Марроу знал, что звук играет важную роль в этом проекте, и ему не терпелось передать звуковые эффекты сражения слушателям в Канзасе и Миссури. Но сказать легче, чем сделать. Британская цензура запрещала иностранным репортерам вести прямые трансляции с места происшествия, опасаясь выдать секретную географическую информацию, в то время как американское сетевое радио запрещало использовать предварительно записанные материалы. Несмотря на запрет Си-би-эс на предварительную запись звука, Марроу неустанно работал с отделом связи Би-би-си и британским Министерством информации, чтобы ослабить ограничения на прямые трансляции.

Стремление Марроу включать в свои передачи «атмосферу» — в том числе окружающие звуки самолетов, сирен, машин скорой помощи и зенитных установок — соответствовало модернистской практике заигрывания со смыслом на границе звука и шума. Он понимал, что ничто в печати не может соперничать с ярким акустическим буйством современной американской радиодрамы. В июле 1940 года Марроу стал свидетелем такого момента, столкнувшись с мобильной группой Би-би-си на скалах Дувра. Фургон записывал дневную перестрелку между RAF и немецкими пикирующими бомбардировщиками, которые атаковали британский конвой в Ла-Манше. Внимание Марроу привлекла звуковая динамика репортажа Би-би-си, переданного позже вечером. В собственном репортаже в тот вечер (14 июля 1940 года) Марроу передал свое восхищение способностью звукорежиссера и репортера Би-би-си создать драматическую смесь из окружающего звука и дикторского текста, которая напоминала анализ футбольного матча. Би-би-си:

Теперь вы можете услышать, как стреляют наши пушки… Один из самолетов падает в огне. Кто-то сбил немца, и он падает в длинной полосе дыма, полностью потеряв управление… в длинной полосе дыма. Пилот спасся на парашюте. Это «Юнкерс-87», и он падает в море. Вот он падает! БА-БАААХ! Ужасный удар о воду!.. Небольшой взрыв, падает еще одна бомба[289].

Больше всего Марроу впечатлили реальные звуки пушек и самолетов. Как объяснил Марроу в собственном репортаже тем же вечером, британские радиослушатели (в отличие от американских, как он, возможно, думал) могли слышать «кашель зенитного огня и грохот пулеметов над головой». Они также слышали военные самолеты и взрывы бомб.

То, что комментатор Би-би-си (Чарльз Гарднер) записал звуки войны в качестве фона для своей аналитики, должно быть, вызвало у Марроу чувство дежавю, ведь это были те же самые звуковые эффекты, которые звучали в пьесах «Колумбийской мастерской» о вторжении. Проницательный слушатель мог заметить, что два разных жанра, радиожурналистика и радиодрама, сливаются в неожиданный момент радиофонического скрещивания. Как объяснил Марроу в своем репортаже от 19 июля:

Сегодня вечером из громкоговорителей Британии донесся гром британских истребителей с моторами в тысячу лошадиных сил, и эти истребители в два вылета пронеслись над Ла-Маншем — в первый вылет, чтобы сразиться с немецким эскортом истребителей, а во второй — чтобы настичь бомбардировщики. Позже мы услышали, как «Спитфайры» и «Харрикейны» гонят «Мессершмитты» обратно к французскому побережью[290].

О комментарии Гарднера Марроу сказать было почти нечего, разве что восхититься «малейшим следом волнения в его голосе». Его куда больше интересовала идея смешения голоса с окружающим звуком для превращения радиотекста в радиоспектакль.

Насколько это отличалось от стандартных радиокомментариев! Прямые трансляции захватывающих событий были в новинку для радиослушателей по обе стороны Атлантики, и таких репортажей было немного. Поэтому неудивительно, что дуврская передача Би-би-си вызвала споры, когда некоторые сочли «короткую жаркую стычку» (как Гарднер описал сражение) слишком драматичной и сенсационной для «новостей»[291]. Если слушателям было трудно отличить радиодраму от новостной передачи, их вряд ли можно винить в этом. Такая двусмысленность была производственной издержкой радио, чьи репрезентационные коды все еще пребывали в процессе изменения, особенно в Америке, где драмы о воздушных бомбардировках стирали грань между вымыслом и реальностью. На самом деле трудно отделить стремление Марроу к использованию звуков окружающей среды в своих репортажах от успеха повествований о вторжении, недавно ставших популярными на Си-би-эс.

У руководства Си-би-эс были причины нервничать из-за использования Марроу звуковых эффектов[292]. Прошло всего два года с тех пор, как сеть выпустила в эфир «Войну миров» Орсона Уэллса. Многим эта паника показала возможности и опасности радио. В 1938 году слушателей пугала не столько идея марсиан, сколько искусная имитация прямой трансляции с места происшествия. Когда руководство сообщило о розыгрыше, многие отмахнулись от заверений в том, что услышанное — всего лишь спектакль, фантазия. Как сказал один слушатель из Бруклина: «Что значит „просто спектакль“? Мы слышим стрельбу по всей округе, и я хочу получить противогаз. Я налогоплательщик»[293]. Динамика звука с места происшествия, казалось, выходит за пределы реализма. Никто не мог отрицать, что звук был влиятельным медиумом[294]. Как сказал руководитель Си-би-эс Эд Клаубер: «Я думаю, это кое-чему нас научило, а именно — не имитировать новости»[295].

Один из первых уроков «престижных» программ, особенно на Си-би-эс, заключался в том, что звуки без слов могут оказывать мощнейшее воздействие. Звуковые эффекты в радиодраме были иллюзией, но в Лондоне Марроу был окружен грохотом настоящего сражения, и его раздражал запрет, который не позволял ему этот грохот записывать. По словам одного из биографов, у Марроу «чесались руки» передать эту атмосферу слушателям[296]. После нескольких недель настойчивого давления на Министерство информации Марроу наконец получил разрешение на прямую трансляцию с места события — первой такой трансляцией стала программа Си-би-эс «Ночной Лондон», подготовленная в партнерстве с Би-би-си и Си-би-си и содержащая рассказы очевидцев о бомбардировках с разных точек обзора в Лондоне. Технические возможности программы позволили Марроу использовать звуковой ландшафт истерзанного войной Лондона не в качестве звукового фона, а как саму тему своей передачи. «Ночной Лондон» отправлял американских слушателей в «звуковой тур» по затемненному Лондону. Сначала выступил Марроу на Трафальгарской площади, затем Эрик Севарейд в Хаммерсмит-Пале (посреди танцпола, пока оркестр играл A Nightingale Sang in Berkeley Square, а на заднем плане выли сирены воздушной тревоги) и Винсент Шин на площади Пикадилли, а потом передавалось интервью Би-би-си с проводниками поездов на станции Юстон. Программа завершилась комментарием Дж. Б. Пристли из Уайтхолла.

Сам Марроу стоял на ступенях Сент-Мартин-ин-зе-Филдс с микрофоном в руке. Рядом стоял фургон с оборудованием Би-би-си. «Это Трафальгарская площадь, — начал он свое выступление в «Ночном Лондоне». На мгновение Марроу замолк, улавливая микрофоном окружающие звуки. — Шум, который вы слышите в данный момент, — звук сирен воздушной тревоги. Я стою здесь, прямо на ступенях Сент-Мартин-ин-зе-Филдс. Вдалеке вспыхнул прожектор. Один-единственный луч освещает небо надо мной». Марроу повысил голос, перекрикивая визг машин скорой помощи и вой сирен воздушной тревоги. Мимо проносились двухэтажные автобусы. «Мы находимся у входа в бомбоубежище, и я должен немного сдвинуть этот кабель, чтобы люди могли зайти внутрь. Сейчас я дам вам послушать шум транспорта и вой сирены»[297].