Офицерик ткнул пальцем в машину, потом изобразил неприличный жест. Девица отшатнулась, ну да, ясно. Вот он уже и лапки к ней тянет. Схватил за талию и толкает на капот.

Подобное индеец уже видел, ничего в истории не меняется. Он снял с плеча «томми» и пристроил на кромке невысокой ограды. Счет все одно уже открыт.

Фьюти-фьюти, камышовка, куда скачешь, плутовка?[31]

Первым, конечно, три пули получил не похотливый сержант, а босяк у пулемета. Тах-тах-тах… валится. Ствол на солдат — плавно — один и второй

Офицерик оттолкнул девушку, отшатнулся от бывших подчиненных, брызжущих кровью и дергающихся у колес, рванул из новенькой коричневой кобуры «кольт» — упал с дырой против сердца. Белла чао, чао.

Девица молодцом, в обморок не рухнула, и когда возле машины объявился спаситель, визжать не стала. Глазища, правда, дикие.

— Кто вы такой? Это вы?

— И вам буэнос диас, синьорита. Я… ну, дон Сапата[32]. Помогите оттащить загородку! — скомандовал он. — Куда несетесь?

— На… на аэродром в Сиверхе.

— Знаю. Кто-то вас заберет?

— Ну да.

— Отменно. Услуга за услугу, подбросите и меня. Я еще пригожусь. Так, оттащили. Теперь за руль. Это кто с вами?

— Отец.

— Садитесь, заводите.

Он сходил и забрал пулемет с парой коробок лент. Старая добрая «пила Гитлера», почти новая, в густой смазке, покойник, ты и локо, не мог нормально очистить. Но ничего, стрелять будет.

С трофейным МГ он уже имел дело на Сицилии. Веселая ночка, сажать старушку Вако,[33] набитую десантом, во тьму на вспаханное поле. Он все же подломил шасси на пробеге, такой же криворукий удод не убрал кучу камней, но выгрузил-то всех без царапины.

Ах да… с перекошенной мордочки мертвеца снял темные очки, неплохие рейбаны, реквизировал, крысеныш, не иначе. Нацепил на нос, не надо пугать народ, от такой жизни у народа и без того нервов не хватит.

— Я залезу назад. Гоните вовсю, плевать если начнут палить или бегать перед машиной, давите к дьяволу… как вас?

— Мерседес, — она и сама не знала, почему назвала полное имя, как в церкви. — Мерси.

— Мерси, ваше дело нас домчать, хлопоты по дороге дело мое. Ола?

— Ола!

Мотор взревел и «Порше» прянул вперед. Бойкая машинка. И повороты брала изящно. Хотя индеец предпочел бы сейчас «Саладин» с трехдюймовкой. Водила Мерси отлично, природная гонщица, бензин в крови. Но за что новоявленный дон Сапата не любил открытые машины, километров десять, и покрываешься слоем пыли. Хорошо, вспотеть ему не грозило. Помнится, «пустынные скорпионы»[34] завидовали, наш-то капитан всегдачистенький, аккуратист… знали бы. Тогда он тоже носил темные очки.

Они почти проскочили. Армия занималась наведением порядка, как это понимала, полиция сама разделилась на ловцов и беглецов. Белый указатель «Аэропорт Сиверхе 15 км» мелькнул справа, гордый аэропорт — три ангара, две полосы, и пяток старых обшарпанных поршневых куриц времен войны.

Аэродром искали не они одни. Из-за сарая у дороги выварнул мордатый «Додж три четверти» в бурых и зеленых полосах, с браунингом на стойке в кузове. За ним зеленый грузовик с тентом. Солдаты нового, народного, революционного и справедливого режима… Пулеметчик Доджа выпустил очередь перед их машинкой. Пули взбили фонтанчики пыли, выстрелов кроме индейца никто в «Порше» не услышал. Сапата крикнул:

— Гони, как к дьяволу!

Ему, не дьяволу, пришлось сидеть поверх багажа в и так тесном отсеке за сиденьями, но в нижней турели бомбера еще теснее, а он справлялся.

Пристроить пулемет — сошки корябают краску, ну да и машине осталось недолго.

Дрррр — сказал МГ, гильзы полетели в сторону, остро потянуло бездымным порохом, всегда любил этот запах по вечерам, одна по закону пакости попала индейцу за шиворот, обожгла спину, плевать.

Долж споткнулся, из радиатора ударил фонтан пара, еще пару секунд он вилял по дороге, отвалил в сторону, на обочину. Пулеметчик в хаки струхнул и упал на дно кузова. Грузовик тоже притормозил. Однако же, пауза ненадолго, дорога упирается в аэродром, других своротов тут нет.

Браунинг снова загавкал, Сапате рвануло плечо. Дьябло, зацепило. Дыра под ключицей, пока закроется…

Лишь бы в мотор не попали, хоть какая-то защита сзади, но если мотору смерть, им тем более.

И он не успел дать очередь по грузовику, скрываясь за поворотом.

Желтый «Порше» вкатил в белые сварные ворота, выломав полосатую рейку шлагбаума. Никого в будочке на входе не оказалось. И вообще никого под ясным, блеклым, горячим небом.

Длинные полукруглые ангары военного образца из блестящей волнистой жести, рядом на желто-пегой выгоревшей траве — зеленый тряпично-фанерный высокоплан, «Пайпер Каб». На растопыренных ногах шасси похожий на кузнечика. Кто-то в самолете, увидав их тарантас, запустил двигатель, двухлопастный пропеллер завертелся, мотор закашлял и застрелял голубым дымом. Пилот выпрыгнул из просторной кабины и побежал к ним. Молодой парень в сером летном комбезе, чернявый и вихрастый. Хорошее лицо, смелое и чистое.

— Пабло, Паблито! — Мерси тормознула так, что взрезала покрышками рыжую почву. Выпрыгнула, замахала голыми руками. Оглянулась.

— Ой, вы ранены? Сапата?

Ну да, дырка в рубахе не очень шла образу.

— Ерунда, царапнуло. Мы, женихи смерти, порода прочная. Дубы дубами.

«Женихом смерти»[35] он, правда, пробыл недолго и с печальным финалом. Ну да сами виноваты.

«Пайпер» берет троих с багажом, это максимум, и кто-то тут лишний.

— Мерси, хватайте папу (тот с трудом выбрался и вытаскивал чемодан), живо в кабину и уносите кости. Я останусь, прослежу.

— А вы, а сами…

Ее отец захлопал кроткими совиными глазами за круглыми стеклами очков, поставил чемодан и сказал:

— Главное ее. Мне-то все равно, ее увезите.

— Не майтесь дурью, падре, — сказал индеец.

Он буквально впихнул девицу в объятия загорелого Пабло, указал на ее отца, на самолет, показал три пальца — летчик закивал.

«Люблю умных мальчишек», подумал индеец, вытащил свой пулемет и пошел к воротам.

Кто-то то ли медальку мечтал получить, то ли боялся расстрела, но грузовик заревел у ворот, когда самолет только начал разворачиваться на взлет.

Индеец улегся возле жестяной будки охраны, вжал в плечо короткий приклад.

Ударил поверх глупых голов в пилотках, потом резанул по колесам. Грузовик стал, кто-то заорал неразборчивую команду. Военная пацанва самоубийством кончать не рвалась и залегла. Несколько раз пальнули в молоко… не зацепили бы самолет, щенята.

«Ну насилу…», — за спиной загудел мотор, «Каб» побежал, раскачиваясь, по грунтовой полосе, раздул пыльное облако и с рокотом ушел в небо.

Сапато выжал спусковой крючок, водя стволом так, чтоб ни одной дурной башке не взбрело подняться пострелять по птичке. Пулемет тяжело бился о плечо, вонял пироксилиновой гарью, гильзы барабанили в жестяную стенку будки.

Все. Лента кончилась. Жаль, свалить они не дадут. Идиоты.

Звук «пайпера» совсем пропал, даже своим слухом индеец не различал его более. А кстати…

Да, у них есть. В него полетели бочоночки гранат, итальянские осколочные, одна, две… первую он отбил за спину, но еще две упали подальше и взорвались как положено, спустя три-четыре секунды.

Небо упало и погасло.

…Кто-то лил на голову воду, прохладную воду из армейской фляги. Так, руки связаны, жесткий стул, окно с москитной сеткой, стены тошнотного тюремно-сизого колера, на потолке мерно и бесполезно крутится вентилятор. Нет, в его нынешней спортивной форме наручники не порвать. Стандартные полицейские, закаленная марганцевая сталь. Еще и пальцы переломаны.