— Не понимаю, к чему его продолжать, если мисс Мэнс не сумеет притянуть за уши дело Энсли к делу Харриса. Какие улики и показания она сможет противопоставить тем, что собраны обвинением? — фыркнул окружной прокурор.

— Начнём заседание — узнаем, — ещё более раздражённо парировал Кэмпбелл.

Первым свидетелем защиты Вэл выставила старшего сына Энсли и тот показал, что его мать лечилась от депрессии в кризисном центре Лос-Анджелеса. Этот многопрофильный центр считался лучшим в Америке и помогал Иным в решении самых разнообразных психологических, душевных, семейных, даже биофизических и прочих личных затруднений.

— Вы сами отвозили её на лечение?

— Да. Мне тогда показалось, родителям требуется моя поддержка.

— Курс психотерапии помог вашей матери?

— Верю, что в итоге помог бы: все мы замечали кардинальные улучшения маминого состояния, но она внезапно, без всяких объяснений вдруг прервала лечение и вернулась домой со словами, что сама решит свои проблемы. Сотрудники центра тщетно пытались её переубедить, лечащий врач даже приезжала к маме в Атланту, но она отказалась от дальнейших консультаций специалистов. Мы все видели, что маме вновь становится всё хуже и хуже, но ведь человека насильно на лечение не положишь, если его душевная болезнь не создаёт угрозы для общества, верно?

— Ваша честь, заявляю протест: всё вышесказанное несущественно и не имеет отношения к сути рассматриваемого нами дела, — заявил окружной прокурор.

— Всё вышесказанное доказывает, что миссис Энсли перед смертью находилась в сильнейшем нервическом расстройстве, из-за которого люди часто совершают неразумные и несвойственные им поступки, — объяснила Вэл. — Знакомятся с неподходящими людьми…

— Ваша честь! — взревел прокурор, не сомневаясь, что сейчас адвокат переведёт разговор на Харриса. Однако Вэл мило улыбнулась, попросила свидетеля вернуться на своё место в зале и вызывала для дачи показаний полицейского, первым прибывшего по вызову на место преступления.

— Мистер Остин, вы уже принимали присягу и давали показания, поэтому можете сразу отвечать на мои вопросы. Вам знакомы фотографии с места преступления, фигурирующие в деле в качестве вещественных доказательств с номерами с седьмого по пятнадцатый?

— Да, конечно, снимки делались экспертами-криминалистами моего отдела.

— Вы сами видели эти капли на полу? — Полицейский дал утвердительный ответ, и Вэл продолжила: — На фото с номерами одиннадцать и двенадцать отчётливо видны мелкие капельки крови в отрезке коридора между кухней и прихожей. Исходя из своего профессионального опыта, вы можете предположить, откуда они взялись?

— Брызнули, когда убийца вонзил нож в грудь жертвы, разумеется.

— Удар был единичный, и по заключению судмедэксперта рана мало кровоточила. Сомнительно, что капли крови могли просочиться сквозь одежду и отлететь так далеко. Вот если бы убийца нанёс несколько ран, каждый раз замахиваясь окровавленным ножом, то тогда капли крови на полу точно бы имелись. Однако они разлетелись бы по кругу, а мы имеем ровный ряд из трёх капель. Возможно, четырёх — трудно судить по фото. Скажите, как в реальности располагались капли крови?

Детектив задумался, припоминая, и медленно кивнул головой.

— Вы правы, разлетевшихся вокруг капель не было, только четыре капли в один ряд.

— И капля, которая располагалась у самого тела убитой, была самой крупной?

— Да, она хороша видна на другом фото.

— Я прошу вас вспомнить и сравнить размер капель.

— Самая крупная была вблизи тела.

— Благодарю вас, и прошу подняться для дачи показаний судебно-медицинского эксперта. — Кэтрин Мирт заняла свидетельское место, заинтересовано поглядывая на сосредоточенного адвоката. Её карие глаза ярко блестели на темнокожем лице, а в курчавых чёрных волосах запутался лучик солнца, падающий из стрельчатого окна. — Вы исследовали тело жертвы и делали заключение по итогам вскрытия. Скажите, могла ли кровь убитой при ударе в сердце фонтанировать тонкой узконаправленной струйкой?

— Нет, — отрицательно качнула головой судмедэксперт. — Даже одежда убитой в области удара была очень слабо пропитана кровью, а характер повреждения тканей таков, что никак не предполагает фонтанирование крови, тем более — узконаправленное.

— Тогда у меня просьба к следствию пояснить, кому принадлежит кровь на полу, поскольку она никак не могла принадлежать убитой, — обернулась Вэл к столу обвинения. За столом помощник прокурора спешно пролистывал листы тех экспертных заключений, что не были сочтены достаточно важными для представления их суду на предварительном слушании дела.

— Вам не удастся доказать, что в квартире был кто-то ещё, — гневно высказался прокурор. — Эти пятна крови могли быть оставлены на полу задолго до преступления, или сама убитая порезала палец, или это вообще клюквенный сок.

— Или это куриная кровь, накапавшая с ножа, которым Нелли Энсли разделывала птицу на кухне перед приходом убийцы, — подсказала Вэл. — Я требую установить, кому принадлежала кровь в этих каплях: курице или убитой Нелли Энсли, ведь экспертиза капель крови следствием проводилась?

Посовещавшись с помощником, прокурор расплылся в довольной улыбке и протянул судье лист бумаги:

— Ваша честь, экспертиза капель на полу действительно производилась, кровь — куриная! — Он с торжеством посмотрел на Вэл и насмешливо высказался: — Не знаю только, чем этот факт поможет защите.

— Он поможет восстановить последовательность событий, приведших к преступлению, — любезно пояснила Вэл.

— Последовательность очевидна: убийца схватил на кухне нож, испачканный в куриной крови, и капли на полу образовались до рокового удара, — фыркнул прокурор.

— Мне всё видится несколько иначе, но сейчас позвольте мне, господин прокурор, продолжить допрос свидетеля. Госпожа судмедэксперт, в своём заключении вы указали, что канал смертельной раны в сердце несколько расширен. Уточните, что вы имели в виду?

— Именно это: канал шире, чем должен был бы быть при ударе ножом данной толщины, — ответила Кэтрин Мирт.

— Под данной толщиной вы имеете в виду толщину ножа, фигурирующего в деле как орудие убийства?

— То, что именно данным ножом убили миссис Энсли, сомнений не вызывает, это доказано множеством самых точных исследований экспертов-криминалистов, — решительно заявила Кэтрин. — Однако небольшое уширение раны имеет место быть, что и указано в моём заключении.

— Понимаю: ваша задача — исследовать фактические повреждения, а не строить догадки о причинах их возникновения.

— Совершенно верно.

— Тогда я сама предложу вам возможные варианты, а вы оцените, насколько они укладываются в выявленную вами клиническую картину. Нож могли чуть-чуть провернуть в ране вправо-влево после того, как нанесли удар?

— Резкого поворота ножа в ране не было, но вы имеете в виду, могли ли его покачать туда-сюда? — Кэтрин крепко задумалась, потом её лицо просветлело и она активно закивала: — Действительно, характер уширения как раз такой, словно нож немного покачали в ране!

— Покачали через несколько минут после удара или сразу?

— Качание через минуту-другую я бы не смогла отличить от мгновенных поворотов при ударе. Так что качания должны были быть совершены практически сразу.

— Вижу, вы несколько озадачены. В самом деле, обычно жертву ударяют и сразу со злостью проворачивают нож, а не дёргают его немного туда-сюда. Рана очень необычна для убийства, совершённого одним ударом, которое пытается доказать обвинение, так? — спросила Вэл.

— Протестую: от свидетеля просят сделать умозаключение! — очнулся несколько растерявшийся окружной прокурор.

— Я прошу ответить на основании профессионального опыта, — возразила Вэл.

— Протест принят. Просьба к защите корректнее формулировать вопросы к свидетелю, — постановил судья, неодобрительно посмотрев в сторону адвокатского столика, и прокурор расплылся в удовлетворённой улыбке.