— Все, успокойся, — протягивает мне невесть откуда взявшийся стакан с водой.

Глубоко дышу носом и делаю несколько глотков.

Это какой-то кошмар. Дурной сон. Я сейчас проснусь в своей постели, сладко потянусь, прошепчу, как бабушка учила: "Куда ночь, туда и сон", и это все забудется. Навсегда.

Только горячий бок, прижимающийся к моей талии и тяжёлая рука на плечах не позволяют упасть в тишину и спокойствие обморока.

— Успокаивайся, сейчас Василиса придет. Потом погорюешь, — слышу тихий голос Матвея и возмущённо задыхаюсь.

— Как ты можешь быть таким циничным?

Знаю, что он слышал разговор, от его внимания ничего не ускользнет. Но его безразличие к чужому горю выводит меня из себя.

— Все, она идёт, — слышу в ответ. — Вытри слезы и улыбнись.

Ощущаю лёгкий щипок в ягодицу.

Вот засранец!

Пока горевала, не почувствовала, как слезы снова набежали на глаза. Белесая пелена застилает взор, в голове звенит оглушающая тишина. Я должна собраться. И быстро. Если Василиса увидит меня такой, то точно сбежит, и я не смогу ей помочь.

— Я тут подумала, — тихо проговаривает девушка, присаживаясь за столик, — я пока не могу. Я хочу попробовать сохранить свой брак.

— Ладно, — словно робот отвечаю. Я не в силах доказывать, уговаривать. Просто не могу, нет сил — ни моральных, но физических. — Вы мой номер знаете. Если надумаете, или что-то случится — я на связи. — Встаю из-за стола и на ватных ногах медленно ухожу из ресторана.

Ушибленный палец легко пульсирует болью. Это и позволяет мне прийти в себя. Я чувствую свое тело. Хотя бы ту часть, что физически болит.

Потоки воды обрушиваются на плечи, когда я выхожу из ресторана. Словно развеивают морок отчаяния.

Иду вперёд по тротуару, не замечая ничего вокруг. Не чувствуя холода.

Предплечья обхватывают горячие ладони, останавливая. Матвей разворачивает меня к себе.

Впиваюсь взглядом в его красивое хмурое лицо. Крупные капли стекают по его высокому лбу, слипшиеся мокрые ресницы обрамляют серо-голубые глаза, пронзительный взгляд которых согревает внутренности. Разжигает кровь, заставляя ту быстрее течь по венам.

Зачем таких красивых рожают?..

— Идем в машину, — ласковый хриплый голос доносится до мозга. — Совсем замёрзнешь.

Горячие ладони скользят по рукам, обхватывают холодное запястье и тянут вперёд. Делаю шаг вперёд. Ещё один. К ногам словно гири привязаны. Делаю глубокий вдох и уверенно иду за Матвеем.

Не слышу пиканья сигнализации, когда мужчина разблокирует машину, не замечаю, как он галантным жестом распахивает передо мной дверь. Просто падаю попой на сиденье и смотрю вперёд: на темный асфальт, на лужи, на которых расходятся большие круги, разгоняемые новыми каплями дождя. Люди с зонтиками снуют туда-сюда. Вон кирпичная остановка, под козырьком которой спрятались те, кто ждут автобуса. Сейчас он приедет и увезет всех. Кто-то спешит на работу, кто-то — домой. Только тело Нинки скоро опустят в сырую землю, мужа ее посадят, а ребенок останется в детском доме. Как же несправедливо! Жизнь продолжается, и мне нужно быть сильной, только как же это сложно!

Периферийным зрением улавливаю движения пальцев Матвея по панели, и слышу бодрящий звук печки, подающей тепло к моему продрогшему телу.

Мысли разбежались, словно тараканы. Мне сложно сосредоточиться. Дышать тяжело, за грудиной тянет ноющая боль.

Когда же закончится жестокость этого мира? Где тот край?

Когда-то давно, когда мне было так же плохо, мой друг отвёз меня на пустынную трассу, вручил пакет бутылок и оставил одну ненадолго. Швыряя бутылки в стену старой остановки и уворачиваясь от осколков, я выплескивала свои боль и отчаяние. Сейчас повод моей тогдашней истерики кажется смешным — парень бросил. Но мне немного полегчало.

Теперь ситуация намного серьезней.

— Ну давай, говори, — нарушаю тишину в салоне авто. Матвей не проронил ни слова с тех пор как сел в машину. Я чувствую как он напряжен. Машина мчит по серому городу, а меня начинает угнетать это напряжение.

— Что говорить? — хмуро отвечает Матвей, не глядя на меня

— Читай нотации, ругай меня.

— Не буду.

— Я думаю, может я что-то неправильно делаю? Зачем вмешиваюсь, — слова начинают литься из меня потоком. — Нина четыре раза прощала мужа. Уходила от него, таская сына за собой. Он пьет, ее бьёт, на ребенка замахивается. Настя оставляла комнату за Ниной, никого туда не селила. Нина в очередной раз вернулась к мужу, и… — всхлипываю. Слезы текут по щекам. Спазм сжимает горло, боль начинает пульсировать в висках.

Матвей крутит руль вправо и паркует машину в каком-то дворе.

— Я слышал. Успокойся. Ты ничего не могла сделать, — Матвей поддается вперёд. Обнимает меня. Я не могу сдержать рыданий. Он прижимает меня к плечу, позволяя выплакаться.

— Ты не понимаешь! Она его прощала не раз. Он в ногах у нее валялся, просил прощения. Она думала: бьёт, значит любит. Я умоляла ее одуматься! Говорила, если он ее убьет, то попадет в тюрьму, ребенка в детский дом отправят. Она не слушала. Я не позволю, чтобы такое случилось с Василисой… Я же не могу пройти мимо. Оставить ее. А вдруг он ее убьет?

— А вдруг нет? — горячая ладонь гладит меня по спине, успокаивая. — Есть такие жертвы домашнего насилия, которые не хотят выходить из зоны комфорта. Им удобно плакаться всем, как им тяжело. Та же Нина, она ведь постоянно возвращалась к мужу. Чтобы изменить свою жизнь нужно выйти из зоны комфорта. Значит ей так удобно было. Своего рода разнообразие в рутинной жизни. Твоя Василиса сама не знает, чего хочет. А вот ты можешь пострадать. Не дави на нее, не тяни из брака. Пусть сама решит. Если будет нужно позвонит. Вообще в таких случаях нужно обращаться в полицию, чтобы зафиксировали факт побоев. Ей и развестись будет легче и опеку над ребенком определить. Ты поможешь с жильем, направишь к психологу. Дальше она сама должна собирать свою жизнь по кусочкам.

— Но ведь она ни в чем не виновата, — возражаю я.

— Ты этого не знаешь. Оставь это пока. Поехали покушаем, ммм?

Я задираю голову. Матвей жжет меня взглядом своих серо-голубых глаз. Снимает каплю слез с щеки.

— Жрать хочу зверски, — добавляет он с улыбкой.

— Хорошо, — улыбаюсь в ответ.

Я немного успокаиваюсь. Матвей знает как оказать моральную поддержку. Настоящий профессионал. Где он был два года назад?..

— Учти, я тебя теперь одну не оставлю, — подаёт голос Матвей, снова заводя мотор. — Побуду с тобой немного.

— Мне нужно Леську забрать из садика, — возражаю я.

— Заберем, — безапелляционно отвечает он.

— Ладно, — отвечаю, не протестуя. Сил нет. Я выдохлась этой истерикой. Ещё нужно найти координаты мамы Нины, помочь с похоронами.

Как же я устала от всего этого!

*Фраза из мюзикла "Чикаго"

— Ты любишь восточную кухню? — задаю вопрос Миле, пытаясь отвлечь эту женщину от ее невеселых размышлений.

Мы проехали полпути до пункта назначения, а Мила сидит мрачнее тучи. Безэмоционально смотрит на дорогу через лобовое стекло. Только медленно вздымающаяся шикарная грудь-двоечка идентифицирует то, что она жива и в сознании. Только что там в этом сознании — даже мне страшно представить.

Я считаю, что был прав, когда уговаривал Милу отстать с этой помощью несчастным «жертвам абьюза». Всем не поможешь, а она действительно может пострадать. Я бы подумал, что ей попросту нечем больше заняться, но судя по тому, сколько она делает для «Олимпа», заканчивает обучение на психолога в местном институте, одна воспитывает дочь и при этом умудряется найти время для личной жизни, то я удивляюсь, когда она вообще спит и ест. Худая такая. Не вобла, нет. Просто фигуристая стройная худышка. С очень аппетитными формами. Сглатываю подступившую слюну и продолжаю:

— Я знаю один хороший ресторанчик восточной кухни. Его шеф-повар мой школьный товарищ. Такие вкусные блюда готовит… Ммм?