Обладая большой военной силой, но имея слабую экономическую базу, чжурчжэни часто были вынуждены заниматься набегами просто для того, чтобы прокормить себя. Наконец в 1618 г. они покорили племя ехэ, но не потому, что это давало какие-то стратегические преимущества, а потому, что чжурчжэням было крайне необходимо продовольствие. Нурхаци предупредил своих монгольских союзников, чтобы они не забирали пищу в качестве добычи, поскольку он сам нуждался в ней для выживания во время зимы. В дальнейшем он просил монголов, чтобы они запасались собственной провизией перед походами. Предпринятая ранее в том же году атака на пограничные позиции Мин также была спровоцирована экономическими трудностями, вызванными решением минского правительства в 1618 г. прекратить торговлю в ответ на набеги чжурчжэней. Мин задолжала Нурхаци значительную сумму денег за женьшень, поэтому именно чжурчжэни и пострадали. Поскольку династия, помимо этого, отказывалась признавать украденные грамоты, которые ранее обогащали сподвижников Нурхаци, он был впервые вынужден завоевать расположенный на китайской территории пограничный город Фушунь (в Ляодуне), и таким образом компенсировать свои потери.

В ретроспективе эти два завоевания рассматриваются как осуществление великого плана маньчжурской экспансии. В действительности оба были сделаны от отчаяния. Они свидетельствовали о характерной особенности, которая проявилась в более поздних кампаниях, когда обладавшие большой военной силой чжучжэни были вынуждены нападать не потому, что это было выгодно с военной точки зрения, а ввиду крайней экономической необходимости. Великая эпоха маньчжурских завоеваний была результатом скорее экономической нестабильности, нежели четкого военного планирования.

Хотя пограничные набеги были обычным делом, атака чжурчжэней на Фушунь стала первым серьезным конфликтом между Нурхаци и Мин. В ответ Китай отправил против чжурчжэней в 1619 г. экспедиционный корпус численностью 80 000–90 000 человек. Нурхаци разгромил его при Сарху, что повлекло за собой капитуляцию городов Ляодуна, и к 1621 г. вся территория полуострова к востоку от реки Ляохэ оказалась в руках чжурчжэней. Впервые власть Нурхаци распространилась на бывшие минские провинции, и ему пришлось заняться незнакомым делом — налаживанием административной системы на коренных китайских землях. Именно в связи с этим и появилась дуальная форма организации управления, которая была создана не по плану, а методом проб и ошибок. По форме новая структура напоминала модель организации, созданной сяньбийцами-муюнами и киданями, поскольку предшествующие маньчжурские династии сталкивались с теми же проблемами, что и чжурчжэни, и находили аналогичные решения, когда захватывали территорию Ляодуна.

Захват Ляодуна не встретил всеобщей поддержки со стороны чжурчжэньской знати. До 1619 г. Ляодун представлял собой пограничье, на которое совершались набеги с целью захвата рабов и добычи. Поскольку знамена имели право присваивать себе всю захваченную добычу, они нуждались в постоянной территории для набегов. Несмотря на то что включение Ляодуна в состав чжурчжэньской империи увеличило ее размеры, набеги на эту территорию стали невозможны, а доходы от налогов шли теперь имперскому правительству, а не знаменам. Вторым предметом недовольства была неплеменная форма управления, используемая Нурхаци в Ляодуне. Традиционно новые подданные распределялись между знаменами в качестве дополнительных стрел, увеличивая личный состав каждого знамени и усиливая возглавлявшего его бэйлэ. Нурхаци нарушил эту традицию, объявив, что, поскольку весь Ляодун населен китайцами, с его жителями будут обращаться как с подданными государства, не имеющими отношения к племенным знаменам, а китайские чиновники останутся на своих местах, чтобы исполнять незнакомые кочевникам административные функции. Это явилось двойным ударом по бэйлэ. Им было отказано в праве на добычу и захват пленников, которые являлись основным источником дохода. Более того, китайские подданные и территория должны были оставаться под единоличным контролем Нурхаци. Таким образом, государство чжурчжэней создало модель дуальной организации, которая предполагала, что нечжурчжэньские подданные будут лояльны ему, не являясь частью его племенной основы.

Оппозиция новой политике проявилась открыто, когда Нурхаци перенес столицу на юг, в бассейн китайской реки Ляохэ, т. е. за пределы территории племен. Первоначально она была перенесена в Сарху, а затем в Ляоян (Мукден). Кроме того, Нурхаци потребовал, чтобы вслед за столицей на юг переместились и знамена. Его племянник Амин, сын Шурхаци, самый своенравный из бэйлэ, открыто бросил вызов Нурхаци, поначалу отказавшись занять предписанную ему территорию. Некоторые из сыновей Нурхаци вместе с сочувствующими им амбанями планировали захватить престол и вернуться к старым порядкам. Нурхаци раскрыл заговор и, чтобы удержать власть, отреагировал незамедлительно. Казнив некоторых из своих старых советников, он, чтобы уменьшить силу бэйлэ, отобрал у них многие китайские семьи, пожалованные им ранее. Экономическая независимость знамен была еще раз подорвана в 1622 г., когда Нурхаци объявил, что отныне вся добыча, взятая во время набегов, будет распределяться поровну между всеми 8 знаменами. Это было сделано для того, чтобы предотвратить усиление какого-то одного из знамен. Во исполнение приказа амбаням было предписано лично наблюдать за распределением трофеев и вести их строгий учет.

Политика Нурхаци по отношению к китайским подданным первоначально по форме напоминала его политику по отношению к чжурчжэням. Хотя китайцы и не входили в систему знамен, Нурхаци нуждался в их труде, чтобы развивать сельскохозяйственное производство. Он попытался переманить земледельцев из степи Ляоси, управляемой Минами, на земли чжурчжэней, обещая им лучшую жизнь: «Если вы пойдете внутрь [Китая], ваш император, поскольку он плох, не будет заботиться о вас. Если вы пойдете в Гуан-нин, монголы примут вас. Но есть ли у них зерно или одежда? Если вы придете в Ляодун на востоке, я дам вам землю и буду хорошо обращаться с вами. Приходите в Ляодун»[321]. Эта бесхитростная пропагандистская кампания провалилась, потому что условия жизни в Ляодуне на самом деле не были такими уж хорошими, а гражданские беспорядки в Китае еще не довели людей до такого состояния, чтобы они готовы были уйти. В прежние эпохи массовый переход населения к правителям «варварских» государств происходил только тогда, когда действующая в Китае система управления полностью рушилась. В такие периоды инородческие пограничные государства обеспечивали лучшую защиту от бродячих вооруженных отрядов и голода. Состояние дел в минском Китае еще не достигло этой критической точки.

Нурхаци начал правление в Ляодуне, предполагая, что проживающие там китайцы могут быть интегрированы в чжурчжэньское государство так же, как прежде были интегрированы чжурчжэни, монголы и пограничные китайцы. После неприятностей с бэйлэ Нурхаци, должно быть, видел в китайцах полезный противовес влиянию племен. Однако, как только он приказал китайским и чжурчжэньским семьям, проживавшим вдоль границы, переселиться в общие деревни, вспыхнули острые разногласия (план переселения был предложен китайцами, чтобы избежать депортации). Хотя чжурчжэням и китайцам было приказано обрабатывать землю совместно, чжурчжэни обращались с китайцами как со своими слугами, а не как с равноправными работниками. Китайцы, проживавшие в Ляодуне, были разочарованы таким отношением и в 1623 г., после неурожая, восстали. Хотя восстание и было быстро подавлено, оно серьезно напугало чжурчжэней, поскольку китайцы применяли тактику тайного отравления своих соседей-чжурчжэней. Эти отравления убедили Нурхаци, что его планы по ассимиляции китайцев не сработали. Поэтому он стал проводить политику сегрегации, направленную на разделение чжурчжэньской и китайской общин, создавая специальные чжурчжэньские поселки и обособленные чжурчжэньские кварталы в городах. Письмо Нурхаци к руководителям знамен, в котором он описывает новую политику в области правовых вопросов, дает представление о его резком, безыскусном стиле. В позднейшие эпохи этот стиль был смягчен цинскими историками, которые пытались подретушировать образ основоположника великой династии в китайских хрониках.