудачника.

— Ты извращенец, — огрызнулся Гвоздев.

— Может и так, почему бы и нет. Я делаю то, что мне нравится, — змей не обратил никакого внимания на обидные слова. — Кто посмеет меня судить? Тут мой мир, и мои правила. — Он не надолго замолчал. — Но я здесь не для этого. Я, в свое время, перемудрил со свободой выбора и создал то, что перестало мне подчиняться. Я попал в затруднительное положение. Мне нужна помощь, и я готов за это щедро тебя, и твоих помощников наградить. Вы получите свободу, и вернетесь в свой родной мир, если конечно к этому моменту сами этого пожелаете, мало того, вернетесь богатыми людьми, я осыплю золотом и драгоценностями.

— Вот тебя припекло! — Рассмеялся Максим. — Что, не все поддается контролю? Даже Великий Змей совершает ошибки?

— Да, припекло. Согласен, — не стал отнекиваться Змей. — Я просчитался, но зато у тебя появился шанс завершить быстро игру, и вернутся к обычной, привычной жизни в старом мире. Шанс есть как у тебя, так и у твоих друзей. Не захочет кто-то из вас возвращаться, получит другую награду, такую, какую еще не получал никто в этом мире, и которую считают невозможной.

— Заманчиво, но тогда и я поставлю свое условие: «Ты возвращаешь мне авансом Настю», — Или так, или на меня не рассчитывай. — Повернулся к Полозу Максим и увидел его довольные результатом разговора, светящиеся глаза.

— Согласен. — Кивнул Змей. — Но тебе, для получения аванса, надо еще кое-что: во первых, освободиться из плена не став рабом, во вторых, собрать команду из четырех человек, один ты мне не нужен, один ты слишком слаб, а сделать придется многое. Как только ты выполнишь предварительные условия, то немедленно встретишься с женой. Только не вини меня в том, что ваша встреча может оказаться неприятной, моей вины в этом не будет, — хмыкнул ехидно Полоз. — Вот мои условия твоей встречи с Анастасией. После выполнения всего о чем мы с тобой сейчас говорили, я дам основное задание. Про те, что дал ранее до этого, забудь, их больше нет, ни для тебя ни для твоих спутников, ваша игра начнется с чистого листа.

— Ты вернешь мне Настю? — В голосе Максима прозвучали нотки надежды.

— Не верну, а создам условия для вашей встречи, это не одно и то же. — Хмыкнул снова ехидно змей.

— Тогда я согласен. — Твердо заявил Гвоздев.

— Хорошо, это меня радует. Сейчас ты уснешь и будешь спать до тех пор, пока не окажешься в Бурге. Что-либо предпринять по дороге у тебя все равно не получится, просто поверь мне на слово, а отдохнуть надо. Так что, спокойно спи, я отключу полностью разум.

Мир мигнул, вспыхнул кровавой искрой, и погас.

Где находится душа, когда мы находимся без сознания? Когда наш разум отключили с помощью наркоза, или доброго удара дубиной по затылку. Никто пока не смог дать точный ответ на этот вопрос. Мы не мертвы, но и не живы в этот момент существования. Там нет страданий, нет радости, нет никаких раздумий о смысле жизни, там есть только черное, пустое ничто, и порой возвращение оттуда похоже на пробуждение от ведра ледяной воды, вылитого на спящего в теплой постели человека.

Художник, возвращаясь к жизни, толчком вынырнул из мутного омута беспамятства, попытался вдохнуть всей грудью, до боли, до разрыва легких, этот спертый, кислый воняющей мочой и плесенью, но такой долгожданный для организма воздух, но что-то соленое, противное и упругое, заполняющее все пространство рта, мешало сделать это. Он безуспешно попытался выплюнуть мешающую дышать гадость, но скулы свело спазмом, и у него ничего не получилось.

Голова болела, и это ощущалось так, как если бы в затылок неторопливо забивали пудовой кувалдой, крепежный рельсовый костыль, а в перерывах между ударами, монотонно проворачивали его в ране, накручивая воющие от боли мозги на ржавое железо.

Максим застонал с трудом открыв слипшиеся глаза. Пыльные, солнечные лучи пробивались позолоченными тропинками через щели дощатого потолка, и упирались зайчиками в грязный пол полутемного помещения. Такое освещение едва разгоняло мрак, но позволяло все же рассмотреть убогую обстановку царившую вокруг, которая не предвещала Художнику ничего хорошего.

Небольшой, то ли амбар, то ли хлев, с подгнившими бревенчатыми стенами, земляным полом, усланным тонким слоем прелой соломы, а напротив злые глаза связанного, извивающегося змеей в попытке освободиться Угрюма, с грязной тряпкой-кляпом во рту. Слово: «Злые», наверно мало передает сущность данного состояния разъяренного друга, глаза его пылали бешенством, даже скорее были переполнены огнем дикой ярости, не находящей выхода из беснующегося тела.

«Так вот что мешает мне дышать», — скосился на кляп во рту друга Художник.

Между тем Игорь, изображая из себя раненную улитку, пытающуюся добраться до спасительного водоема, убегая от преследования хищника (по другому передвигаться, закрученный в веревки, как кокон личинки бабочки) он не мог, подполз ближе к Максиму, и ткнул его головой, пытаясь перевернуть на бок, что-то гневно мыча при этом. Что хотел сказать Угрюм, услышать Художник был не в состоянии, из-за мешающего говорить другу кляпа, но все же замысел понял, не даром же они провели вместе столько времени, пройдя огонь и воду, и потому понимали друг друга порой без слов.