За долгий срок в три месяца, который прошел с того дня, когда он рыдал над письмом Артемиды к Одиссею, он не продвинулся ни на шаг. Сначала он думал, что ежедневные походы Дианы и Луизы в лес — это попытки встретится с Одиссеем, но проследив за ними насколько раз, он понял, что это не так. Он следил за ней и вечерами, когда вокруг было множество мужчин, но глаза Дианы не искали никого в зале. Она смотрела на де Савуара, на Луи, на него самого. Он следил за ней и ночами, но Диана не выходила из спальни.

Ролану казалось, что над ним посмеялись. Но письмо было реально. Оно лежало у него в кармане, и он столь часто перечитывал его, что вскоре выучил наизусть. Тогда он попытался вычислить, кто в последнее время покинул двор. Возможно, Одиссей отправился восвояси. Но таких людей не было. Наоборот, приехало несколько человек, которые тоже не заинтересовали Диану.

Где-то была ошибка, и ошибка серьезная. Измученный ревностью и неизвестностью, Ролан решил идти ва банк. Он видел, как Диана и Луиза ушли из дворца, дал им время отойти подальше, а потом сел на коня и отправился в парк искать Диану.

— Добрый день.

Он спешился и держал коня в поводу. Диана остановилась, и ее огромные синие глаза смотрели прямо на него.

Они виделись каждый день, но никогда наедине. Они постоянно разговаривали, иногда пикировались, но никогда не говорили друг другу о своих чувствах. Даже не намекали, и при возможности делали вид, что не интересны друг другу. Диана смотрела на него с подозрением. Он смотрел на нее с тоской. Между ними было так много всего, и так мало слов. Возможно, их спасло бы одно слово. Но ревность шла рядом с каждым из них, затмевая разум и уводя в дебри сомнений и неизвестности. Боясь показаться другому смешным, до боли боясь отказа, оба прятали свои чувства в самую глубь сердца, прикрывая их чем угодно. Диана — безразличием, Ролан — излишней язвительностью и бравадой.

— Добрый день.

Она стояла перед ним, закусив губу. Его глаза снова казались ей черными омутами — спокойные снаружи и бурные внутри, казалось, что они что-то скрывают, но Диана не могла понять, смеется ли он над ней или в них есть что-то еще. Безумно желая обнять его, или хотя бы почувствовать тепло его руки, она отступила на шаг.

— Какая неожиданная встреча, — сказала она.

Он улыбнулся и пошел рядом с ней. Луиза, понявшая все без слов, пробормотала что-то и исчезла за поворотом дорожки. Диана даже не заметила ее отсутствия.

— На самом деле я искал вас, — признался он.

Диана резко вскинула голову, обожгла его взглядом.

— Зачем?

— Вы заинтриговали меня.

— Я? Вас? — Диана искренне удивилась.

— Я хочу вам отдать кое-что, что принадлежит вам, — он полез в карман и достал письмо. Вид у письма был весьма несвежий, но Ролан разгладил его.

Ему было жалко письма. Он привык к нему, и, несмотря на боль, которую он испытывал, читая его, ему нравилось иметь при себе кусочек Дианы — с ее откровенностью, наивностью. Ему нравилось разглядывать буквы, которые выводила ее рука.

— Что это?

Ролан помедлил, потом отдал ей мятый клочок бумаги.

Диана развернула его, и кровь бросилась ей в лицо. Она подняла на него испуганные глаза, боясь, что ее тайна известна ему, и что он только посмеется над ее страстью.

— Откуда у вас это?

Ролан усмехнулся.

— Вы слишком беззаботно относитесь к своим чувствам, мадам. Ваши письма легко выкрасть. Мой вам совет — не посвящайте бумагу в свои тайны. Иначе они могут стать общественными.

— Откуда у вас это? — повторила она одними губами, пытаясь разгадать загадку выражения его лица. Понял ли он, о ком идет речь? Только дурак не мог бы догадаться, о ком она писала с такой нежностью и страстью!

— Это письмо мне дала Мария Манчини. Так сказать, последняя гадость от несбывшейся королевы.

— Мария Манчини? — Диана была искренне удивлена, а потом ей стало противно.

Прав Ролан де Сен-Клер, нельзя посвящать в тайны бумагу. Мария Манчини и ее сестрица читали эти строки и смеялись над нею, над ее наивностью, над ее любовью и опасениями. Над нею. Над ним. Как будто ее любовь взяли и вываляли в грязи. Она прижала к себе потрепанные листы.

— Я давно хотел отдать вам, но постоянно забывал. Даже носил с собой в кармане, — он улыбался.

— Спасибо.

Сжимая письмо в руке, Диана вдруг поняла свою ошибку. Не важно, какой он человек. Не важно, как она относится к нему. Презирает, осуждает. Важно только то, что она его любит, а он ее — нет. Важно только то, что она не может вложить свою ладонь в его и почувствовать, как он сжимает ее руку. Как сжимал в замке Вороново гнездо — уверенно и одновременно нежно. Как много бы она отдала, чтобы вернуть те дни!

— За доставку письма есть плата, — он снова улыбался и именно лучезарно, улыбкой, от которой Диана сходила с ума.

Она вскинула на него глаза.

— Вы заинтриговали меня, как я уже сказал, — лицо его вдруг стало холодным и жестким, — я отдал вам письмо, никак не использовав его против вас. Вы же взамен скажите мне, кто Одиссей. Я ночи не сплю, пытаясь угадать, — он усмехнулся и снова стал собой, будто надел маску.

— Зачем вы прочитали его? — вспыхнула она.

Он дернул плечом.

— Я не очень благороден, Диана. Я не мог удержаться от любопытства. Даже не так. Мне и в голову не пришло оставить письмо непрочитанным.

Ветер ударил ей в лицо, сбив шляпку за спину. Диана стояла перед ним, смущенная, злая, а волосы ее трепал ветер.

— Даже не знаю, как оценить ваш поступок, — она отвернулась и стала смотреть на озеро по которому шла густая рябь, — с одной стороны вы мне его вернули, возможно, не показав всем своим подружкам и не посмеявшись надо мной с Луи за бокалом вина... а с другой стороны, я не уверена в этом. Письмо выглядит так, будто его много раз перечитывали, — она кинула на него взгляд и снова отвернулась, — но благородно с вашей стороны все же вернуть его мне. Как мне оценить это, Ролан?

Щеки его пылали. Повернувшись к нему, Диана испугалась его реакции. Губы плотно сжаты, глаза метают молнии.

— Вы всегда хорошо думаете обо мне, — усмехнулся он, — мне кажется, что хуже меня только Одиссей, — он сдержал огромное желание влепить ей пощечину и отвернулся, — или вам просто нравятся мерзавцы, поэтому вы и в друзья выбрали меня, а возлюбленные — Одиссея?

— Возможно, — Диана попыталась сдержать улыбку. Было весьма забавно слушать его рассуждения про Одиссея.