Поражение джунгаров и включение их территории в состав империи Цин положило конец необходимости использовать монголов в качестве степной армии. Именно с этого момента начался резкий упадок монголов, и те изменения, которые накапливались на протяжении 50 лет, внезапно приобрели обвальный характер. Они включали в себя и снижение боеспособности монгольской армии, и распространение буддийских монастырей и монашества, и экономическое угнетение, которое лишало Монголию ее богатств. Все это было естественным порождением цинской административной структуры, в которой монголам отводилась маргинальная роль.

В свое время монгольские армии были организованы в дивизии, чтобы сохранять высокий уровень боеготовности. После победы над джунгарами военная значимость дивизий уменьшилась. Хотя маньчжуры все еще рассматривали монголов в качестве военного резерва, существовавшая ранее жесткая система войсковых инспекций, ежегодных смотров и проверок оснащения войск пришла в упадок. В 1775 г. цинский двор перестал присылать представителей для войсковых проверок, а военные смотры стали проводиться только раз в три года. В то же время число монастырей в Монголии значительно увеличилось. Цин строго следила за численностью монгольских аристократов и других лиц, собиравшихся принять монашество, чтобы предотвратить уменьшение военного резерва. Увеличение числа монахов совпало с уменьшением потребности Цин в монгольских войсках. Гегемония Цин также привела к установлению внутреннего мира в Монголии, что позволило без риска строить монастыри по всей территории степи. Монастыри стали центрами сельского хозяйства, торговли и образования. В XIX в. в некоторых районах Монголии монахи составляли от трети до половины численности мужского населения. Хотя монахи принимали участие в скотоводческой экономике, а иногда даже жили у себя дома, они не платили налоги и были избавлены от трудовых повинностей. Монастыри получали подарки от аристократии и самостоятельно создавали обширные скотоводческие хозяйства[361].

Высказывалось предположение, что маньчжуры сознательно способствовали распространению буддизма у монголов в целях умиротворения последних, однако в действительности монголы приняли буддизм при Алтан-хане, задолго до того, как маньчжуры появились в Монголии. Да буддизм и не был надежным лекарством от милитаризма, поскольку ни восточные монголы, ни джунгары не прекратили вести войны после принятия этой религии. Так или иначе, маньчжуры противились сильному желанию монголов увеличить число монастырей и монахов вплоть до того момента, пока джунгары не были разбиты. После окончания джунгарских войн эти ограничения были частично сняты, и на деньги и при поддержке монголов начали возводиться новые монастыри. В этой ситуации распространение монашеских общин не представляло угрозу интересам Цин, поскольку династия сохраняла значительное влияние на тибетское религиозное руководство через своих представителей в Лхасе. Стремление переключить энергию монголов с военных дел на религиозные подвиги было естественной, хотя и неофициальной политикой династии, которая больше не вела активных военных действий во Внутренней Азии.

Цинский контроль над Монголией впервые сделал возможной прямую экономическую эксплуатацию степи со стороны Китая. До сих пор именно кочевники диктовали условия торговли для купцов, приезжавших в их земли, устанавливали цены и организовывали обмен товарами. Кочевники также приходили для торговли на пограничные рынки. Цинский контроль над Монголией позволил китайским купцам самостоятельно путешествовать по степи, гарантировал безопасность им и их имуществу. Административные центры и монастыри служили опорными базами долгосрочной деятельности купечества. Цинская администрация, однако, противилась экспансии китайских купцов в Монголию. Двор издавал декреты, ограничивавшие продолжительность пребывания купцов в Монголии и виды заключаемых сделок, однако лазейки в законодательстве и слабый контроль за его исполнением делали эти декреты пустой бумажкой. Экономике Монголии наносился разного рода ущерб. Например, кочевники получали товары низкого качества в обмен на продукты животноводства, цены на которые намеренно занижались купцами. Однако самым разрушительным аспектом этой торговли было введение кредита и сложных процентов. Китайские купцы, в основном выходцы из Шаньси, организовывали большие компании, которые давали монголам товары и деньги в кредит. Условие погашения кредитов с высокими процентами вскоре привело к тому, что процентные платежи стали приносить больший доход, чем продажа товаров. Ростовщики выкачивали богатства Монголии в Китай, поскольку монголы не могли выпутаться от долгов, сумма которых через некоторое время почти сравнялась по стоимости с имуществом знамен. Часто целое знамя брало на себя финансовую ответственность за выплату долгов своих предводителей, которые увлекались импортом дорогостоящих предметов роскоши[362].

Эта торговля и поборы военного времени частично явились причиной восстания в Северной Монголии в 1756–1757 гг. В дальнейшем экономические условия еще более ухудшились, поскольку, когда необходимость в пограничных войсках и вьючных животных у Цин уменьшилась, династия отказалась от каких-либо серьезных попыток ограничить торговлю, организованную китайскими купцами в Монголии. Ужасающая нищета Монголии в XIX в. в значительной степени была обусловлена именно этой эксплуататорской системой торговли. Таких кабальных условий торговли прежде никогда не существовало, поскольку они могли сохраняться только под защитой империи. До включения в цинскую систему знамен кочевые вожди, поймав за руку недобросовестного торговца, могли в качестве наказания отобрать у него его товары. Сложные же проценты могли сохраняться только там, где существовала политическая структура, позволявшая выбивать из должника долг. Когда кочевники были независимы, они могли просто откочевать, чтобы избежать выплаты долга. Торговцы, желавшие продолжать дела в Монголии, должны были прощать им долги, которые не могли быть выплачены в связи со значительной потерей скота. В нормальных условиях торговцы не предоставляли кочевникам больших кредитов, но когда кредитование стало юридически регулироваться системой знамен, появилась возможность документального учета и последующего взыскания долгов.

Чингисидская аристократия получала большие выгоды от этой системы, поскольку ее представители имели доступ к почти неограниченному кредиту под залог имущества своих знамен. Столетиями получая жалованье от династий Мин и Цин, монгольские Чингисиды проявляли мало заботы о бедственном положении своих кочевых подданных. Поражение джунгаров устранило последнюю угрозу этой аристократии, которая перестала опасаться, что ее вытеснят более могущественные соперники. Чингисиды стали классом надзирателей и сборщиков дани на окраинах империи. Их отчуждение от рядовых монголов зашло так далеко, что в Южной Монголии они с целью личного обогащения даже продавали племенные земли китайским землевладельцам, разрушая саму основу скотоводческой экономики. Политическая структура Цин с ее многочисленными знаменами, жестким военно-административным делением, бюрократизированной племенной знатью и коррумпированными имперскими чиновниками привела к созданию такой ситуации, при которой купцы могли эксплуатировать монголов, почти не опасаясь за свое имущественное благополучие.

Экономическая эксплуатация усугублялась также развитием капитализма в Китае. Монголия постепенно включалась в систему мировой торговли. Создание железных дорог изменило характер связей между внешними и внутренними землями Китая. Отныне товары с окраин можно было дешево доставлять по железной дороге в городские центры, а китайские колонисты, следуя за железнодорожными путями, заселяли все большие и большие пространства монгольской территории. Поскольку с запада в степь проникали русские, разгромившие на своем пути казахов и киргизов, свободной территории, на которой могли бы укрыться кочевники, не оставалось[363].