— Сейчас подам, но только я не советовала бы тебе, как бывший военный хирург, вставать. — Она отошла к высокому шкафу в углу, и вернулась с чистой, и выглаженной одеждой. — Вот. — Положила он на кровать. — Одевайся, я отвернусь. — Она отошла к окну. — Я много видела ранений, но, чтобы с пробитым сердцем, без всякого операционного вмешательства, на третий день встать… Это чудо. Хотя чему удивляться, мы хоть и в не обычной, но в игре, пора бы уже привыкнуть к ее странностям.

Максим поднялся, слегка качнувшись от приступа слабости, но быстро пришел в себя. Оделся, грудь простреливало болью, но терпимо.

— Ты зря одел рубаху. — Повернулась к нему женщина. — Надо перевязать рану, она подошла ближе. — Снимай. — Максим подчинился. — Я разное видела. Меня трудно удивить оторванной рукой, или ногой, пулей, застрявшей в черепе, но такое я вижу в первый раз. Кровь в пулевом отверстии словно лужица, не сгущается и не вытекает, только легкая сукровица вокруг.

Ты странный. Рядом с тобой страшно. Не делай удивленные глаза, это не ужас. Это уверенность в том, что ты готов убивать, но убивать только тех, кто этого достоин. С тобой страшно совершить подлость, Художник, ты какой-то слишком правильный.

Поразительная уверенность в себе. Вроде обычный мужчина, ни красавчик и не атлет, а рядом с тобой чувствуешь себя уверенной. Завидую твоей жене. Надеюсь, она жива, и ты отыщешь ее, одевайся.

Я благодарна тебе, как и весь Отстойник. Угрюм, конечно, может многое, но совершить подобное, что вы тут сотворили, без тебя невозможно. Я думаю, что тебя для чего-то выбрал Полоз, и ведет куда-то. Хотя может я и ошибаюсь, и это просто везенье.

Иди. Я вижу, что тебе не терпится встретится с другом. Он там, внизу, в зале, за третьим столиком.

Максим спустился в харчевню. Едва он сделал первый шаг с лестницы, как шум в зале смолк, а все посетители, а их было немало, встали, приветствуя его молчаливой благодарностью. Он остановился, растерявшись и не зная, как себя вести. Первый раз столько народа выражают ему свои чувства одновременно. Пусть по-мужски скупо и грубо, но искренне.

Гвоздев слегка поклонился, приветствуя зал, и подошел к сидящему, уткнувшемуся лбом в стол, и храпящему Угрюму. Пододвинул ближе табурет и коснулся плеча.

— Какого черта, сказал же, что убью каждого, кто меня потревожит. — Тот, поднял голову и не открывая глаз выхватив маузер, уткнул его в грудь Художника.

— Больно однако, братан. Неужели ты хочешь пристрелить меня в то же место, в которое едва не убили. — Улыбнулся Максим.

— Макс. — Угрюм подскочил, бросив на пол пистолет, и выкатил удивленные глаза. — Жив чертяка! Я знал, что ты выкарабкаешься! — Он обхватил Гвоздева дрожащими руками и прижал к себе. — Какого черта так долго, я уже выпил все бухло в этой забегаловке, пока тебя ждал. Дай на тебя посмотреть, он отстранился, держа друга за плечи и посмотрел в глаза. — На зомбака не похож вроде. — Улыбнулся он. — Давай выпьем за твое выздоровление, он рухнул на табурет. — Ты даже не представляешь, как я рад тебя видеть, чертяка. Чтоб ты сдох. Эй, кто там! — Обернулся он в сторону зала вытянув как вождь пролетариата руку. — Стакан моему другу, и бутылку самой сладкой водки.

— Подожди. — Максим опустил его руку на стол. — Некогда мне пить. У нас пять дней. Столько дал Полоз, потом или смерть или я выздоравливаю, и живу дальше.

— Тааак… — Протянул Угрюм вывернув пьяные глаза на Гвоздева. — Ты в своем репертуаре. Ну давай, рассказывай, во что вновь вляпался? — Эй там. — Рявкнул он в сторону зала. — Отставить водку и стакан, но быть на стреме.

— Знаешь братан, я бы что-нибудь съел. Голодный как черт. — Улыбнулся Максим.

— Вот я дурень. — Хлопнул себя по лбу Игорь. — Тебе же восстанавливаться надо, ты крови столько потерял, что я в ней едва не утонул. — Эй там! Барана целиком, фазана, картохи жареной, салатик с помидорами и огурцами, зелени, и водки всем присутствующим, за здравие моего брата. Угрюм гуляет, и за все платит сегодня! — Но увидев осуждающий взгляд друга добавил. — Водки всем, кроме нас. Нам трезвые тыквы нужны, нам думать надо. Эх, чего только ради братана не сделаешь, даже пить бросишь!

Зал взорвался криками, и гудел не останавливаясь, до тех пор, пока неожиданно в двери не вошел Сократ. Он на миг остановился на пороге, непонимающе: «Что за шум», — окинул взглядом зал, но увидев Максима, растекся в улыбке, и бросился к столу.

— А я зашел узнать: «Как у тебя дела», — а тут уже пьянка во всю. Принимайте в компанию! Где стаканы? Эй! Шампур! Совсем нюх потерял. Почему наши герои еще трезвые? — Рявкнул он в сторону зала. — Бегом все самое лучшее, и водки всем, я плачу.

— Че за дела, братан? Плачу сегодня я! — Заржал Угрюм. — Но пить мы с Художником не будем, не любит он этого, да и дела у нас важные.

— Ну тогда и я не буду, и я в деле, и я с вами. Рассказывайте кого еще надо убить? — Стал вмиг серьезным Сократ.

К разговору приступили только после того, как Максим больше не смог проглотить ни куска из того, что принес Шампур.

Маленький, с шапкой черных кучерявых, словно парик волос. В белом фартуке поверх идеально чистого камуфляжа, он лично прислуживал за столом, хотя имел штат из трех симпатичных официанток.

Улыбаясь крупными белоснежными зубами, он бегал от стола на кухню, и сопя горбатым, огромным римским носом, выставлял новые, и новые блюда, хрустальные бокалы (редкость в Уйыне), с ледяным квасом и морсом. Когда пришло время, оплаты Шампур отказался.

— Я не сволочь последняя брать плату с того, кто вернул жизнь в Отстойник. Сегодня все за счет заведения. — Он поклонился троице. — Теперь для вас, в моей харчевни все, и всегда бесплатно. — Он еще раз поклонился и ушел.

— Хороший мужик. Правильный. — Посмотрел в сторону удаляющегося хозяина харчевни Сократ. — А на вид и не скажешь. Ну что? — Повернулся он к столу. — Какие у нас дела?

Ответить ему никто не успел. Дверь в зале со стуком распахнулась, и вошел звероподобный мужик, в грязной одежде, видимо только, что с дороги, и пройдя в центр, окинул зал злыми глазами.

— Какого черта тут делает столько народа? Почему не работаем. — Рявкнул он.

— Потат… — Прокатился встревоженный шепот. — Его же Граф куда-то посылал, вот он и выжил гад. Ничего еще не знает…

Потат, зацепился взглядом за обедающих друзей и удивившись подошел к ним.

— Кто такие? Почему не знаю. Кто они Сократ? — Его палец ткнул в спину мужа Лиськи. Тот попытался встать, но на его плечо легла рука Угрюма.

— Погоди, братан, я сам. — Улыбнулся пьяно Игорь и посмотрел на нового посетителя. — Тебе никто не говорил, что ты хам? — Спросил он, и демонстративно задумался, глядя в удивлено-непонимающие глаза Потата. — И дурак к тому же? Нет? Жаль, что ты узнаешь это только от меня, и это будет последнее знание в твоей поганой жизни.

С глухим стуком и хрустом ломающейся челюсти, кулак угрюма отправил звероподобного мужика в полет, в котором тот собрав несколько столов в одну переломанную кучу, замер в ней без сознания. — Эх! Хорошо то как! — Потянулся Угрюм. — Жизнь-то возвращается, братан.

В зал влетел взволнованный Шампур и остановился около растянувшегося на полу Потата. Губы хозяина харчевни растянулись в мстительной улыбке.

— Что с ним делать? — Посмотрел он на довольного Игоря с таким видом, словно спрашивал кастрировать эту тварь, и убить, или повесить, а потом кастрировать?

— Чего с ним делать-то? — Повернулся к Максиму Угрюм.

— Ты как думаешь сам? — Посмотрел Художник на Шампура.

— Он сволочь редкостная. Правая рука Графа. — Нахмурился тот. Я бы ему жизни не оставлял.

— Ну и повесьте тогда. — Вздохнул Гвоздев.

— На кол!!! — Взревел зал.

— Отставить кол. Вы же не звери. С него и веревки достаточно. — Рявкнул художник, и никто ему не посмел возразить.

— Как я понял, твою дырку надо заштопать в течении пяти дней, и кто это должен сделать, и как это изобразить, ты не имеешь ни малейшего понятия? — Угрюм почесал затылок. — Да, братан, умеешь ты найти на свою пятую точку увлекательных приключений. — Он задумался. — Сколько ум не морщу, а ничего толкового туда не приходит, и пол-литра тут не поможет. У самого-то есть какие идеи?