Открываю ящики, перелистываю бумаги, ища… что-то. Что-нибудь, что могло бы дать мне ключ к разгадке вопроса: Почему я?

Копаю глубже, пока мои руки не находят папку, спрятанную под грудой его старых толстовок. Мои пальцы дрожат, когда достаю ее. Папка толстая, полная бумаг, и когда открываю ее, у меня замирает сердце.

Иисус.

Это письма, нераспечатанные, адресованные мне, из страховой компании. У меня перехватывает дыхание, когда пролистываю их одно за другим. Уведомления о пропущенных платежах, предупреждения, последние напоминания, как удар молотком по голове. Дэвид все это скрывал от меня.

Этот ублюдок все спланировал — обмануть меня, присвоить мои сбережения, позволить страховке магазина кануть в лету.

Лаура, тебя крупно обманули. Но почему?

Мои руки сжимаются в кулаки, бумага хрустит под хваткой. Мне хочется закричать, выпустить наружу эту бурю, зарождающуюся во мне.

Рву эти чертовы письма, мои руки трясутся от ярости, которую едва могу сдержать.

— К черту все! — кричу в тишине своей тесной квартиры.

Мне казалось, что я знаю Дэвида, но он все это время играл со мной. Я помню, как он впервые вошел в «Томпсон Тейлз», с невинным взглядом в глазах.

Как мог такой милый, на первый взгляд человек, так меня обмануть?

— Ты сукин сын, — бормочу с ядом в голосе. Я бросаюсь к груде его вещей, засунутых в угол, — беспорядочному нагромождению коробок, к которым он запретил мне прикасаться. Черный кейс скользит по полу и с грохотом открывается, обнажая пустой футляр для пистолета.

— Господи… — резкий вздох вырывается из меня, мысли скачут. — Во что, черт возьми, он впутался?

Прижимаюсь к стене. Глаза широко открыты от ужаса.

За кого, блядь, я вышла замуж?

Все эти вечера, когда он поздно приходил домой, утверждая, что развлекает клиентов.

Какие клиенты? Чем он на самом деле занимался?

В голове крутится вихрь вопросов, на которые нет ответов. Каждый поздний вечер, каждый таинственный телефонный звонок — все это складывается в картину, которую я не хочу видеть.

Как я могла быть такой слепой?

Вкус железа наполняет рот, когда прикусываю губу.

— Во что ты меня втянул, Дэвид? — шепчу в пустую комнату.

Мне нужны ответы, и немедленно.

Я встаю, и меня одолевает желание обшарить каждый уголок этого места. Я начинаю с его стола, безрассудно открывая ящики, из которых летят бумаги и ручки. Ничего, кроме старых квитанций и бесполезного хлама.

Подхожу к его шкафу, снимаю с вешалки одежду, отбрасываю в сторону обувь. Затем, зарывшись в глубине, нахожу портфель, который я никогда раньше не видела. Мои руки дрожат, когда работаю с защелками, металлические щелчки слишком громкие в тишине комнаты. Со скрипом кейс открывается, обнажая содержимое. Внутри еще больше бумаг, документов с именами и номерами, не имеющими смысла.

Среди моря бумаг что-то привлекает мое внимание.

— Это… дневник?

Обложка глубокого цвета, вся изношенная.

Взяв его в руки, я чувствую, что он похож на реликвию, а края выглядят потрепанными за годы тайного обращения.

Открываю, и корешок скрипит от звука давно похороненных секретов. До меня доносится затхлый запах старой бумаги и чернил — такой запах, который рассказывает о закулисных сделках и тайных разговорах.

— Это… бухгалтерская книга. — Мои руки дрожат, когда переворачиваю станицы. Глаза напрягаются, пытаясь расшифровать нацарапанный почерк, имена и цифры танцуют передо мной в неразборчивом вальсе преступлений.

Это бухгалтерская книга, конечно, но не какого-нибудь магазинчика — это записи незаконных сделок.

— Vasiliev Corp… Какого черта? — бормочу я. Записи ошеломляют своим размахом: счета за контрабанду и списки взяток, выплаченных фигурам с кодовыми именами. Суммы, на которые можно было бы купить небольшие страны, — все это вскользь отмечено рядом с датами и загадочными ссылками.

Почерк Дэвида выделяется среди новых записей, безошибочный и жирный. Провожу по строчкам дрожащим пальцем, каждое слово — гвоздь в гроб той жизни, которую, как мне казалось, знала.

Он заносил все — наркотики, подкупы и грязные деньги, которые проходили через эту загадочную компанию Vasiliev Corp.

У меня перехватывает дыхание, когда смотрю на бухгалтерскую книгу, содержимое которой представляет собой шквал криминальной терминологии.

— Иван… Иван…? — пытаюсь я, имя кажется чужим. — Васи… льев? — Я коверкаю произношение, но поправить меня некому, только молчаливый упрек чернил на бумаге.

— Клиника… Какая-то клиника, — бормочу, заметив, что куча клиник получает странно большие поставки. А еще — имена крупных чиновников, нацарапанные рядом с безумными суммами наличных. — Полмиллиона, — шепчу я, — за что? За молчание? За лояльность? — О, Боже мой!

Внезапно все встало на свои места.

Страницы представляют собой каталог коррупции, и скрупулезные записи Дэвида становятся все четче, его аккуратный почерк заносит каждую операцию.

— Завершение транспортировки, — гласит одна из записей, за которой следует сумма, за которую можно купить молчание или что-то похуже.

Там есть приписка: — Совершено покушение — сто двадцать тысяч и имя, которое могло бы стать заголовком любой газеты.

— Пошел ты, — выдыхаю я, и реальность сильно бьет по мне. Дэвид не просто прятал письма от страховой. Он скрывал целую другую жизнь.

Я с силой закрываю бухгалтерскую книгу и опускаюсь на пол, а портфель расстилается передо мной. Это не обычная бухгалтерская книга; это книга секретов и грехов. Такого рода книга, из-за которой человека могут убить.

— Так вот кем ты был на самом деле все это время? — Мои руки дрожат, когда я сжимаю бухгалтерскую книгу.

Что мне с этим делать? Пойти в полицию?

Осознание того, что я держу в руках, возможно, уличающую улику, заставляет меня бросить ее, как будто она горит.

Поддеваю расшатавшуюся половицу, которую случайно обнаружила прошлым летом и так и не починила — идеальное место для тайника. Доска скользит внутрь, как раз вписываясь в этот секретный отсек. Я заменяю доску и перетаскиваю на нее маленький приставной столик — импровизированная печать над ящиком Пандоры с проблемами.

Может, рассказать Серене? Нет, это слишком опасно.

Что теперь?

Этот вопрос кружит в голове, как стервятник. Я не могу просто сидеть здесь.

Начинаю вышагивать, обводя взглядом комнату и останавливаюсь у приоткрытого окна.

Между лопаток пробегает дрожь. Не помню, как его открыла. Захлопываю окно. Задернув шторы, возвращаюсь в комнату — крепость от посторонних глаз.

Затем тишину квартиры нарушает звук вибрирующего на столе телефона.

— Господи!

Мое сердце подпрыгивает к горлу. Подбегаю к столу, пульс учащен. На экране мигает незнакомый номер. С опаской нажимаю «ответить», прижимая телефон к уху.

— Алло? — шепчу, в груди застыло напряжение.

Меня встречает тишина, лишь отдаленный шум транспорта. Это жутко, как будто кто-то наблюдает, ждет.

— Алло? Кто это? — начинаю раздражаться, мой голос повышается.

И все равно ничего. Как будто они играют в какую-то больную игру.

— Зачем ты звонишь? — огрызаюсь, уже громче. — Что тебе нужно?

Затем, кто-то вешает трубку. Линия обрывается. Я смотрю на телефон, в моем нутре завязывается узел страха.

Кто это, черт возьми, был?

Когда телефон все еще находится в моей руке, он вибрирует от входящего вызова. Раздраженная и взвинченная, я отвечаю, даже не взглянув на определитель номера: — Слушай, ты, урод, если думаешь, что пугать меня — это… — запинаюсь, когда узнаю голос на другом конце. Это мистер Хендерсон, мой арендодатель.

— М-мистер Хендерсон? — Лицо пылает от смущения. — Простите, я не хотела… — начинаю, но он перебивает.

— Я видел твой магазин, Лаура. Это катастрофа. Что происходит? Ты подала заявление на страховку? — его голос строгий и требовательный.