— Кто?

— Любопытства у него хватит не на кошку, на ягуара, ты прав.

— Молод еще. Глуп. Но я опасался худшего. — Викинг кивнул чему-то. — Да, подойдет. Про политику спрашивай вот у него. Этот прохвост и бабник везде поспел.

Он принес еще пива, мяса и сыра.

— А между тем… — Аренк отсалютовал кружкой, — куда без женщин даже в чертовой политике? Я тогда и ввязался из-за женщины. Так еще и чужой. Меня погубил гуманизм. И романтика.

— Тебя давно погубил бы сифилис, кабы ты жил, — Оле разом заглотил половину кружки, — но трепись дальше, позабавь нас.

Вешать господина Президента приехали после завтрака.

Военные соблюли некоторым образом, почтение к званию — джип с офицерами сопровождала пара шестиколесных пушечных «Саладинов» в буро-зеленых пятнах. Головной броневик красиво таранил ворота президентского дворца, кованые створки в завитушках с лязгом рухнули под напором английской брони. «Саладины» выкатили на изгиб подъездной дорожки, усыпанной светлым щебнем, первый задрал ствол и гулко бахнул по фасаду белого дворца. Полетели стекла, кто-то включил сирену, она провыла несколько секунд — заткнулась.

На дорожку довольно твердым шагом вышел бравый гвардейский капрал в тропическом хаки, фуражка на затылке и белый платок в руке.

- ¡No disparen, nos rendimos![30] — крикнул он и чихнул.

Не то чтоб хунта ожидала сопротивления. В конце концов, Эройо был не первый президент, столь эффектно и печально закончивший срок.

Правда, предыдущих арестовывали не раньше обеда, так что дворцоваяохрана даже несколько поворчала, бросая наземь британские автоматические винтовки, им не дали допить кофе после завтрака. С другой стороны, «раньше урода вздернут, раньше дворец пограбим», философски заметил капрал, сдавая приехавшему молодому майору пистолет и отдавая честь. Исторический платок ему еще пригодился, утирать пот.

Лысоватого усатого Эройо в голубенькой рубашке поло под полосатой пижамой, в наручниках погрузили в джип, в изрядном подпитии, квасил он со вчерашнего дня, с известий о волнениях в столице. Его историческая миссия закончилась, памятника такому не поставят.

Для сошек помельче, вынужденных пока оставаться в стране, взятие дворца стало сигналом драпать. Благо, умные давно вывели капиталы за рубеж, вывезли туда детей, собак, лошадей и любовниц, кто посолиднее даже жен. И хорошо заплатили незаметным маленький бюрократам, чтобы те вспомнили в нужный час пару номеров и сообщили, как там дворец и кто следующий.

До министра образования Гонсало очередь дошла часа через четыре, во время сиесты. Удачно для него, военные — без брони и артиллерии, грузовик солдат, да додж с пулеметом и сержантом, закатились за пивом в лавчонку ближайшего городка. Куда он денется? Спасать его никто не рванет, да и сам Гонзало — пожилой шпак в очках и с одышкой.

В сущности, он ничего кошмарного при теперь уже прежнем режиме не творил, патриотов не пытал, канцелярская крыса, и украсть при убогом финансировании образования мог сущие слезы. Но приказ есть приказ, взять, доставить, судить ускоренным военным судом ишлепнуть.

Мерседес Анхелика Аугуста… — синьорита Гонсало терпеть не могла своего полного имени, и все называли ее Мерси, на американский манер. Хоть внешне единственная дочь министра пошла в покойницу-мать, чернокудрой, классической испанской красотой, материнской кротостью характера тут и не пахло. Отплясывать до утра, чокаться бокалами с такими же эмансипированными подругами в сомнительных тратториях, носиться в маленьком открытом «Порше». Мантилье и юбкам в пол Мерси предпочитала джинсы. Вдобавок остригла косу, оставив украшение девичества, волосы едва ниже лопаток. Воистину, ее ждала бездна морального падения, если верить теткам и бабушке.

О перевороте она узнала по радио, выбравшись из ванны. Постояла несколько секунд в ступоре, запахнула халат и бросилась к телефону. Звонить не в службу охраны или местным гвардейцам, Мерси была вовсе не глупа. Она набрала номер единственного человека, которому доверяла. Пабло, личный пилот отца.

Тот, кто под угрозой мгновенного увольнения учил ее управлять маленьким трещащим «Пайпер Каб», похожим на зеленого кузнечика. Тот, кто отвез ее «желтого щенка», «Порше-356» в ремонтную мастерскую, сохранив полную тайну от отца после неудачного торможения в козу.

Тот, кто не просил взамен ничего кроме «грасиас, Паблито!»

Кому она, чертова эступидо, так и не сказала, насколько он ей нужен.

— Самолет заправлен, эсплендидо, но я на другом конце города, до вас…

— Ты едешь прямо на аэродром. Никаких до нас. Разводишь пары и ждешь меня с отцом. Если не дождешься через пару часов, или прикатят солдаты, улетай.

— Не пори горячку. Никуда я без тебя не улечу, чертовка.

— Паблито, малыш, не дури! Они перекроют полосу и тебя пристрелят как колибри, — она прищелкнула языком, детская привычка.

— Успейте приехать, только и всего. Заметано?

— Заметано! Целую! — и бросила трубку, ощутив, как внезапно краснеет. Дева в беде, сама себе рыцарь и дракон… так, в гардероб, джинсы, походная куртка, секретер, там документы, драгоценности, ее и мамины…

— Паап! Очнись, мы собираемся! Революция!

— Псих-самоубийца! — индеец вытер ладонью окровавленный рот. Надо ж было сообразить, сваливаться ему на голову, тыкать столом и орать «стой, гони бабки». Вот и естественная реакция. Чего ж теперь.

Труп в солдатской форме без погон, с растерзанной глоткой, валялся у его сапог. Пацан совсем. Дезертир, такие побегут теперь всюду, крысята с тонущего корабля государства. Впрочем, сам людоед одет был не сильно роскошнее, блеклые, лохматящиеся по кромкам джинсы, серая рубаха без ворота и простецкие веревочные сандалии с подошвами из автопокрышки. Индеец подобрал заслуженный, потертый «томми-ган» военного образца, снял с трупа ремень с парой подсумков с магазинами. Да и фляга пригодится. Показалось, мертвый дурак шевельнулся, и убийца поспешно отступил, словно и правда ждал — воскреснет.

С оружием в руках «лицо превращается в комбатанта и более не пользуется защитой международного права», мысленно процитировал он. В жопу право, без оружия ты кошелек на ножках и с ушками. Подстрелят влет. А зачем нам такие хлопоты?

Ох, начнется теперь герилья, ох и весело отпразднует народец.

Индеец поглядел, не щуря странных багряных глаз, в ясное голубое небо, на пылающее солнце, и почему-то спросил:

— Ну что, ты доволен? Будет тебекровищща, ужрешься!

Не следует считать военных идиотами, есть среди них головастые. Изредка. Если чинами ниже генералов, — подумал индеец, заглядывая в переулок, поверх беленого кирпичного заборчика. Да, сообразили, поставить заграждения за поворотом, всякий кто проедет — уткнется радиатором, внезапно. И сбоку — пулеметное гнездо. Если вдруг — хлестнет с фланга, колеса в клочья, в машине фарш. Отбегались.

Но сейчас пулеметчик пялился на дорогу, опираясь локтем на дырчатый кожух. Не его рубашке хаки с короткими рукавами под мышками темнели круги пота. Вонь индеец унюхал издали. Разленились расплылись, мелкопогонники.

Перед черно-белыми брусьями заграждения стоял кругленький желтый «Порше». Двое солдат с винтовками за плечами и сержант в фуражке и темных очках-авиаторах. На пассажирском месте сидел седой, очкастый пожилой хмырь в летнем белом костюме и растерянно вертел головой.

Но он вояк не интересовал. Они окружили вполне симпатичную, да что, более чем симпатичную брюнетку в джинсах и голубой блузке без рукавов. Отличная фигура, испанский тип… а-а не иначе благородные гидальго рвут когти, а эти щенки помешали ретираде.

А вот это нехорошо. Офицер, прыщеватый и лядащий, дернул девицу за руку, что-то сказал, заржал, показывая плохие зубы, солдаты заржали тоже. И пулеметчик с нашивками старшего капрала раскосоротился.