— Нет… Мне… дадут таблетку… и я ничего не почувствую.

— Мама, не нужно опелации. Я тебя вылечу, — молит дочь. — У нас дома набол есть! — Ее переживания рвут меня на части. Вот как собраться?

Она такая маленькая, беззащитная, искренняя. Так любит меня. Так боится меня потерять.

— Эта операция необходима, зайчишка. Но я хочу, чтобы ты знала…

Я не могу! Не могу этого произнести! Как ей сказать о таком?

— Я всегда буду рядом, моя хорошая… — несильно прижимаю к себе ребенка, успокаивающе глажу по спине. Невидящим взглядом смотрю в стену.

Я должна держаться. Должна. Ради дочери. Ей ни к чему моя истерика.

— Лесь, подожди меня в коридоре, — подаёт голос моя мама.

Последний раз вжимаюсь носом в макушку дочери, тяну сладенький запах ее невинности. И отпускаю.

Леська послушно соскакивает с кровати и устремляется к двери.

— Я буду тебя ждать, — радостным обещанием дочь рвет меня на части. Приплясывая она выскакивает в коридор.

— Мила, соберись, — раздается над ухом твердый голос матери. Матрас кровати прогибается под ее весом, когда она присаживается рядом. Так строго буравит меня взглядом! — Не хорони себя раньше времени. Ты нужна ей.

— Я не могу, мама, — горячие слезы все катятся по щекам. Мама прикладывает ладони к моим щекам, большими пальцами стирает влагу.

— Ты должна, Мила, — ее приказной тон выводит меня из оцепенения.

— Мам, если я не выкарабкаюсь… Прошу.

— Я поняла. Я отвезу тебя на эвтаназию.

— Спасибо, — волна накопившихся эмоций окатывает облегчением, смывая все тревоги. Я знаю, что это решение далось ей нелегко. Но это необходимо. Она знает, как это тяжело одной воспитывать маленького ребенка.

Она не потянет и воспитание Леськи и тревоги за меня, если я не смогу реабилитироваться после операции.

Боже, невыносимо все это!

— Прости меня, мамочка, — обнимаю ее крепко и давлюсь слезами. — Прости за все плохое, что я сделала.

— Все хорошо, моя девочка, — мама тоже плачет не таясь. Все, что у нас есть — надежда, вероятность в двадцать процентов. Но это же лучше, чем ничего, правда? — Мне не за что тебя прощать. Борись, моя хорошая. Мы с Леськой ждём тебя.

— Ну как тут наша пациентка? — в дверях появляется медсестра, вкатывая в палату огромную каталку, застеленную белой простынью. — Вам пора на операцию.

— Еще секундочку, — прошу, разлепляясь с мамой.

— Вас анестезиолог ждет, — возражает медсестра.

Беру ручку и торопливо пишу на обратной стороне открытки свой ответ Матвею. Я все решила. Надеюсь, он меня поймет.

Мама помогает мне перебраться на каталку. Потом меня везут по коридору медцентра. В ушах стоит тоненький писк Леськи: “Мама! Мамочка!”

Я плачу, пока есть слезы. Если больно — это хорошо. Значит, я ещё жива.

Я вернусь к тебе, моя девочка.

Я смогу.

Матвей.

Дождь крупными каплями тарабанит по стеклу машины. Я не включал двигатель, не включал дворники. Мне это ни к чему. Не могу заставить себя уехать из этого двора. Сил хватило только на то, чтобы приехать во двор Милы. Сижу тут уже час, с тоской глядя на ее окна, зная, что ее там больше нет.

Я чертовски устал от всего этого.

Когда живёшь одной надеждой, столько сил прикладываешь для достижения цели, а потом все рушится, как карточный домик, в мозг поступает такая мысль: "А смысл?"

Был ли смысл добиваться любви желанной мной женщины?

Был ли смысл тратить столько времени на то, чтобы обезопасить ее бизнес от моего бизнес-партнера?

Был ли смысл ссориться с Шаховым? А ссориться с ним… Лучше сразу себе могилу выкопать и похорониться.

А Леся? Прикипел я к этой девочке. Уже представил, как поведу ее на первую линейку в школу. Бантики там хуянтики и все прочие приблуды, что так любят маленьки девочки. Мила была рада, что мы с Лесей нашли общий язык. Я хочу стать отцом для этой девочки. Разбираться с ее парнями, когда она подрастет, чтоб не обижали ее.

Смотрю на окна ее квартиры и вспоминаю как привез малой жёлтый телефон. Ее довольный возглас до сих пор звенит в ушах. А Милка злилась. Потому что дорогой. Как она онемела, когда я сказал, что купил для Леськи детское сиденье в машину. Да, дорогая. Я тогда решил твердо, что стану частью вашей семьи. Оставалось уговорить любимую.

Хотел дать понять этим двум запуганным девочкам, что меня не стоит бояться. Более того. Что я защищу их ото всех опасностей. Собой прикрою, если понадобится.

А теперь не понадобится.

"Олимп" защищает одно мое имя на документах, так что счета Леси будут пополняться постоянно. Пока существует этот спорт-клуб. Глядишь — сеть откроем. Было бы время.

А времени у меня много. Вся жизнь впереди.

Но теперь без надежды и одному.

Выть хочется от отчаяния. Расплакаться как маленькому мальчику.

Как же я устал от быстрого и такого переменчивого течения жизни.

Ещё совсем недавно она была в моих объятиях. Живая горячая, любящая, хоть и старательно пыталась это скрыть.

А теперь ее нет и не будет.

Боль вырывает сердце из грудной клетки. Как дальше жить без нее?

Как дышать этим воздухом?

Как?

Выхожу из машины и меня тут же окатывает стеной холодного дождя. Джинсы и лёгкий пуловер мгновенно намокают, но я не чувствую этого. Словно меня тут нет. Словно я умер вместе с воспоминаниями о нас с ней. Словно существую в этом материальном мире бесплотной тенью.

Дышать трудно. В глазах мелькают мушки.

Бреду вперёд, не разбирая дороги.

Прохожу в себя, когда глаза ослепляют фары, а слух прорезает громкий рассерженный гудок автомобиля. Я посреди проезжей части. А вокруг меня остановились машины.

— Ты долб…б что-ли? — слышится отовсюду.

Я замечаю знакомый дом.

Мне кажется, что нужно туда.

Все так же молча я продолжаю идти вперёд. Теперь к этому оплоту спасения.

Мне кажется, что как только я туда дойду, то моя боль станет меньше.

Я больше не могу это выносить.

Будто воздух выталкивает меня из этого мира. Все давит, распирает изнутри.

Как же мне плохо.

Наконец дёргаю ручку подъездной двери на себя.

Три этажа вверх, не чувствуя нагрузки на ноги.

Пальцем вжимаю кнопку звонка.

Хоть бы кто ответил.

Дверь распахивается и растерянная женщина запахивает длинный бежевый шелковый халат на талии.

— Матвей? — в голосе ее удивление. — Ты что здесь делаешь?

Мы давно не общались. Каждый из нас из ЗАГСа пошел своей дорогой.

Я не знаю, что ей сказать. Язык не слушается меня.

— Ну проходи, бывший муж, — голос ее обрёл уверенность, хотя смятение ещё осталось. Зачем я пришел сюда — не знаю. Мне нужен кто-то рядом, чтобы разделить мою боль. Я больше не могу.

В руке сминаю карточку, которую мне передала медсестра после операции Милы.

"Не для нас с тобою" — вот как звучит ее ответ.

Наше небо не для нас с тобою.

Нас не ранят ангелы стрелою.

И в объятиях мы не станем ближе.

Я люблю тебя и ненавижу…

Конец первой книги.