Я морщусь, потирая висок.

— Мистер Хендерсон, мне… мне нужно больше времени. Возникли сложности, — слова кажутся тяжелыми, отягощенными невысказанными истинами о предательстве Дэвида.

Он кашляет — глубокий, дребезжащий звук.

— Я буду в городе завтра. Нам нужно поговорить. Лицом к лицу.

Линия обрывается прежде, чем я успеваю ответить.

Смотрю на телефон, на меня давит вся тяжесть ситуации. Затем снова мелькает незнакомый номер.

— Алло? — отвечаю, в моем тоне сквозит отчаяние.

Пауза, затем слышу знакомый голос, от которого по позвоночнику пробегает дрожь.

— Беги.

— Дэвид?

Прежде чем успеваю осмыслить призыв, меня охватывает леденящее чувство. По полу тянется тень, увеличиваясь в размерах и приближаясь.

Черт возьми, кто это?

Я поворачиваюсь, но уже слишком поздно.

Огромная рука, быстрая и уверенная, зажимает мне рот, заглушая крик, зарождающийся в горле.

— Мамочка?

Я стою в нашей старой гостиной и наблюдаю за мамой, сидящей за письменным столом. Ее лицо помолодело, ручка бешено двигается по бумаге, а выражение лица сочетает в себе напряженную сосредоточенность и чистое счастье.

— Лаура, милая, иди сюда, — зовет она, улыбка озаряет лицо, а глаза сверкают от восторга творчества.

Подхожу ближе, любопытствуя.

— О чем эта история, мама? — просто спрашивает мой детский голос, наблюдая за тем, как она пишет.

— Это история о маленькой девочке, которая мечтает о многом, — взволнованно отвечает она. — Девочка путешествует по чудесным землям, встречает волшебных существ и храбро преодолевает трудности.

— Маленькая девочка, нашла то, что искала? — спрашиваю, полностью втянутая в разговор.

— Каждый шаг — это открытие, — говорит мама. — Она узнает о храбрости, дружбе и волшебстве внутри себя. Это удивительное и смелое путешествие, история, которая напоминает нам о том, что нужно мечтать и исследовать.

— Я тоже хочу приключений, мамочка, — улыбаюсь, касаясь ее щеки. — Я так по тебе скучаю.

Она нежно целует меня в щеку.

— Глупая девочка, я здесь, с тобой.

И тут момент разрушается.

— Не будь смешной! — прорывается голос отца, пронизанный презрением. — Твои истории бессмысленны. Они никого не волнуют.

Я хочу заступиться за маму, накричать на него, чтобы он оставил ее в покое.

Но не могу. Я просто смотрю, как опускается мамино лицо, и тускнеет ее свет.

Вскоре она перестает писать. На столе, который когда-то был завален бумагами и ручками, теперь стоит коллекция пустых бутылок, а кровать превратилась во весь ее мир. Я пытаюсь писать вместе с ней, чтобы вернуть искру, но она не может — или не хочет — встать.

— Мамочка, нет...

Комната погружается в темноту.

Снова моя мама, но на этот раз она другая — изможденная, глаза тусклые. На столе, где когда-то расцветали ее истории, еще больше пустых бутылок.

— Мама, пожалуйста, позволь мне помочь тебе, — умоляю, протягивая к ней руку. — Давай избавимся от этой боли и начнем все сначала вместе.

Хочется стереть боль, зависимость, медленное разрушение.

— Мамочка? — Пытаюсь дотронуться до нее. Ее голова гротескно откидывается назад, глаза закатываются, из уголка рта течет кровь. — Нет, нет, нет, мама! Пожалуйста... — крики отдаются эхом в пустоте, слезы текут по лицу.

— Глупая женщина, — тень отца нависает над нами, голос жесток. — Наконец-то поступила правильно, — его смех — резкий, скрежещущий звук.

— Нет! — кричу ему. — Уходи!

Я хочу, чтобы он исчез, но смех только нарастает, как рокочущая насмешка в темноте.

Резко открываю глаза, сердце бешено колотится, на коже выступает холодный пот. Это тот самый сон, который преследует меня с восемнадцати лет, с того самого дня, когда обнаружила маму безжизненно лежащей в своей постели.

Смахнув слезы, я судорожно выдыхаю.

Хватка сна ослабевает, но реальность комнаты бьет наповал. Подняв голову, поражаюсь потолку. Он нелепо высок, и под огромным пространством сложной штукатурки я становлюсь карликом.

Это не моя квартира.

Кровать подо мной слишком мягкая, простыни шелковистые.

Где я?

Медленно сажусь, вертя головой, пытаясь собрать воедино обрывки воспоминаний о прошедшей ночи, но не успеваю начать разбираться, как меня поражает комната.

Моргнув, окидываю взглядом окружающую обстановку. Эта комната... она не похожа ни на что, что когда-либо видела. Это как попасть в сказку — все в пастельных, розовых тонах и мягких, роскошных тканях. Нежное сияние хрустальной люстры отбрасывает теплый свет на все вокруг, подчеркивая роскошь обстановки.

Какого черта?

Смотрю на дверь в другом конце комнаты, ожидая, что кто-то ворвется в любую секунду. Но дверь остается плотно закрытой. Сюрреализм.

Я цепляюсь за простынь, мысли бегут, воспоминания о случившемся обрушиваются, как волна.

Бухгалтерская книга, Дэвид, проникновение в мою квартиру, темная фигура, а затем... темнота.

О, Боже.

Страх пронзает нервные окончания, когда осознаю всю серьезность своего положения.

Я не просто в незнакомой комнате, я в плену.

Осторожно соскользнув с кровати, чувствую под ногами плюшевый ковер.

— Что? Этот ковер, наверное, стоит целое состояние, — шепчу, немного ошеломленная.

Это сон?

Ущипнув себя, я вздрагиваю.

— Ой! Нет, точно не сон.

Из распахнутого окна веет прохладный ветерок. Здесь странно тихо, даже слишком.

Что это за извращенная игра?

Мои глаза расширяются, когда рассматриваю причудливые игрушки, разбросанные повсюду, детские книги, сложенные в аккуратную стопку; мое внимание переключается на фоторамки, украшающие стены. На каждой из них изображена одна и та же маленькая девочка, на ее лице сияет улыбка, серые глаза искрятся озорством, а темные волосы ниспадают мягкими волнами.

В этих глазах есть что-то до боли знакомое, как будто я уже видела их раньше... но где?

Я встаю, мои движения осторожны, и, проходя мимо огромного зеркала, замираю.

Что за...?

Оглядев себя, вижу, что шелковая сорочка мягко облегает фигуру. Она слишком элегантна для простого спального наряда. Ткань нежно прилегает к коже, насыщенный кремовый цвет резко контрастирует с недоуменным выражением в зеркале. Как будто я одета для шикарной вечеринки.

Вы что, шутите?

— Кто переодел меня?

Кто раздевает похищенную женщину и одевает ее в роскошное белье?

Ни с того ни с сего замечаю в зеркале движение: за моей спиной появляется маленькая фигурка. На мгновение мне кажется, что я что-то вижу.

— А-а-а! — Не могу удержаться от испуганного крика. Кручусь на месте так быстро, что чуть не спотыкаюсь.

Прямо за мной стоит девочка с фотографии, реальная, как день. Мое сердце исполняет сумасшедший танец, и на долю секунды думаю, что вот-вот упаду в обморок.

— К-кто ты? — спрашиваю, сердце колотится. — Ты призрак? — Как только произношу эти слова, понимаю, насколько нелепо они звучат.

Отлично, Лаура, теперь ты разговариваешь с призраками, да?

Девочка смеется, ее глаза озорно блестят.

— Да... Бу! — поддразнивает она, делая шаг ближе. — Попалась!

Я прищуриваюсь практически потеряв дар речи.

— Значит, ты на самом деле настоящая, да? Не просто выскочила из фоторамки или чего-то в этом роде, верно? — бормочу, не зная, надеяться ли мне на «да» или «нет».

Она драматично закатывает глаза.

— Конечно, я настоящая! — Подходит ближе. — Я Елизавета. И ты в моей комнате!

— Ну, Елизавета, ты чуть не довела меня до сердечного приступа, — не могу удержаться от смеха, несмотря на сюрреалистичность ситуации.

Она ухмыляется, гордясь своим маленьким трюком.

— Видела бы ты свое лицо! Оно было таким! — Она корчит рожицы, комично изображая ужас.

— Подожди. Я в твоей комнате? — Снова оглядываюсь по сторонам, наконец-то соединяя точки — игрушки, книги — все это вещи, которые могли бы принадлежать ребенку.