«Благодарю, брат. Именно наконец теперь только я узнал, что такое жизнь. Теперь передо мною открылся совершенно новый мир, теперь я вот вижу, что всё это движется, живет, чувствует, эдак как-то испаряется, как-то эдак, не знаешь даже сам, что делается. А прежде я ничего этого не видел, не понимал, то есть просто был лишённый всякого сведения человек, не рассуждал, не углублялся и жил вот, как и всякий другой человек живет».

Не углублялся и жил. Как его поставили, так всю жизнь в этом положении и прожил. Привели на лужок и забыли. Он траву ел, ел. Всю съел вокруг. И умер. «Какой это смелый русский народ!»

«В самом деле, что я был до сих пор? Понимал ли значение жизни? Не понимал, ничего не понимал. Ну, каков был мой холостой век? Что я значил, что я делал? Жил, жил, служил, ходил в департамент, обедал, спал, словом, был в свете самый препустой и обыкновенный человек. (А если женится, то необыкновенный, – дьявол Гоголь опять юродствует: „Какой ХОРОШИЙ человек Иван Иванович“ – О.). Только теперь видишь, как глупы все, которые не женятся; а ведь если рассмотреть, какое множество людей находится в такой слепоте. Если бы я был где-нибудь государь, я бы дал повеление жениться всем, решительно всем, чтобы у меня в государстве не было ни одного холостого человека».

«Если бы я был государь» – сакраментальная русская фраза (имеет она еще более сильный вариант, никогда прямо не высказываемый и даже «не вымысливаемый»: «Если бы я был Бог (Христос)»).

«Я бы психоаналитику, не читавшему Гоголя, руки не подал». Но это к слову. Вот фраза из «Опавших листьев»:

«Если бы в государственных учреждениях была 1/10 доля ума… то конечно, не только разрешён бы был брак гимназистам и гимназисткам, но он был бы вообще сделан обязательным для 16-ти (юношам) и 14 1/2 (чтобы не испортилось именно воображение) лет девушкам; и чтобы соблюдение этого было предоставлено согласованным усилиям родителей и начальств учебных заведений, и обеими сторонами – непременно исполнено, без чего не даётся „свидетельство об окончании курса“».

Розанов это просто женившийся Подколесин, Подколесин так и не выпрыгнувший из окошка. Подколесин-Гоголь выпрыгнул (всё-таки, действительно, «русский народ смелый»). Чего же я переживаю (чувство, что меня обделили, чего-то не додали, отняли). Русский в своем громадном, окончательном развитии, в своем развертывании до упора, когда гармошка плоской становится, – он такой и есть. Сильный расовый тип испанца – Дон Жуан. Сильный тип русского – Подколесин. Если и есть примеры счастливой русской половой жизни (что-то я не встречал), то это за счёт русской недоразвитости субъекта, его СЛАБОСТИ.

Подколесину перед самым венчанием говорят:

«Брак это есть такое дело… Это не то, что взял извозчика, да и поехал куды-нибудь; это обязанность совершенно другого рода, это обязанность… Теперь вот только мне времени нет, а после я расскажу тебе, что это за обязанность».

Примечание к №526

Отец покупал бормотуху и, помню, радовался: «экономия». И через четыре года на пятый умер.

Как сейчас вижу красивую и огромную отцовскую голову (62 номер), с высоким лбом интеллектуала, склонившуюся над тарелкой с объедками. Отец никогда не ел, он всегда доедал. Ломал кости от съеденной курицы и высасывал причмокивая костный мозг, чавкал гнилыми грушами, хлебал прокисшие щи, накрошив туда заплесневелые корки. И не болел. Отцовский желудок, желудок «человека 30-х» всё переваривал. Как о великой Обиде, запомнившейся на всю жизнь, говорил отец о том, что старшая сестра, у которой он жил, не дала ему, маленькому, сливок. (586) Он хотел съесть, а она его поставила в угол и сама съела. И у отца через 40 лет дрожали по-детски губы, когда он про это рассказывал.

Еще курил он самые дешёвые сигареты «Памир». Курил страшно – до обожжённых пальцев (в этих местах всегда жёлтые, с толстой кожей). И потом надевал бычок на булавку и докуривал до конца.

Примечание к №547

«На сцене живая картина – „Освобождённая Россия“: женщина с разорванными кандалами в руках, у её ног лейтенант Шмидт, вокруг – Пушкин, Лермонтов, Грибоедов…»

Ср. сцену «литературной кадрили» на балу в «Бесах»:

«„Честная русская мысль“ изображалась в виде господина средних лет, в очках, во фраке, в перчатках и – в кандалах (в настоящих кандалах). Под мышкой этой мысли был портфель с каким-то „делом“. Из кармана выглядывало распечатанное письмо из-за границы, заключавшее в себе удостоверение, для всех сомневающихся, в честности „честной русской мысли“. Всё это досказывалось распорядителями уже изустно, потому что торчавшее из кармана письмо нельзя же было прочесть. В приподнятой правой руке „честная русская мысль“ держала бокал, как будто желая провозгласить тост. По обе стороны её и с нею рядом семенили две стриженые нигилистки, а визави танцевал какой-то тоже пожилой господин, во фраке, но с тяжёлою дубиной в руке и будто бы изображал собою не петербургское, но грозное издание: „Прихлопну – мокренько будет“. Но, несмотря на свою дубину, он никак не мог снести пристально устремленных на него очков „честной русской мысли“ и старался глядеть по сторонам, а когда делал па-де– де, то изгибался, вертелся и не знал, куда деваться – до того, вероятно, мучила его совесть… Впрочем, не упомню всех этих тупеньких выдумок; все было в таком же роде, так что, наконец, мне стало мучительно стыдно. И вот именно то же самое впечатление как бы стыда отразилось и на всей публике, даже на самых угрюмых физиономиях, явившихся из буфета. Некоторое время все молчали и смотрели в сердитом недоумении».

А это им Пётр Степанович Верховенский «подобрал». (570) Подобрал со злобой. Не только провокация, но заодно и просто над публикой поиздеваться. (580)

Примечание к №537

Почему у русских националистов были фамилии: Цион, Нилус, Бутми?

Да потому, что действительно серьёзное движение начинает с создания своих противников. (602)

Примечание к №538

его утопия носит расовый характер

В определенном смысле взгляды Соловьёва близки славянофилам. Именно от них он заимствовал идею мессианства России. Но при этом Соловьёв раздул форму Третьего Рима до глобальных размеров, а русское содержание сократил до нуля. Россия должна охватить весь земной шар, но русские послужат лишь кирпичами для создания мировой империи. Это пародийный гибрид славянофильского национализма и западнического нигилизма. Славянофильская идея спасения Запада, сама по себе очень слабая и совсем не национальная (571), не русская, превратилась у Соловьёва в идею жертвования Россией, в идею принесения России в жертву. Россия должна быть уничтожена для каких-то неведомых целей. При этом мрачная масштабность замысла прикрывается до смешного дешёвыми оправданиями: чтобы в игрушки играться, надо убить мать и т. д. Тут поражает не сам факт, и даже не его назойливая воспроизводимость от Чаадаева до Бердяева (584), а именно крайнее легкомыслие, непродуманность. Дурашливость. Всё это голословно, бездоказательно, в двух-трёх хлопушечных фразах, походя.

Откуда у Соловьёва это истошное: «А вот Россия! кому Россия!» Это не соплеменник, а племянник. (590) «Мой дядя самых честных правил». И вдруг нежданно-негаданно свалилось такое наследство – Россия. От русского дяди, по боковой линии.