— Тем нам и дороги, — вывернулся Заревой.

Оле достал из-за стойки и расставил на стол бокалы, явил темную бутылку бургундского в соломенной оплетке, с красным сургучом на пробке, легким движением пробочника обезглавил ее и налил всем, кроме сэкка.

— Тебе не предлагаю. Нюх испортишь.

— Пфф, да травите свои рецепторы.

— За тройственный союз? — Вадим первым поднял узкий старинный бокал.

— Оно все прекрасно, конечно, — подал голос Данил, пригубив. — А почему именно сейчас? Вот объясните вурдалаку-дураку? Ходили вы за нами, ходили. Писали в свои папочки писали. И вдруг опа, прямо Дашку под ручку хватать? Я не ревную, если что, но я любому, кто ее обидит, тут же откручу орган мышления и жевания от тела. Клянусь своей могилой.

— Я тоже откручу, — изобразил поклон Вадим, — вот тут только за.

— Так что случилось? Правду.

— Ладно. Случилось. Вы знаете, тут есть сатанисты?

— Час от часу не легче, — сказал сэкка, — падре, не из инквизиции часом? Опоздали малость, лет на триста.

— Знаем, а то, — сказал Данил, мгновенно вспомнив кота.

— Минуту терпения. Так дурачье, конечно, пожечь свечки на могилках, позавывать, ну, групповуху устроить. Но вчера утром возле Гай-Кодзора, в частном доме, нашли три трупа. В мантиях с намалеванными чертями, в комнате на полу пентаграмма с обгорелой середкой, начерченная кровью. Человеческой, но ни одного из уродов. Кого-то приносили в жертву.

Чтобы сами сожгли, непохоже. Ни следов органики, ни горючих жидкостей, ни химии какой. Температура должна быть запредельная. У тел ожоги всех открытых поверхностей третьей степени, одежда обуглена. Задохнулись от нехватки кислорода. При приоткрытых окнах. Легкие и трахеи заметно обожжены.

— Кожа на лицах сморщена, губы полопались, глаза открыты и как бы выкипели, словно смотрели на этот огонь, не могли отвернуться? — спросил полузверь, и Данила подивил его совершенно серьезный тон.

— Да.

— А на северном луче пентаграммы знак, похожий на раздавленную бабочку?

— Точно так, — Вадим вытащил телефон и открыл фото. Показал сэкка. Данил услышал легкий скрежет, и не сразу понял — то когти царапают дерево пола.

— Падаль сжечь, дело закрыть, пентаграмму засыпать известью, да и дом лучше снести, — быстро сказал сэкка, добавил: — все, мне пора.

И пропал.

— Вот те на, — Ольгер развел руками, — впервые такое.

Данил вспоминал, видел ли сэкка испуганными. Нет, даже Следопытка в плену тосковала и ненавидела, но не сказал бы боялась. А теперь в баритоне мелькнул страх.

— Ясно. Минус один шанс, — сказал Вадим. — То есть ни черта не ясно, конечно. Слушайте, но ведь вы можете допросить трупы? Вашим колдунством? Они сейчас в морге горбольницы, на Крымской. Завтра я бы вас отвез. И просите, черт-ма, что хотите, хоть телескоп.

— Такое дело, если мы их оживим ненадолго, потом от тел почти ничего не останется.

— А и хрен ли. Дело засекречено, числятся пропавшими без вести, экспертизу прошли, все одно сжигать. Поедете? Ну ваш же край, помогите мне, питерскому губошлепу, как людей прошу?

Он не шутил.

— Как людей не надо, — сказал Ольгер, — как покойники поедем, пожалуй. Дани, ты ведь с нами?

Данил кивнул и залпом допил густое, ставшее горчить вино.

Утром Данилу позвонил отец.

Кажется, что такого, если в обычной жизни. Мешает иногда. Данил вспомнил, как юным байкером сбрасывал родительские звонки. Первый мотоцикл, ушатанная Хонда, с первого взрослого заработка… а устроил в ту контору его папа.

О да, потом, когда родители умирают, люди раскаиваются и страдают. Это порядочно и благородно, страдать и винить себя за несказанное, неуслышанное, не-не-не.

Что делать, когда умираешь ты, вот ведь вопрос.

А на слова «вот я помру, как-то ты будешь?» внучка ответила бабушке «вот тогда я покручу твою швейную машинку!»

Главное, отец поверил. Он всегда был куда прагматичнее мамы, Данил не помнил, чтобы отец молился, ходил в церковь или что-то вроде, и всегда считал того атеистом. Впрочем, они как-то не беседовали на мистические темы, мама, та еще пыталась привить сыну следы духовности. Недолго, правда.

Но уж точно Данилу в голову не приходило молиться Сатане за свое превращение. Он вообще сомневался в существовании Князя мира сего. Очень уж образ хоть Демона, хоть Воланда, а хоть бы Мефистофеля не вязался с совращением на матерные частушки пенсионерки восьмидесяти семи лет из поселка Хреновка, Ростовской области. Дашка вот никаких черных месс не служила, и голой на шабашах не отплясывала. Хотя, конечно, в черные королевы ради него — пошла бы. А он ради нее тем паче.

Говорили недолго, но звучал отец бодро, в обморок не рухнул и рыдать не стал. Поспрашивал — как оно Данилу теперь, вполне законный интерес, Данил постарался ответить успокоительно, не особо углубляясь. И еще раз попросил молчать со всеми кроме мамы — отец обещал, в нем Данил не сомневался. Похоже, папа увидел научное, а не мистическое чудо. Да и ладно бы.

Потом позвонил Аренк. Не тюленился, четко и полно расписал вчерашние подвиги.

Заревого страховали, чему Данил не удивился, и тем паче не рассердился. Мужчина и женщина, в белом «Солярисе»-седане прежнего поколения. Идеальный вариант, скучнее машину найти трудно, вдобавок такси в Анапе белые, примагнитил на крышу «гребешок» и пользуйся автобусными полосами, внимания не обратит никто.

Номера краснокожий следопыт записал, но Данил не сомневался — без толку, поддельные. Фото парочки сделал тоже, качество за тонированными стеклами вышло такое себе, но Данил запомнил немного горбоносый профиль женщины, ее светлые прямые волосы и тяжелый подбородок нестарого мужика. Парик? Надо будет Даше показать, вдруг видела уже.

— Тебя не засекли?

— Обижаешь, бледнолицый брат мой, я тень, мотылек, облачко.

— Ты тучка, а вовсе не медведь, я понял. Медведю звонил?

— Уже. Он заберет тебя на Крестьянской, против Али-Бабы. На «Акценте» в одиннадцать. Ваш холодноголовый друг все подготовил.

«Жаркое из трупиков», подумал Данил, «ну почему не оранжевые девицы из дальнего космоса, или хоть кенгурушки смешные из параллельного мира, почему снова покойники, или раз уж сами вурдалаки, распишитесь?»

Небеса, конечно, не ответили. Ему ли жаловаться.

«Акцент» благородного мышиного цвета подобрал его точно в срок. «Точность — вежливость головореза», подумал Данил, усаживаясь. Ольгер, в самой затрапезной из своей джинсы, вырулил на улицу Шевченко, добавил газ.

— Привет от Даши, — сказал Данил.

— И ей привет от Сайхи. Мы с ирокезом за ночь перекопали сети, он меня своим Кроули достал уже до печени.

— Так сильно заузило? — сам Данил слегка устыдился, он-то провел ночь с подругой. Ну, они куда больше знают, им и карты… — сказал он внутреннему голосу.

— Сэкка не отзываются. Мы хотели поговорить. То ли не слышат, слиняли куда-то. Открой бардачок.

Данил повиновался. За потертой дверцей дешевого серого пластика увидел отделанный вишневым бархатом отсек, где в удобном зажиме лежал тупоносый синеватый «Зиг-Зауэр». И пара яйцевидных зеленых гранат в углублениях, словно для дорогих фруктов.

— Ага, — сказал Данил, — вот прямо так?

— Откуда я знаю теперь, как, — отозвался викинг в бороду, — тебе тоже надо будет. Я добуду, документы Майя сделает, уже на мази. Будешь замохраной ОО Иглобрюх. Или Катран, банальнее названия не придумаю.

— ОО как два нуля, — сказал Данил и закрыл бардачок. — Может, для Даши чего посерьезнее тазера?

— Посмотрим. Кажется, дождь собирается, как раз под настроение. Как и положено, все гадости случаются пока ползет троллев совейн. Самайн, не делай лицо недоуменного барана. Вон наши ворота.

«Погода шепчет — налей да выпей», вспомнил Данил присловье покойной бабушки. Но не сейчас.

Они вкатили на территорию горбольницы, шлагбаум вскинулся сразу, видно, их номера отметили кто надо.