Тон Рейчел осторожный, почти нерешительный: — Да, мисс Томпсон, но даже если вы восстановите полис, мы не сможем покрыть ущерб от пожара. Он произошел, когда действие полиса было прекращено.

В горле образовался комок, заглушающий мои слова.

В ее голосе есть нотки сочувствия, но это тот случай, когда ничего не изменишь: — Мне очень жаль, мисс Томпсон. Это тяжелая ситуация.

Слезы размывают зрение, непролитые и жгучие.

— Значит, я потеряю свой магазин и ничего не смогу сделать? — бормочу я.

— Мисс Томпсон. Мне бы хотелось, чтобы мы могли сделать больше. Если вам понадобится помощь или возникнут вопросы, пожалуйста, обращайтесь к нам, — ее слова, призванные утешить, словно соль на открытую рану.

Вешаю трубку, сползаю спиной по стене, сажусь на пол.

Я сама виновата.

Вот и все.

Игра окончена.

Глава 15

Виктор

Вхожу в главный дом, здесь пахнет роскошью и деньгами. Но, как всегда, напряженно, как сжатая пружина. Мой отец ненавидит публику. Он держит свой круг замкнутым, только горстка солдат, которым доверяет. Остальное — просто обширные земли и этот чертов особняк.

Ксения сидит в своем кабинете — командном центре, который отражает суровость нашего мира. Строгий, функциональный, с таким достатком, который говорит скорее о власти, чем о комфорте. Большой, внушительный стол занимает центральное место в комнате, люстра над головой отбрасывает резкие тени на стены.

Она окружена горами бумаг и является логистическим мозгом наших операций. Ее ум подобен стальному капкану, особенно когда речь идет о финансах. Она улавливает несоответствия в бухгалтерских книгах быстрее гончей.

— Строишь бумажную крепость, Ксения? — шучу, входя в комнату.

Не упуская ни секунды, она отвечает: — Пытаюсь удержать империю на плаву. Чего ты хочешь?

Я небрежно прислоняюсь к стене, наблюдая за тем, как она разбирает финансовый хаос.

— Просто проверяю. Как там баланс?

Ксения поднимает глаза, взгляд дерзкий.

— Мы теряем деньги, Виктор. Ты должен быть внимательнее; эти пятнадцать миллионов долларов не могут просто так исчезнуть. Мы должны разобраться с этим.

— Блядь, — глухое проклятие вырывается у меня из горла. — Мы с Мишей этим занимаемся. Иван должен насесть на него, прежде чем они смогут переупаковать вещи и перевезти их. Нельзя рисковать, чтобы об этом пронюхали.

Ксения кивает, ее взгляд устремлен куда-то за пределы бумаг.

Я продолжаю: — Ты все еще неравнодушна к Ивану Васильеву?

— Не будь идиотом, братишка, — огрызается она, бросая на меня уничтожающий взгляд, прежде чем снова переключить свое внимание на гору бумаг. — Просто оставь свои шутки при себе. Я не в настроении.

— Просто перепроверяю… — внезапно замолкаю, и тут мое ухо улавливает слабый шум. Он едва слышен, но в нашем мире даже малейший звук может означать неприятности.

Выражение лица Ксении мгновенно меняется на ледяную настороженность.

Тихо подхожу к книжной полке, все чувства на пределе, готовые ко всему. Быстрым движением я выхватываю книгу и кричу: — Попалась!

— А-а-а-а!!! — пронзительный крик маленькой девочки разряжает напряжение, быстро переходящее в хихиканье.

— Дядя Виктор, ты меня напугал! — восклицает Елизавета, широко раскрыв свои прекрасные серые глаза — такие же, как у нас с Ксенией.

Я не могу удержаться, чтобы не усмехнуться над ее шоком.

— Подглядывать небезопасно, Елизавета. Ты не должна подслушивать разговоры взрослых.

Она ухмыляется, в ее глазах мелькает искра озорства.

— Но я так хорошо справлялась! Мама и ты даже не знали, что я так долго была здесь!

Видя, что она так горда, я не могу удержаться и крепко обнимаю ее, отрывая от пола. Целую в щеку, ощущая прилив любви к этой яркой искре в нашем зачастую мрачном мире.

— Ты слишком умная для своего собственного блага, малышка.

Елизавета хихикает, обхватывая меня за шею своими маленькими ручками.

— Я хочу быть умной, как мама, и сильной, как ты, дядя Виктор.

Усаживаю ее на стул, взъерошив волосы.

— Ты уже на пол пути, поверь мне. Но помни, что быть умной — значит знать, когда нужно держаться подальше от неприятностей.

— Дядя Виктор, а кто такой Иван Васи… Васильев? — она запинается на имени, пытаясь разобрать на языке незнакомые звуки. — Он плохой парень, дядя Виктор?

Черт. Она все слышала. Я бросаю взгляд на Ксению.

— Ну, он наш враг! — заявляет Ксения.

Глаза Елизаветы расширяются, а рот стал похож на букву «О».

— Неужели наш враг обокрал нас?

— Нет, мы с мамой просто пошутили, Елизавета, — быстро говорю, пытаясь оградить ее от суровой правды нашего мира.

— Да, это так, — вмешивается моя сестра, твердым голосом.

Поворачиваюсь к Ксении, разочарование ясно читается на моем лице.

Какого черта она делает, подвергая Елизавету всему этому?

Быстро вникнув в мою безмолвную просьбу о благоразумии, Ксения отмахивается.

— Елизавета более осведомлена, чем ты думаешь. В этом доме мы не приукрашиваем истину.

Блядь! Ей всего восемь лет, черт возьми.

Узел дискомфорта закручивается в моем нутре.

Тяжело, чертовски тяжело видеть, как Елизавета, этот маленький маячок невинности, проходит краткий курс обучения нашей жестокой реальности.

— Эй, Елизавета, где Юрий? — спрашиваю, пытаясь отвлечь ее юный ум от наших мрачных дел. Я вижу, как светлеет ее лицо при упоминании старшего брата.

Ксения уже говорит по телефону, ее тон резок: — Нина, забери госпожу Елизавету из моего кабинета, — в голосе слышится раздражение. У нее была целая череда нянь — неудивительно, учитывая, что Елизавета — вихрь энергии, всегда на шаг впереди.

— Юрий с папой. У них биз-нес, — Елизавета произносит это слово тщательно, юный голос пытается подражать нашей серьезности.

Сердце замирает. «Бизнес с папой» означает, что Юрий, в свои восемнадцать лет, уже втянут в жизнь Братвы.

Тихий, серьезный Юрий, так похожий на Ксению — сообразительный в расчетах, уже по шею погруженный в некоторые из наших сложных дел. Умный парень, но я не могу отделаться от чувства сожаления, что его так рано втянули в эту жизнь.

В этот момент в кабинет вбегает Нина, последняя из длинной череды нянь. На ее лице застыл страх — явный признак того, что работа с Елизаветой — это нечто большее, чем обычная работа няни.

— Простите меня, госпожа Ксения, — запинаясь, произносит она с тревогой на лице. — Госпожа Елизавета, мы должны идти, — голос дрожит от явного страха.

Елизавета, не обращая внимания на явное беспокойство няни, с той же энергией спрыгивает со стула.

— Пока, дядя Виктор! Пока, мамочка!

Поцеловав Елизавету в розовые щечки и проследив за тем, как она убегает с Ниной, я убеждаюсь, что дверь надежно закрыта. Поворачиваюсь к Ксении, и мой гнев выплескивается на поверхность.

— Ксюша, это просто ужасно. Елизавета еще ребенок, она не должна быть рядом с этим дерьмом. А Юрий? Ему едва исполнилось восемнадцать, — рычу, мое разочарование очевидно.

Ксения, встретившись с моим взглядом, застывает на месте.

— Они Морозовы, Виктор. Лучше им узнать, что это значит, сейчас, чем потом, — холодно отвечает она.

Я качаю головой, испытывая отвращение. Именно поэтому я не хочу иметь детей. Приносить новую жизнь в этот извращенный мир и видеть, как он разлагается?

Нет, черт возьми. Я не позволю, чтобы моя кровь была запятнана этой жизнью.

— Ты всегда был сентиментальным, Виктор, — замечает Ксения с ноткой презрения. — Скоро ты станешь мужем и отцом, возглавишь Братву в качестве Пахана.

— Я не сентиментален, Ксения, — защищаюсь я.

— Ты сентиментальный. Не забыл, как месяцами плакал под одеялом, когда умерла мама, — бросает она, ее слова остры как ножи.

— Мне было девять, черт возьми! — протестую, воспоминания жгут, как свежая рана.

— Морозовы не плачут, Виктор, — она пронзительно смотрит мне в глаза. — Даже, если с нас живьем сдирают кожу.