Всю дорогу в автомобиле я жутко нервничаю. Это для Андрея пойти покрасоваться — обычное мероприятие, а для меня что-то из ряда вон выходящее. Тем более платье такое длинное, и я боюсь в нем запутаться.

Муж первый выходит из автомобиля и протягивает руку. Опираюсь, выбираюсь на улицу и висну на Андрее, уже жалея, что согласилась снова оказаться под прицелами камер. И чем ближе мы приближаемся к красной дорожке, ведущей к ступенькам, также покрытым яркой материей, в Зимний театр, тем волнительнее становится мне.

Сердце стучит в ушах, несмотря на то, что я уже проходила по ней. Еще бы — это самая статусная красная дорожка в России, а моей заслугой является только то, что я жена популярного актера.

К тому же я чувствую дискомфорт оттого, что снова предстоит находиться в центре внимания такого огромного количества людей. Нужно постоянно контролировать, чтобы спина была прямой, выражение лица соответствующее ситуации, не дергаться, не показывать волнения. В общем множество глаголов с частицей "не". Бросаю взгляд на Андрея — вот он точно не волнуется. Как ни в чем не бывало, налево-направо раздает свои бесподобные улыбки восторженной публике и светится своим неотразимым солнечным светом.

Ну конечно же, он солнце в этом солнечном городе! Когда муж возвращается ко мне, то я с облегчением беру его под руку, пытаясь почувствовать поддержку от его близости, и позволяю ему не торопясь повести меня вперед навстречу морю из людей, толпящихся с двух сторон.

— Улыбайся! — шепчет он, повернувшись ко мне.

Улыбаюсь дрожащими губами и практически не дыша продолжаю идти, слыша восторженные крики со всех сторон:

— Андре-е-й! — Аверин!

Когда мы проходим как минимум половину пути, его снова зовут истошными криками теперь уже сделать фото, и муж, оставив меня, направляется к кричавшим зрителям.

— Красавчик он у нас, правда? — звучит за спиной, и я вздрагиваю от неожиданности и оборачиваюсь.

— Красавчик он у нас, правда? — звучит за спиной, и я вздрагиваю от неожиданности и оборачиваюсь.

Передо мной в жутко откровенном и жутко коротком белом платье стоит Анжела и насмешливо улыбается.

Замечаю, как оживляются вспышки фотографов, увидев нас вместе. Ну да, по их мнению, любовница подошла к жене, и это как минимум надо запечатлеть.

— У меня! — твердо заявляю я и холодно смотрю в ее голубые глаза.

— Правда?! — она кривит губы в отвратительной усмешке. — А я, когда целую его, когда сгораю от страсти в его руках, так не думаю.

Ярость начинает клокотать во мне безумным пламенем, но я плотно сжимаю губы и отворачиваюсь, пытаясь проигнорировать ее слова.

Но зараза не думает оставлять меня в покое и снова шипит возле моего уха:

— Он заводит с пол-оборота. Ему я готова отдаться прямо тут, на красной дорожке, на глазах у всех!

Ни секунды не думая, я резко поворачиваюсь к ней и со всей силы влепляю пощечину, а дрянь театрально восклицает:

— Сумасшедшая!

Как во сне вижу новую атаку вспышек, обалдевшие взгляды перешептывающихся людей, показное изумление Анжелы и хмурое лицо Андрея, явно недовольного моей выходкой.

Он немедленно подходит ко мне, берет под локоть и гораздо быстрее, чем раньше, ведет к ступенькам.

— Усмири свою жену, — доносятся вслед слова Анжелы.

Муж не оборачивается и ничего не отвечает ей, но и больше не улыбается, и я остро чувствую, что он злится. Держа одной рукой платье, я сосредотачиваюсь на ступеньках, мелькающих перед глазами, чтобы в довершение ко всему еще не завалиться прямо на них и не обрадовать Анжелу и любителей сенсаций.

Едва мы поднимаемся и оказываемся в холле театра, Андрей накидывается на меня:

— Что ты творишь?

«Что она творит?» — хочется закричать мне, но я прячу глаза в пол и молчу.

— Ты говоришь, что тебе не нравится шумиха и все эти дурацкие статьи, а сама устраиваешь шоу прямо на красной дорожке! — кипя от негодования, продолжает он.

— Она заслужила это, — наконец получается выдавить из себя я в свое оправдание.

— Неужели нельзя было сдержаться?

— Она сказала мне такие вещи про вас, что я не смогла.

— Черт, Настя, меня просто достала твоя маниакальная ревность! У всякого человека приходит конец терпению.

Я до боли прикусываю зубами нижнюю губу, чтобы заставить себя не разреветься прямо у всех на глазах.

— Меня бесит, что ты мне не веришь. Меня бесит, что мне надо постоянно тебе что-то доказывать! Это жизнь, а не урок геометрии, и если в ней есть аксиома, то только эта.

Помолчав еще пару секунд, он добавляет:

— Мне что, действительно надо изменить тебе, чтобы хотя бы было не обидно от твоих постоянных упреков и обвинений?

Отворачиваюсь и незаметно стираю слезы, все-таки убежавшие из глаз.

Смотрю вокруг — все счастливы или кажутся таковыми, все в предвкушении решения жюри и праздника. Общаются, улыбаются, смеются, а мне хочется одного — включить эту церемонию на перемотку и поскорее спрятаться от всех в номере и дать волю слезам, душащим меня. Но, по закону подлости, все тянется слишком медленно, Андрей слишком холоден, а происходящее слишком неинтересно.

Мы возвращаемся домой, и я, лишь только взглянув на Алину, понимаю, что она смотрела трансляцию церемонии закрытия в прямом эфире и уже в курсе того, что произошло. Видимо, лишь мрачный вид Андрея помешал ей затронуть эту тему, чему я несказанно рада.

— Тебе Юлька звонила много раз, — тихо сообщает она мне, чтобы не услышал брат, и протягивает телефон.

Я собираюсь перезвонить ей завтра, но в этот момент мобильный подает голос.

— Да.

— Я видела, как ты залепила пощечину этой стерве! — восторженно вопит подруга.

Вздыхаю — ну хоть кто-то оценил мои действия.

— Что у вас случилось?

Выхожу на балкон и отвечаю:

— Она говорила про себя и Андрея ужасные вещи. Я не сдержалась.

— Ты думаешь, они все-таки…

Не даю договорить подруге.

— Я ничего уже не думаю, но она вчера призналась на конференции во всеуслышание, что любит его.

— Капец! И что ты будешь делать?

— Ничего!

— Настя, нельзя все так оставлять! — снова вопит Юлька.

Облокачиваюсь о решетку ограждения и, закрыв свободной рукой лицо, выдавливаю из себя:

— Что я должна делать? Я ездила уже в Москву и ничего не увидела.

— Надо приехать не на один день!

— Я не могу и не буду этого делать!

— Ну хочешь, я сама поеду и послежу за ними пару дней? — воодушевленно предлагает она.

Задумалась — нужно ли вообще мне это, но Юля начинает давить на меня.

— Даже если ты не согласишься, я сама поеду и докажу, что он вешает тебе рога!

Тяжело вздыхаю.

— Ладно. Давай поговорим дома.

Вернувшись в комнату и сказав Алине «пойду лягу, я устала», скрываюсь за дверью нашей с Андреем спальни. Он уже лежит в кровати, отвернувшись к краю, с закрытыми глазами, и я решаю, что утро вечера мудренее, и не трогаю его.

Прошла неделя после нашего возвращения из Сочи, а я до сих пор не могу успокоиться после того представления, что устроила Настя на красной дорожке Зимнего театра.

Нам до сих пор перемывают косточки, поочередно высмеивая Настю, меня, Анжелу в зависимости от того, на чьей стороне автор. К тому же я все еще злюсь на жену из-за ее замучившей меня ревности. Я не могу понять, почему просто нельзя верить моему слову, ведь я никогда не обманывал ее?

В итоге все наше общение с того самого утра в Сочи сводится к коротким разговорам об Ане. Мне не нравится это, но я не могу ничего с собой поделать и пересилить себя.

Стук в дверь отвлекает меня от моих мрачных мыслей и я иду открывать ее. На пороге стоит Анжела, и, прежде чем я что-то произношу, вешается на мою шею. Убираю ее руки с себя и отхожу в сторону. На нее я тоже злюсь и ни разу после возвращения не пересекаюсь нигде, кроме съемочной площадки.