— Виталь, — умоляю дрожащим голосом, тогда он отвлекается от экрана. Видя мое состояние тут же встревоженно глядит на меня. Переводит взгляд на телефон, и брови его взлетают вверх…"

— Нет! — кричу я, дергаясь всем телом. Не сразу понимаю, что я в своей кровати. В новой квартире. Виталик мертв — мне нечего бояться. За окном ночь.

Как там Леська? — подрываюсь встать с кровати, но чувствую, как кто-то меня трясет.

— Мила, что с тобой? — полураздетый встревоженный Матвей сидит на кровати, укрытый моим покрывалом.

— Мне нужно к Лесе, — дергаюсь я, но он придавливает меня за плечи к подушке. — Пусти, — всхлип вырывается из груди. Отвариваюсь, пряча слезы.

— Мил, — Матвей наваливается сверху, пальцами за щеки поворачивает мою голову обратно. Губами смахивает мои слезы, что рвет на части мои протесты, мои бастионы. Я больше не могу.

Не могу!

Не могу!

Не могу так жить!

Это невыносимо.

— Что случилось, моя хорошая? — шепчет он. В его глазах нет ни тени вожделения. Только бесконечная тревога и волнение. — Он бил тебя? — этим вопросом кидает меня в холодную прорубь моих страхов.

У меня пропал голос, поэтому только киваю.

— Жаль, что я не могу его убить, — огорчённо бормочет он.

— Это уже не важно, — глотаю тугой ком в горле. Его отчаяние передается и мне. И я понимаю, что это все прошлое.

Я выжила. Когда Виталик ушел в ванную смывать кровать с кулаков, кряхтя я поднялась с пола. Прижимая руку к ещё плоскому животу, другой рукой опираясь о стену проплыла к детской. В тот вечер я готовила праздничный ужин, хотела объявить чудесную новость о второй беременности. Я думала Виталик обрадуется. По ногам текла кровь, низ живота разрывался от боли — Виталик бил меня ногами. Понимала, что ребенка там больше нет. У меня не было сил горевать об ушедшем. Нужно было спасать себя и Леську. Завернула ее в одеяло, подхватила на руки и опрометью бросилась из квартиры, хватая с тумбочки в прихожей свою сумку с документами и деньгами. Как была — в халате и тапочках добежала к дому подруги. Она заметно обалдела, тогда увидела в каком состоянии я была.

— В тапочках? — кричала она на меня. — В ноябре месяце? Ты с ума сошла?

— Не ори, малую испугаешь, — отмахнулась я, ссаживая ребенка на диван и проверяя, не замёрзла ли она. Бежала я всего лишь два квартала, но на улице было уже не жарко. За себя я пока не тревожилась. Главное было спасти малую. За нее я боялась больше чем за себя. Умом понимала, что Виталик не тронул бы ребенка, но если он меня избил за то, что прочитала смс от любовницы и потребовала объяснений, но кто знает, на что он ещё способен? — Можно я у тебя поживу?

— Конечно.

В тот вечер подруга больше не ругалась. Только охала, помогая мне стирать кровь с лица. Аккуратно, стараясь не причинять мне боль. Замороженный кусок свинины от синяков не помог. Наутро лицо напоминало фарш. Я год не выходила из дома, работая в интернете. Не смотрела в зеркало, ненавидела свое отражение. Ненавидела Виталика и рыдала от отчаяния. Когда мне сообщили о его смерти, я ничего не почувствовала. Облегчение не пришло до сих пор.

До сих пор…

Рассказываю это все Матвею и понимаю, что меня отпускает…

Он обнимает меня, поглаживает по спине.

Я так благодарна ему. За все. За поддержку, за участие, за помощь.

В груди рвется тугой узел напряжённости, когда все чувства обострены, затылком чувствуешь приближение опасности. Когда озираешься по сторонам, ожидая удара. Когда глаза на затылке, распахнуты даже ночью, опасаешься каждого шороха…

Неужели все это в прошлом?

Мне сложно поверить.

Матвей утешает меня, пока я градом лью слезы. Не останавливает меня, понимает, что мне это нужно. Напряжение постепенно сходит на нет.

В голове стоит звенящая пустота. Глаза закрываются, я не могу подавить зевок.

Засыпаю на руках Матвея уже с улыбкой на лице. Как же хорошо, что он рядом со мной…

Наутро наскоро позавтракав, собираемся в больницу выписывать Леську с больничного. Матвей покорно сидит на диване, листая что-то в телефоне, пока я бегаю по квартире как курица с отрубленной головой по бабушкиному огороду. Чтобы я не перескакивала через его ноги, Матвей не глядя спокойно приподнимает их над полом, прижимая колени к груди.

— Лесь, где твои колготки? Ага, вот они. Иди сюда — одену.

— Неть! — моя вертлявая звезда хохоча вырывается из моих рук и убегает.

— Лесь, ну пожалуйста! — умоляю я, бегая за ней с колготками в руках. — Ох! — останавливаюсь и хватаюсь рукой за дверцу шкафа. Головная боль простреливает висок.

— Мил, все в порядке? — меня тут же подхватывают крепкие сильные руки Матвея.

— Все нормально, — подаю сухой, безжизненный голос. В горле все вмиг пересохло. Что со мной происходит?

За руку подведя меня к дивану, Матвей вынимает колготки из моих рук и отправляется ловить Леську. Глаза закрываются.

— Мил, — трогает он меня за плечо. — Мы готовы. Ты как? — с придыханием спрашивает. А я озираюсь по сторонам.

— Нормально. Нужно кресло установить в твою машину. Я не смогу за руль.

— Я вижу, — согласно кивает он. — А детское кресло я купил для Леськи, — немного смущаясь произносит Матвей.

— Хорошо, — отвечаю просто, не акцентируя на этом внимание. Стараюсь вложить в голос как можно больше нежности. Меня трогает эта забота о нас с Леськой. Он знает, что у меня есть кресло для дочери, и мы могли бы переставить его в машину Матвея. Но он купил. Сам. Для моей дочери. Значит ли это, что он будет участвовать в нашей жизни и дальше? В груди разростается давно забытое чувство. Я уже забыла каково оно на вкус. Надежда.

На то, что он с нами возится не из жалости. На то, что у него серъезные намерения.

А хочу ли я этого?

Безумно хочу.

Прикасаюсь ладонью к его плечу и произношу тихо:

— Спасибо, Матвей.

В его глазах плещется нежность, уголок губ дёргается в улыбке.

— Мама, смотри, как я умею, — кричит Олеська, намереваясь спрыгнуть со стола.

— Леська! — кричу, дергаясь к ней, но Матвей оказывается проворней. Подхватывает дочь на руки и делает самолётик, отчего малая громко и звонко хохочет.

Эта картина нежностью отдается в сердце.

Я чувствую, словно сердце Снежной Королевы оттаивает. Его согревает любовь.

— Ну смотри, Мил, — перебирая результаты анализов и выкладывая белые листы бумаги передо мной, немолодая женщина-врач огорчённо тыкает пальцем в показатели. — Вот это, — обводит ручкой скан моего черепа на снимке МРТ, — последствия давней черепно-мозговой травмы. Как ты ее вообще на ногах перенесла — не представляю. Нужно было сразу в больницу.

— Я не могла, — оправдываюсь я. Не думала, что последствия избиения меня мужем могут быть настолько плачевные, что откликаются три года спустя. — Ребенок маленький.

— Что не с кем было оставить? — грозно смотрит на меня поверх очков.

— Не с кем… — пожимая плечами и виновато опуская голову.

Каждый встречный-поперечный считает своим долгом упрекнуть меня в том, что я плохая мать, или плохая жена, или не состоялась как женщина. Никто не знает обстоятельств, в каких я оказалась. Никто из них не знает, как это тяжело — одной растить ребенка, при этом зарабатывая на еду.

— После травмы образовался сгусток, — продолжает врач. — Он давит на нерв. Опухоль была не злокачественной, но! — поднимает к потолку указательный палец. — Недавняя травма головы спровоцировала новую опухоль. Если сгусток лопнет, последствия могут быть непредсказуемые. Счёт идёт на дни. Возможно на часы.

— Что же мне делать? — голос дрожит, перед глазами все плывет.

— Нужна операция. Мы поставим тебя на очередь, но о сроках проведения я ничего не могу сказать.

Выхожу из здания медучреждения на трясущихся ногах.

— Ты всегда так делаешь! — кричит симпатичная девушка своему парню, чуть не сбивая меня с ног.