– Одиноков, пляши! Тебе бесплатно подарили валенки из стекловаты!
– Спасибо, но…
– Нет, ты одень, одень. Музыка!
334
Примечание к №317
Сказал: «Хачу пырамыд».
Эпоха московских процессов (1936—1938) символизировала начало сказочного времени, продолжавшегося до 1953—1956 гг. Фантастика началась уже раньше (мумификация Ленина, например), но московские процессы это уже окончательное, «с головой», погружение в средневековье. Возникшие кинематографические параллели с Александром Невским или Иваном Грозным были не поверхностными ассоциациями, а, наоборот, дешифровывали суть происходящего.
Из обвинительной речи Вышинского на процессе «право-троцкистского блока»:
"Сколько раз Бухарин прикасался к великому учителю с лобзанием Иуды-предателя! Бухарин напоминает Василия Шуйского и Иуду Искариота, который предавал с лобзанием. И повадки у Николая Ивановича Бухарина точь-в-точь, как у Василия Ивановича Шуйского (338), как изображает его нам знаменитый писатель:
Василий свет-Иваныч,
Что ни начни, всё свято у него!
Заведомо мошенничать сберётся
Иль видимую пакость норовит,
А сам, гляди, вздыхает с постной рожей
И говорит: "Святое дело, братцы!..
Так и Бухарин – вредительство, диверсии, шпионаж, убийства организует, а вид у него смиренный, тихий, почти святой и будто слышатся смиренные слова Василия Ивановича Шуйского: «Святое дело, братцы!» из уст Николая Ивановича." Вот какой «научный социализм» пошёл!
335
Примечание к №310
Русское преступление словесно.
Набоков очень хорошо понимал психологию европейца и в «Камере-обскуре» дал блестящий тип западного негодяя. Идиот Горн делал по утрам очередной любовнице паштет из провёрнутой рыбьей требухи и дождевых червей, и тихо любовался, как ничего спросонья не понимающая дура поглощала аккуратно приготовленный бутерброд. Западное идиотство – идиотство деятельное, молчаливое и деловитое. Идиоту достаточно сознания сего (про себя). Идиотизм по-русски словесен. Для русского важно поведать миру о своем идиотстве, «поделиться радостью».
У Леонида Андреева в «Василии Фивейском» есть эпизодический персонаж – безногий калека, постоянно говорящий на исповеди, что он изнасиловал в лесу подростка-девочку и дал ей, плачущей, три копейки. А потом-де ему стало денег жаль, и он удушил её, а труп закопал.
«Ему не верили и смеялись над ним, – утверждали, что за десять лет в округе не было убито и не пропадало ни одной девочки; ловили его в бесчисленных и грубых противоречиях и с очевидностью доказывали, что всю эту страшную историю он выдумал спьяна, валяясь в лесу. И это приводило его в ярость: он кричал, божился, поминая чёрта так же часто, как и Бога, и начинал рассказывать такие отвратительные и грязные подробности, что самые старые священники краснели и негодовали».
И не было никакой девочки-то. Калеке был сладок идиотизм вранья (337) и как кто прореагирует. Преступление русского социально, всегда рассчитано на кого-то. Бабель совершенно не разбирался в психологии русского человека и допустил в «Иванах» грубейшую ошибку, поставив себя за рамки преступного действа. На самом-то деле весь спектакль и был рассчитан на Бабеля. Это типичная «показуха», туфта для товарища начальника. Конечно, это не значит, что только стоило Исааку Эммануиловичу скрыться за горизонтом, и Акинфиев сказал Аггееву: «Ну, что, Вань? Всё, давай закурим!» Но всё-таки накал был бы иной совсем. Для показухи один Иван убил бы другого, то есть это совсем не показуха, показуха оказывается сердцевиной, сутью. А если бы ехали они вдвоем, то, возможно, ничего страшного бы не произошло. У Акинфиева «антиресу» бы не было.
336
Примечание к №330
Трагедия Ивана Карамазова – рождение чёрта.
Розанов писал об Иване:
"Дар религиозного чувства приобретается, быть может, труднее всех остальных даров. Уже надежды есть, бесчисленные извивы диалектики подкрепляют их, есть и любовь, с готовностью отдать всё ближнему, за малейшую радость его пожертвовать всем счастием своей жизни, а, между тем – веры нет; и всё здание доказательств и чувств, нагромождённых друг на друга и взаимно скреплённых, оказывается чем-то похожим на прекрасное жилище, в котором некому обитать… привычка и уже потребность вращаться сознанием исключительно в сфере доказуемого и отчётливого настолько истребили всякую способность мистических восприятий и ощущений, что, когда от них зависит даже и спасение, она не пробуждается.
Все отмеченные черты глубоко запечатлелись на «Легенде»: она есть единственный в истории синтез самой пламенной жажды религиозного с совершенною неспособностью к нему".
И всё же мучительнейшим усилием воли Иван породил из себя веру. Веру в кого-то. И этот «кто-то», естественно, оказался чёртом.
Но, может быть, лучше верить в чёрта, чем совсем не верить. Чем страдать от мучительного отсутствия хоть какой-то веры.
И может быть, это наиболее трудная, но не последняя ступень восхождения к Богу?
337
Примечание к №335
И не было никакой девочки-то. Калеке был сладок идиотизм вранья
Из черновиков Достоевского:
«Тацит, бунт легионов в Паннонии, солдат-мим Вибуленус плакал и рыдал неподдельно: отдайте брата, а брата и не было. Всю жизнь молчал и раз сыграл комедию – выразил всего себя, того только и надо было. Это был актёр».
Это был русский.
338
Примечание к №334
«И повадки у Николая Ивановича Бухарина точь-в-точь, как у Василия Ивановича Шуйского» (А.Вышинский)
Чтобы оценить всю глубину сравнения, следует учесть, что впервые «Шуйского» пустил в оборот Горький. Правда, речь тогда шла о другом политическом деятеле ВКП(б). Горький в первом варианте воспоминаний об Ильиче писал, что у Ленина была «хитреца Василия Шуйского». Это выражение Горького конечно хорошо знали и обвинитель и подсудимый. Воистину, как сказал Бухарин на ХII съезде:
«Всё современное мировое развитие идёт с замечательной, если можно так выразиться, эстетической закруглённостью, согласно марксистским формулам». (346)
339
Примечание к №310
Тут еврейская радость преступления. Забежать за черту как можно дальше, а потом вернуться.
Отсюда у евреев какая-то устойчивость в преступлениях и радость, «полёт фантазии». Утром по морскому бережку бежать – в спину лёгкий ветерок и чуть влажный песок приятно хрустит под ногами. А на горизонте встает солнышко. Тихо, тревожно и весело. Сама религия евреев это религия преступления. Иудаизм единственная религия, разрешающая фиктивно исполнять чужие обряды. Еврей-сефард принимает крещение, становится монахом, потом епископом. И чем дальше, тем тревожней и ближе к сердцевине иудаизма, тем громче и сладостней молитва в подземной домашней молельне на становящемся всё более странным родном языке. И мысль: как далеко забежал, но вернусь в лоно Авраамово, вернусь.
Еврей в преступлении свят. Поэтому это гении преступления. Какой полёт фантазии, какая инициатива, какая изощрённость. «Делают всё», о чём другие народы и не догадались бы. Даже по отношению к самим себе.
Когда Николай I ввёл рекрутскую повинность среди евреев, то кагальная верхушка вылавливала 8-10– летних (!) детей, подделывала их метрики и выдавала подкупленным чиновникам в качестве «новобранцев». Как пишет С.Дубнов
