— Почему здесь? Почему сегодня?

Я поворачиваюсь к ней. Настя так близко. Смотрит так нежно. Ласково провожу пальцами по ее щеке и отвечаю:

— Потому что здесь в этот день пять лет назад меня поцеловала одна очаровательная девушка…

Она растерянно моргает, скорее всего, вспоминая, какое сегодня число, но я спасаю положение, целуя ее в сводящие с ума губы.

С трудом оторвавшись от жены, я открываю корзинку для пикника и протягиваю ей два бокала.

Мы пьем терпкое красное вино, перемешивая его с поцелуями, жарим на огне хлеб с сыром, кормим друг друга виноградом и растворяемся в переполняющем нас счастье.

— Ты хочешь искупаться? — спустя какое-то время предлагаю я.

Хмурится, но быстро светлеет и кивает.

Скидываем с себя одежду и с разбега влетаем в реку. Прохладная вода остужает наши горящие от страсти тела, но в наших сердцах горит такой огонь, который ничто не может остудить.

В сумраке вечера, наедине с природой и друг другом мы наслаждаемся этими прекрасными моментами, скользя по спокойной глади реки, брызгаясь, смеясь и бесконечно улыбаясь.

— Плыви ко мне, — зову я ее, нащупав ногами дно.

Настя послушно подплывает и, держась за мои плечи, подтягивает ноги, которыми обхватывает мой торс. Прижимаю ее к себе плотнее, и жадно впиваюсь в полураскрытые губы, чувствуя, что дальше не хочу себя сдерживать…

Она понимает с полувзгляда и позволяет мне проникнуть в себя, озвучивая соединение наших тел стоном, который тут же разносится по просторам Оредежа. Начинаю приподнимать и опускать ее за талию под легкие всплески и наше сбившееся дыхание. Такого невероятного секса у нас не было давно. Мы, река, звезды и незабываемые эмоции и ощущения…

Настя громко кончает, и я, сцеловывая ее стоны, сам быстро приближаюсь к оргазму. Движение, еще одно и я еле удерживаюсь на ногах от извержения невероятного удовольствия.

Какое-то время мы продолжаем неподвижно стоять, не желая разъединяться, а потом чувствую, что она начинает замерзать, и выношу ее из воды.

Закутав Настю в полотенце, отношу в палатку.

Тушу костер и, убедившись, что он погас, залезаю к ней.

— Согрелась?

Кивает и, придвинувшись ко мне, кладет мою руку себе на талию. Притягиваю жену еще ближе.

— Ты счастлива?

Кивает.

— Я люблю тебя.

— И я. Очень, — шепчет в ответ.

— Знаешь, если для тебя так важно пойти учиться, я не стану возражать.

Настя приподнимается и недоверчиво заглядывает в мои глаза.

— Правда?

— Да. Только пока Аню не отдавай в садик, пусть все по очереди сидят с ней.

Она взвизгивает и начинает, как дочка, покрывать мое лицо поцелуями в сумасшедшем порядке, а я смеюсь от ее реакции на мое согласие.

Жизнь опять засасывает меня своей нескончаемой рутиной. Сплошные съемки, смены по двенадцать часов. Я не видел Настю и Аню уже десять дней и жутко скучаю по ним, и как только появляется один свободный день, я сразу отправляюсь домой.

Вчера, созваниваясь, мы договорились, что я заберу жену из универа и мы вместе заедем за дочерью, и сейчас, подъезжая на нужную улицу, я высматриваю Настю глазами.

Увидев жену, я прошу водителя притормозить и, выскочив, машу ей. Она, встретив мой взгляд, улыбается во все лицо и бежит к машине. Притягиваю ее к себе и вдыхаю цветочный запах волос.

Как же я соскучился!

Как же рад чувствовать кожей!

Улыбаясь от счастья, тяну Настю за руку за собой в машину и усаживаю рядом на заднее сиденье.

Таксист трогается с места, и мы начинаем пробираться сквозь пробки на выезд из города. Позабыв, что не одни, впиваюсь в сладкие губы жены и предвкушаю бессонную ночь и жаркий секс.

Целуясь, как влюбленные школьники, мы доезжаем до Пулковских высот. И только потом, найдя в себе силы оторваться друг от друга, обмениваемся новостями, которыми не успели еще поделиться, и с разговорами доезжаем до поселка.

Проезжаем Почтовую улицу и мобильный Насти оживает. Она не глядя отвечает, и по тому, как мгновенно бледнеет моя жена и начинает задавать взволнованным голосом «что? когда? как это произошло?», я понимаю, что что-то случилось.

Но с кем?

Смотрю на ее посеревшее, безжизненное лицо, и догадываюсь — с Аней. Не дожидаясь, пока она повесит трубку, набрасываюсь:

— Что случилось? Где Аня?

Настя сжимает телефон в руке и, смотря на меня влажными глазами, лепечет:

— Пошла гулять с бабушкой и пропала.

Легонько встряхиваю ее за плечи, чтобы она пришла в себя и выдала всю информацию, которую сейчас получила.

— Как пропала?

По щекам жены начинают течь слезы.

— Была на площадке и пропала.

— Черт, Настя! Это все из-за того, что тебе понадобилось учиться! — не сдерживаюсь я.

Она обескураженно смотрит на меня и бормочет убитым голосом:

— Такое могло случиться и если бы она была со мной.

— Нет! Если бы она была с тобой, такого бы не случилось! — категорично заявляю ей.

Отворачивается, вытирает ладонями щеки, но я так обеспокоен и сердит на нее, на себя, что что-то внутри сдерживает и не позволяет пересилить упрямство и начать ее успокаивать.

Выскочив возле дома бабушки Насти, мы сломя голову бежим к квартире. Старушка открывает дверь, вся в слезах, и причитает:

— Я не уберегла ребенка.

Ее истерика действует на нервы, но я должен услышать из первых уст, что произошло.

Держу себя в руках и как можно спокойнее прошу:

— Подробно расскажите, как все было.

— Мы пошли гулять, — начинает она, всхлипывая. — Пришли на площадку у дома. Аня стала играть с ребятами, я сидела на скамейке. Я ненадолго отвлеклась, разговаривая с Петровной, а когда посмотрела, ее уже не было.

Дальше следует новый поток слез, и я разворачиваюсь и быстро направляюсь вниз. По шагам сзади понимаю, что Настя бежит за мной следом.

Едва мы спускаемся на пару пролетов, как натыкаемся на Аню, спокойно поднимающуюся по ступенькам. Она смотрит на нас удивленными глазами и не понимает, чего мы таращимся на нее, как на привидение.

Хватаю дочь и, выдыхая, прижимаю к себе.

Слава Богу, она жива, ее никто не похитил. О чем только я не передумал за это время. Ставлю Аню обратно на лестницу, и она, внимательно посмотрев на Настю, взволнованно спрашивает:

— Мама, что случилось? Почему ты плачешь?

Настя бросается к ней, стискивает в своих объятиях и рыдает.

— Мама, мне больно, — ноет капризуля, и та отпускает ее.

— Где ты была? — спрашиваю, садясь на корточки, чтобы удобнее было с ней разговаривать.

— Я ходила в магазин.

— Одна?

Она хмурится, скорее всего, начиная догадываться о причинах моих бурных проявлений чувств и слез матери, и, погладив Настю по волосам, произносит:

— Мама, я тебя люблю!

— Аня, ты понимаешь, что так нельзя делать? Нельзя без разрешения никуда уходить! — всхлипывая, пытается отчитывать ее Настя.

— С бабушкой долго, — заявляет дочка, хмурясь и надувая губы, очевидно, понимая, что, когда эйфория после возвращения у всех пройдет, ее, скорее всего, накажут. — Я захотела пить и решила быстро сходить в магазин.

— А деньги у тебя откуда?

— Леша вчера пятьсот рублей дал, — сдает она брата.

— Ты понимаешь, что ты всех напугала?

Кивает и смотрит на меня так, что уже невозможно на нее сердиться.

— Ты поняла, что так нельзя делать?

Кивает.

— Больше этого не повторится?

— Нет.

— Хорошо. Пойдемте успокоим бабушку и поедем домой.

После возвращения к себе день как-то не клеится. Настя молчалива и грустна. Я понимаю причины этого, но не собираюсь идти на попятную.

Аня, чувствуя свою вину, закрылась в комнате и занимает себя сама. После молчаливого ужина, где из фраз звучали лишь «подай мне это, хочешь добавки? спасибо», мы снова разбредаемся кто куда, и только вечером, после того как Настя уложила Аню и мы остаемся снова одни, я возвращаюсь к неприятному разговору: