— Нет, я так больше не могу! — Вся боль, которую я глушила на протяжении месяцев, все мои переживания дают выход. — А если я не переживу операцию? — Вкрадчиво смотрю в глаза матери. — У меня шансов 50х50. Или останусь инвалидом, трезво мыслящей, но в плену парализованного тела? Какой меня запомнит дочь? Боящейся собственной тени? Я устала так жить, мама! Я же не живу вовсе! Я существую! А с ним я дышу, понимаешь? Я такого никогда не испытывала! Даже замужем была, а целоваться не умею! Я хочу, чтобы дочь запомнила меня счастливой!

— А если ты выживешь? — опускает меня с небес на землю моя родная мама. — Реабилитация займет минимум полгода. Он будет с тобой рядом? Останется после?

Теперь пришла моя очередь задуматься. Я не хочу, чтобы Матвей видел меня такой… Беспомощной. Неадекватной. Кормил с ложечки, менял памперсы, как маленькой. Как он после всего этого сможет смотреть на меня, как на женщину? Желанную, любимую. Да и терпеть столько времени, ведь мне будет противопоказан секс, как и любые физические нагрузки, кроме тех, что пропишет врач.

— А его не будет рядом после операции, — говорю тихо.

Мама снова охает:

— Как так?

— А вот так.

— А если сосуд лопнет до операции?

Беру ее лицо в ладони.

— Мам, я готова рискнуть. Я уже попрощалась со всеми вами, попрощалась с жизнью. И сейчас живу каждым мгновением, которое может стать последним. — Улыбаюсь сквозь слезы. Я ее понимаю. Мне было бы невыносимо заживо хоронить дочь. Но я надеюсь на лучшее. Хочу в ком-то веки побыть эгоисткой. Не мамой быть, не дочерью. А просто женщиной. Просто жить и любить. Украсть у судьбы мгновения счастья.

Из сна меня вырывает звонок мобильного телефона. Риэлтор Андрей, который помогал мне продать квартиры Виталика и купить новую, в которой сейчас живём мы с Лесей.

— Мил, есть тема одна. Я продаю квартиру, у моих клиентов целая комната детских вещей на девочку. От нуля до трёх лет. И игрушки. Много. Клиентка хочет все выкинуть, я посоветовал отдать на благое дело.

— Андрюх, пришли мне адрес смской, я буду в течение часа, — недовольно бурчу в трубку. Он знает чем я занимаюсь и в каком положении была, когда мы познакомились. Одно время мне казалось, что я ему нравлюсь, но после перенесенной травмы, полученной от мужа, я не готова была на отношения, и Андрей это вовремя понял. Сейчас мы находимся в приятельских отношениях, и он иногда звонит мне с вот такими предложениями. За это я знакомлю его с женщинами, благо, номеров которых в телефонной книжке хватает с лихвой. Но переборчивый Ромео, который каждый раз томно вздыхает и намекает, что пора бы ему жениться, все никак не думает заходить дальше второго свидания.

— Мил, там целая комната. Одна ты не справишься.

— Поможешь? — хмыкаю я в трубку

— Ну а куда я денусь, — юморит Андрей.

Через сорок минут хожу по просторной квартире. С виду она жилая. Только аура здесь… Тяжёлая. Болезненная. Что же здесь произошло? Почему мать ребенка хочет выкинуть детские вещи? Вполне логично не тащить в новое жилище старые вещи. Не нравится мне здешняя атмосфера.

— Смотри, — показывает мне Андрей, распахивая дверь в детскую, и я замираю на месте. Воздух выбивается из лёгких.

На стенах розовые обои, большая кровать с пологом из розового фатина в углу комнаты. Как у диснеевской принцессы. Леська давно уже просит такую, а я отмахиваюсь. Может пришло время? Нужно напоследок делать что-то хорошее. Тем более для дочери. Когда приеду домой, сразу же закажу такую.

Возле кровати стоит маленький детский столик и стульчик. Возле противоположной стены располагаются невысокие шкафы с полками для игрушек. И небольшой диванчик, над которым висит картина изрезанная ножом в лоскуты.

Становлюсь коленями на диванчик и прикладываю неровные листы к полотну. Красивая девочка лет двух или трёх со смешными хвостиками на голове, похожая на нее женщина, видимо мать. И отец ребенка… Это Матвей.

— Девочка умерла ровно три года назад от лейкимии. В эту комнату никто не заходил все это время, — голос Андрея режет по венам, выворачивая внутренности. Прижимаю руку ко рту, сдерживая рыдания. Теперь понятно, почему он такой отстраненный. Не могу вынести этого ужаса, сползаю с дивана и выхожу из комнаты. Несусь прочь из этой квартиры, из этого дома. Прочь от этой боли и страданий. Я бы не выдержала.

— Мил подожди, — останавливает меня Андрей, впивается взглядом в мое лицо. Между бровей обозначается складка. По моему виду он всё понял. — Я займусь всем этим. Тебе за руль нельзя в таком состоянии, возьми такси.

Все, что я могу выдавить из себя — это короткий кивок головой.

***

В противовес совету Андрея, дрожащими руками открываю замок и распахиваю дверь своей машинки. Все как всегда, но я не решаюсь залезть внутрь. Салон светло-бежевой окраски, кожаные сиденья. Спинку пассажирского сиденья Леська изрисовала фломастерами. Я все никак не отгоню свою ласточку в салон, чтобы привели все в Божеский вид. А сейчас… Зачем? Пусть рядом со мной будет частичка моей дочери. Она ведь старалась, рисовала, пока я рулила по городу.

Делаю глубокий вдох и присаживаясь на сиденье. Не могу сбросить это оцепенение после увиденного.

Боже мой! Одно дело знать, что любимый человек пережил подобный кошмар, совсем другое дело — увидеть это своими глазами. Квартира так хорошо обставлена красивой мебелью. Занавески на окнах создают уют, и видно, что выбирала их женщина — везде рюшечки, цвет гармонирует с тоном стен и мебели. Жаль, цветы на подоконниках засохли. В этой квартире жили! Жили, черт возьми!

Украшали новогоднюю ёлку, спали в добротных кроватях, занимались любовью, делали детей, воспитывали дочь.

Да твою мать!

Слезы катятся из глаз, мне не хватает воздуха, чтобы сделать вдох.

Да как так-то?

Чем этот замечательный мужчина заслужил такое горе? Что он сделал, что судьба так его наказала?

А я? — хочется кричать так, чтоб сорвать голос. Рыдания душат. Чем я заслужила такое? Почему моя дочь должна расти сиротой? Ни отца, ни матери! Я знаю, что моя мама сможет позаботиться о Леське, даст ей родительское тепло, заботу. Но почему это буду не я?!

Почему?

Почему, Господи?!

Чем заслужила.

Я не могу так больше!

Боль пульсирует в висках, и я, порывшись в сумочке нахожу таблетки, прописанные врачом. Дрожащими пальцами выдавливаю белую штучку из блистера, но не удерживаю, и таблетка падает и катится куда-то под сиденье.

Ну блин, блин, блин!

С яростью луплю по рублю, чтобы сбросить напряжение, но это не помогает. Звук клаксона тонет в звуках города, и это возвращает меня в реальность.

Что мне делать? Я сказала маме, что Матвей не узнает о моей болезни, что его не будет рядом во время реабилитации. Уверена ли я в своем решении? Сейчас, когда увидела картину несостоявшейся семьи — да. Я не хочу чтобы он снова прошел через это.

Жестоко ли это? Несомненно. Когда он узнает, будет в ярости. Я так думаю. Но у меня нет другого выхода.

Даже если выживу, и мой организм сможет восстановиться, я действительно не хочу, чтобы Матвей возился со мной, как с маленьким ребенком.

А я бы смогла выйти за него…

Отгоняю шальную мысль, встряхнув головой. Нет. Все это в прошлом. Операция совсем скоро. До этого времени мне нужно расстаться с Матвеем. Пусть узнает о моем исчезновении из других источников.

Но, он упертый. И терпеливый. Вон, как долго меня обаживал, шел на мои условия, лишь бы быть рядом. Это все не ради секса. Я видела его живой интерес, когда мы обедали в кафе. Он хотел мне понравиться. Я все испортила своим предложением. Но он ведь согласился!

Мне нужен весомый повод, чтобы он принял наше расставание.

Но какой повод найти?

Он действительно избавил меня от козней Шахова — за все это время с момента нашего разговора с Матвеем, ни ко мне, ни к Игорю больше никто не наведывался в предложениями продать клуб по дешёвке.