— Конечно. Пропавшая колония. Индейцы…

— Там тоже принесли в жертву девицу. С нее все началось, дуры. Они, пусть будут ифриты, шайтан с ними, иногда согласны на сделки с вами, тараканами разумными. Кажется, их это извращенно забавляет. В итоге договоры оборачиваются содранной шкурой, вывернутой наизнанку. Договорился Аттила, наверняка — Дракула, настоящий. Возможно Наполеон. И я почти уверен, договор заключил Гитлер. В уплату ифриты берут разное.

— Первенца?

— Или лучшую корову. Корова ценнее, конечно. Кто гаввах[83], тут тезка твоего любезного упыря попал, кто плоть, кто кровь, кто секс. Кто жизнь. Зачем ифритам такая дребедень как ваши жизни, не спрашивай, нам по нулям. Пьют, прыщи мажут или валенки валяют.

— Самоубийство ради демона дает большую силу, так?

— Твой сказал? Просветили… Хуже всего, когда тот, кто собрался, знает, что делать. Куда тыкать палочкой, чтобы медведь проснулся, злой и голодный. Ослица Валаамова, какие же вы идиоты-то бываете. У меня хвост немеет, как подумаю.

— Вы видели же? Ну, что будет?

— Будущее не детерминировано, белая мартышка. Мы видели разные варианты. Один другого хлеще, если честно.

— И вы сбежали, дети премудрости. Ко дну, в норку и молчок?

Ей показалось, зверюга заколебался. Облизнул вывернутые лиловатые губы узким бледным языком. Уселся и принялся чесаться задней лапой, но хоть блох не ловил. Наконец сказал, вздыбив загривок:

— Мы вам не служебные собачки, между жерновами лезть. Пусть ваши значкисты лезут, внучата батыра Ежова. Если смогут.

— Они не смогут. Если даже вы не знаете, как им, да нам выкрутиться. Вот на кой дьявол люди-то лезут в раскаленное адское дерьмо, вроде тех жареных дебилоидов.

— Ты у меня спрашиваешь? Ты — человечек — у меня? Что делать… хвост поджать и бегать. Если б я точно знал.

— А ты неточно. У тебя умище надчеловеческий.

— Тоже комплимент… чуть умнее обезьяны… — сэкка, однако, уложил шерсть, — Ладно. Кратко резюмирую наш базар. Запоминай себе в бестолковку.

Пока вы ничего не сделаете. Первых ход их. Что им надо, кто и зачем — да дьявол, их папа, ведает. Могу подозревать, не зря именно здесь, не случайно рядом с вами, и вообще вы со своими повальными воскрешениями несколько оборзели. Наглость привлекает внимание, знаешь ли. Не зря второе счастье.

Мы тоже собираем сведения, мы тоже думаем, у нас тоже атас прошел серьезный. Ладно, выйдем мы на связь с твоими упырями и их ручными чекистами. Попробуем обсудить… и меры мы кое-какие уже приняли. Маловато, правда. Вы любой, просто любой странный, адоподозрительный случай гребите в папки и исследуйте. У вас вон химия и криминалистика с баллистикой и прочими трасологиями. Да, не пробуйте с ними задраться, съедят в три укуса. Лапы, то есть ноги в руки и айда. Люди, их куклы, дело иное, но и к тем близко лучше не подходить. На расстоянии снайперской винтовки, примерно. Андестенд ми?

— Ферштейн, — кивнула Даша. — Но вызвать тебя если что можно? Как нам держать связь?

— Я потом сам тебя найду. Не извиняюсь, но мне пора.

— Один вопрос!

— Ну?

— Как нам… мне тебя звать?

Он на миг задумался, свесив тяжелую лохматую башку.

— Бродяга. Сойдет. Не князем же. Да, привет от Следопытки. У нас скоро пополнение.

Пропал.

Даша механически налила еще. Кажется, тени по углам стали гуще и мрачнее. На борту драккара, на веренице маленьких круглых щитов, лежал отсвет ламп люстры, как разгорающийся огонь. Опьянеть ей не грозило.

Зазвонил мобильник. Данил. Она на секунду испугалась, но голос бодрый и тон деловой.

— Даш, солнце мое (солнце мертвых, подумала она), мы тут с Ольгером болтаемся по делам. Я в курсе насчет вечера в «Змее» (Даше стало стыдно, она забыла позвонить… Данилу, вот така ее любовь). Придет еще Вадим, ну, ты помнишь. (Еще бы — но зачем?) Он хочет с тобой поговорить.

— А он мне к чему? — спросила Даша из чистого упрямства.

— Они вышли на ту девчонку. Ты поняла. Нашли переписку с придурком, по сети взломали комп, там кое-какие записи. Обещают вот-вот найти ее дом. А ты… ну, он сказал, ты единственная психически нормальная и живая девушка в нашей компании. Ты сможешь понять ее лучше всех.

— Вот не знаю, — ответила Даша, — думаю, я-то с вами давно сошла с ума.

И вспомнила:

«Какая досада!»

«…Я их ненавидела. Ах, как я их ненавидела всех. Стояла иногда перед зеркалом, и шептала: «я девочка со взглядом волчицы». Если мне бы предложили переселить душу в манекена из стали и сверхпрочного пластика, тех что разбиваются в машинах на краш-тестах, я бы только попросила еще лезвия выкидные из рук, как у красотки-дампирши из старой игрухи, да я отдала бы все, девственность никому на хрен не нужную, сердце, потроха, все!»

Даша откинулась на спинку кресла и потерла глаза ладонью. Не очень завидное чтение. Ей достались все личные записи ненормальной девчонки, Серафимы. Подходящее имя, если подумать. «Пламенная». Магические вещдоки, тексты ритуалов и заклятий, наверняка и проклятий, забрал изучать индеец. Может, он и правда нашел себе в Краснодаре подругу? Живую.

В какой-то мере, — подумала Даша, — это бы уравновесило нашу безумную компанию. Две пары покойников и две пары с живыми, хм, дамами. Но не звонить же расспрашивать… сам покажет, уж Аренк не удержится.

Обычная история так-то. Почти сирота, папаша растаял в тумане лет двадцать как, мать пьет по-черному в городке близ Саратова, впрочем, там таких, пожалуй, большинство.

Приехала в город после колледжа. Жила одна, снимала студию в многоэтажном человейнике на окраине Анапы. Работала в технической конторе, что-то с электричеством. Друзей — нет, мужчины — нет, связей с коллегами — не видно… в квартирке, бедной, но чистенькой, никто кроме нее, похоже, не появлялся. И из этой гипсокартонной конуры Серафима Сергеевна N, двадцати семи лет, волосы черные, глаза карие, рост сто шестьдесят семь, вес около шестидесяти… вышла и пошла приносить себя в жертву дьяволам. Как на рок-концерт.

На немногих фото ну совсем ничего особенного. Ни красоты, ни уродства, худенькая, губы узковаты, под глазами тени. Одета вполне обычно, разве что часто в черное. «Траур по загубленной молодости», вспомнила Даша. Демоническая женщина?

Король нашего страха, Кинг, всегда, что б Даша ни читала, описывал злодеев в духе «у него было тяжелое детство». Понятно, с такой мамашей девочка тоже не как сыр в масле каталась. И все же начало неприметного файла, не запароленного, помеченного «девочкаписево1», Даша приняла за литературное творчество. Нормальная потребность юношеских душ.

Телефон мяукнул — от Вадима, прислал три видеофайла с припиской «Разрабатываем сослуживцев, пропажа без вести, посмотри».

Он ее в психиатры записал? И упыри тоже, милостивцы наши: «ты одна средь нас живая, так помучайся поди» — она спела это на мотив «и за борт ее бросает» и вздохнула. Ткнула в иконку первого видео.

Дама приятной наружности, изрядной окружности, крашеная в пергидрольно-светлый, в похожего колера свитере. На фоне типично дамского офиса — фото с детишками, календари с котишками, зелень какая-то полудохлая. Лицо у дамы старше прически, несколько испуганное. Какими корочками они перед ним помахали?

— Очень незаметная девочка, Серафима. Ни день рождения отпраздновать, ни пообщаться. Я пробовала ее расспрашивать, как живет, есть ли кто, откуда. Уходила от ответа. Как неозвученная. Никто ее не подвозил на работу или с работы, и даже не звонил. Всегда одинаковая и всегда в темном, как вдова какая-то… нет, в кадрах сказали, замужем не была, деток нету. Даже позвонить некому было, когда не пришла. А по работе к ней не за что было придраться, все четко делала… хотя сама без инициативы, знаете…