Она не могла ждать.

Каждый шаг, который она делала по этому заснеженному пути, был шагом прочь от него, прочь от этой жизни, от этих чувств.

И каждый шаг болел.

Кучер, согласившийся её отвезти, молча правил лошадьми, поглядывая на неё из-под шапки. Вопросов он не задавал, но в его взгляде читалось понимание.

— Будет сильная буря, — негромко сказал он, когда они уже отъехали от усадьбы достаточно далеко. — Не стоило вам ехать сегодня, барышня.

— Стоило, — ответила Анна, не поднимая глаз.

Она не могла остаться. Она не могла дождаться утра и увидеть, как он читает её письмо. Она не могла вынести мысли, что он просто отложит его в сторону и продолжит свою жизнь, как будто ничего не случилось.

Чем дальше они отъезжали от усадьбы, тем сильнее крепчал ветер.

Снег летел в лицо, въедался в кожу даже под тёплым платком. Лошади трудно пробирались через перемёты, и скорость их движения замедлилась. Анна вцепилась пальцами в край сиденья.

Внезапно телега резко накренилась, и кучер стиснул зубы.

— Проклятье, — пробормотал он. — Дорогу замело.

— Насколько? — спросила она, пытаясь перекричать ветер.

Он покачал головой, оглядывая заснеженное поле.

— До деревни ещё день пути, но дальше идти опасно.

Анна закусила губу.

Она не могла позволить себе ждать.

— Мы должны ехать дальше.

Кучер посмотрел на неё с сомнением.

— Барышня, в такой буре даже кареты не идут.

Она глубоко вдохнула, пытаясь удержаться на грани разума и эмоций.

— Я заплачу вам вдвое, если вы довезёте меня.

Кучер хмыкнул.

— Да не в деньгах дело. В жизни.

Анна сжала пальцы в кулаки, ощущая, как по лицу текут ледяные капли снега. Она не могла вернуться. Если она повернёт обратно, если она даст себе ещё один день в том доме, то не выдержит. Она сделает глупость. Она начнёт искать его взглядом, начнёт ждать ответа. А ответа не будет.

— Хорошо, — сказала она, отрываясь от мыслей. — Тогда я пойду пешком.

Кучер резко повернулся к ней.

— Вы что, совсем?

— Я дойду сама.

Он грозно нахмурился, спрыгнул с козел и тяжело вздохнул.

— Послушайте, барышня, — он сцепил руки в замок, будто пытаясь сдержаться. — У вас есть голова на плечах? Пешком — это верная смерть.

Анна упрямо сжала губы.

— Я справлюсь.

— Да что с вами, девки, не так? — он выругался, обернувшись к лошадям.

Анна не ответила. Она просто сделала шаг вперёд. Кучер выдохнул, с силой стянул с себя тёплую накидку и накинул ей на плечи.

— Ладно. Довезу до постоялого двора, а там дальше разберётесь.

Анна почувствовала, как внутри сжалось что-то горячее и болезненное.

— Спасибо.

Кучер сплюнул в снег и взобрался на козлы.

— Вот ведь упёртая…

Она не спорила. Она просто села обратно, закрыла глаза и дала буре унести её мысли туда, где уже ничего не болит.

Анна вышла из телеги и сразу почувствовала, как слабость пронзила её тело.

Её ноги дрожали после долгой дороги, а руки были до боли замёрзшими, даже несмотря на плащ. Ветер, гулявший над заснеженной деревней, не был таким свирепым, как в пути, но от этого не становилось легче.

Анна подняла глаза. Перед ней был её дом. Тот, о котором она мечтала в каждую бессонную ночь в усадьбе Орловых. Тот, который должен был стать её прибежищем, безопасным местом. Тот, который больше не был ей родным.

Крыша осела под тяжестью снега, став ниже, чем она помнила. Ставни на окнах были наполовину сломаны, одна из досок угрожающе свисала, будто дом сам отказывался держаться на ногах.

Крыльцо было покрыто снегом, но оно уже не выглядело гостеприимно.

Раньше в это время из трубы шёл дым, а тепло от печи чувствовалось, даже когда она стояла на пороге.

Сегодня дым не поднимался в небо.

Анна сглотнула, пытаясь справиться с чувством тревоги.

"Ты дома. Всё будет хорошо."

Она забралась на крыльцо и постучала в дверь.

Никакого ответа.

Она постучала сильнее.

Где мама?

Где Павел?

Она уже хотела постучать ещё раз, но дверь дрогнула и медленно отворилась сама, будто её никто не держал изнутри.

Анна задержала дыхание.

В доме было холодно. Так холодно, что её ноги дрогнули от пронизывающего мороза.

Но самое страшное — не мороз. Самое страшное — тишина.

Раньше здесь всегда что-то происходило. Мама варила суп, бранила Павла за то, что он не снял ботинки у двери. На столе всегда стояла чашка тёплого молока, потому что мать всегда знала, когда она вернётся.

Сегодня этого всего не было. Только пронзительный холод и запах гари.

Анна сделала шаг внутрь и в тот же миг резко вдохнула.

В углу стоял пустой сундук, который когда-то был забит её отцовскими инструментами. Полки были наполовину пустыми, будто мать продала всё, что могла.

Стол накрывала серая, поношенная ткань, но под ней не было еды. Как давно они не ели досыта? Как долго ждали её, надеясь, что она спасёт их?

— Кто там?

Голос был слабым, почти хриплым.

Анна резко повернулась, и её сердце упало в пятки.

В дверном проёме стояла её мать.

Только это не была та женщина, которую она помнила.

Её спина согнулась, лицо потеряло цвет, а глаза, которые всегда были полны решимости, теперь казались усталыми и потухшими.

Анна замерла.

— Мам… — её голос сломался.

Глаза матери расширились, но вместо радости в них появилось что-то другое.

— Ты… ты пришла?

Анна почувствовала укол боли. Как она могла задать этот вопрос? Как она могла сомневаться в этом?

Она бросилась к матери, обняла её, почувствовала, насколько она стала хрупкой, почти невесомой.

— Я здесь. Я… вернулась.

Но мать не обняла её в ответ. Её пальцы дрожали, но она не протянула рук к дочери.

Анна отстранилась, всматриваясь в её лицо.

— Мам?

И тут она поняла.

Её мать не рада её возвращению. Тишина между ними была разрушающей. Анна ожидала чего угодно — слёз, радости, упрёков. Но не этого безразличия. Не этого страха в глазах матери.

— Ты не должна была приходить, — прошептала она.

Анна замерла.

— Что?

Мать отвернулась, её пальцы цеплялись за ткань платья.

— Ты не должна была возвращаться, Анна. Это всё… ещё хуже, чем ты думаешь.

Анна почувствовала, как ледяная рука страха сжала её сердце.

Анна не верила своим ушам.

Она так долго мечтала о возвращении, представляла, как мать обнимет её, как Павел бросится к ней с улыбкой.

Но теперь она стояла в холодном, опустевшем доме, а мать смотрела на неё не с радостью, а с тревогой.

— Что ты имеешь в виду? — голос Анны дрожал, но она заставила себя говорить.

Мать отвела взгляд.

— Ты не должна была возвращаться.

Анна не могла этого понять.

Как её собственная мать может говорить такое?

— Мам… — она сделала шаг вперёд, но женщина покачала головой, будто запрещая ей приближаться.

— Ты не понимаешь, — голос матери сломался. — Мы… мы больше не можем здесь жить.

Анна затаила дыхание.

— О чём ты говоришь?

Мать сжала пальцы в кулаки, как будто старалась сохранить самообладание.

— Дом… — она сглотнула, прежде чем продолжить. — Он больше нам не принадлежит.

Мир дрогнул.

Анна не сразу поняла смысл этих слов.

— Как… как это?

Она подалась вперёд, словно её тело само отказывалось принять правду.

— Я же отправляла деньги! — в голосе зазвучала паника. — Каждый месяц! Я работала…

Мать покачала головой.

— Этого было недостаточно.

Анна не могла дышать.

Как этого может быть недостаточно?

Она жила в холодной усадьбе, терпела насмешки, старалась быть незаметной, чтобы только заработать эти деньги.

Но всё это было напрасно?

— Когда? — её голос сорвался.

Мать не ответила сразу.

Она прикрыла глаза, её плечи дрожали.

— Несколько недель назад.