С середины стоянки донеслись надсадные вопли. И там же затявкали, захохотали гиены.

Видать, туда стянулась большая часть налетчиков.

Накато слышала об этой разбойничьей шайке, наводившей ужас на всю западную степь. В кочевье, промышлявшем исключительно грабежом, находилось несколько десятков прирученных гиен. Боги и духи ведают, как исхитрялись воины держать хищных тварей в подчинении – но те слушались хозяев. И рвали на куски всякого, кого им приказывали. По степи шайка шагала, окруженная плотным кольцом рвущихся с привязей тварей. Не было худшей участи для кочевого племени, чем оказаться на пути степных охотников.

Девица в который раз рванулась, завизжала надрывно, пронзительно. Но что она могла поделать?

Пленниц тянули в ночь, в темноту, прочь от хохота гиен, криков и сполохов пламени. В разоренном становище за спиной, разгорались пожары.

Не вспыхнула бы трава! Начало зимы, но осень в степях всегда стояла сухая, так что высохшие стебли, вытянувшиеся за лето много выше головы взрослого воина, горели стремительно и жарко. Да, вокруг становища траву вытоптали. Но, чтобы полыхнула степь, хватит одной искры, случайно долетевшей до нетронутых зарослей.

И тогда огонь не остановить. Он поглотит все вокруг, помчится стремительно во все стороны, пожирая необъятные пространства.

За спиной раздался женский визг. Накато дернулась и свалилась на колени. Веревочная петля дернула ее, опрокинула наземь. Случайная неловкость – но удивительно удачно пришлась. Кто поверит, что эта спотыкающаяся девица – шпионка колдуна? Грубая рука ухватила за плечо, вздернула на ноги. Толкнула вперед.

Далеко позади кто-то орал, срываясь на визг. Взвыли, затявкали гиены. Накато распласталась на земле, когда тяжелая ладонь опустилась на голову, придавила.

Рядом, всхлипывая и поскуливая, валились в истоптанную траву другие пленницы. Над головами засвистело. Вот один из налетчиков, что гнали женщин, свалился со стрелой в груди. Несколько стрел истыкали гиену, и та завалилась, визжа и хрипя, забилась, вырывая поводок из рук хозяина. Тот не удержал зверя, сам распластался на земле, чтобы его не задело стрелой – и раненая гиена в ярости кинулась на ближайшую невольницу. Та заверещала, когда острые когти располосовали кожу на боку и спине.

Клыки сомкнулись на шее – и женщина, захрипев, стихла. Гиена тоже замерла – клыков она так и не разжала.

Еще одна из пленниц вскочила, рванулась прочь – очередная стрела досталась ей.

Накато попыталась вывернуть шею, оглянуться.

Что это – воины кочевья, вместо того, чтобы отбиваться от степных охотников, решили засыпать стрелами своих же женщин, очутившихся в руках врагов?

В землю совсем рядом вонзилась горящая стрела. Накато дернулась и в ужасе уставилась на дрожащее древко. От огонька на острие начала тлеть высохшая трава. Она принялась руками прибивать крохотное пока что пламя.

Дождь из стрел прекратился так же внезапно, как и начался. Тут и там потянулись дымки ввысь. Воины налетчиков вскакивали, кидались тушить начинающийся пожар.

Накато взвизгнула от неожиданности, когда сверху опустилась с размаху тяжелая кожаная накидка, хлопнув краем ей по голове. В то же мгновение ее дернули грубо кверху, пихнули и погнали с остальными женщинами дальше.

Кто-то из пленниц поскуливал, кто-то рыдал и выл. Но вырваться и бежать назад не пыталась больше ни одна.

Когда вопли и грохот остались позади, перепуганных женщин пинками согнали в колонну по трое и связали между собой. Одежду с тех, у кого она была, содрали и ткань забрали. Нагота осталась прикрыта лишь у рабынь, одетых в сплетенные из сухой травы накидки и набедренные повязки.

Зазвучали насмешки – бывшие рабыни осмелели, приободрились. Первый испуг, должно быть, прошел. И женщины сообразили, что разницы нет – чьими рабынями быть.

Налетчики не мешали им болтать. И их резкие голоса разносились далеко окрест. Бывшие рабыни поносили бывших наложниц, жен, дочек и сестер воинов, приближенных к главе кочевья. Те шагали, цепляясь за неровную почву спутанными ногами – голые, понурые, растерянные. Вид у них сейчас был куда более жалкий, чем у недавних рабынь. Плач и злые насмешки сопровождали печальную процессию.

Вокруг рыскали гиены, рвущиеся с поводков. Степные разбойники ухмылялись, глядя на них, довольные – добычу они взяли нынче знатную.

В стороне Накато услышала шум двигающегося кочевья. Это – тоже разбойники! – озарило ее. Там, должно быть, основная масса налетчиков. Наверное, там – их шатры, вьючные животные, добытые во время налета ценности. Наверное, и стадо разгромленного кочевья они угнали. Как минимум – часть его. Часть животных, должно быть, убили, забрали мясо.

Уцелел ли хоть кто-нибудь после налета? Если только очень немногие. Да и те наверняка ранены. И то, если разбойники не добивали оставшихся, уходя.

Последнее, впрочем, не ее забота. Да и угнанным налетчиками женщинам безразлично – их навряд ли станет кто-то искать и отбивать. Оставшимся в живых – если таковые найдутся – наверняка будет не до того.

*** ***

По степи шли долго. Небо засветлело, а колонна пленниц все шагала.

Их вели прямо сквозь заросли травы. К началу зимы стебли высохли, сделались жесткими, неподатливыми. Метелки колосьев качались высоко над головами, длинные острые листья обламывались, кололи руки, когда их с толстыми травяными стеблями пытались отодвинуть с дороги.

Не остановилась процессия и тогда, когда солнце показалось на окончательно развидневшемся небосклоне. Налетчики куда-то торопились – не то опасались погони, не то спешили доставить куда-то живую добычу.

К месту стоянки подошли, когда солнце перевалило далеко за полдень. Лагерь явно находился здесь не одну декаду: имелся и загон, огороженный плетеной изгородью, в которой держали захваченных рабов. Там уже находились женщины – видимо, угнанные раньше из других кочевий.

Пленницы к тому времени валились с ног. Последнее не помешало им устроить безобразную драку, когда принесли еду.

Примечательно – грызлись только вновь прибывшие. Те, что находились здесь давно, даже не вмешивались. Вид у них был вконец изможденный.

Накато, памятуя наставление Амади – не ввязываться ни во что – опасливо отползла в сторонку, прихватив небольшой завяленный кусок жилистого мяса.

Сжавшись в стороне от свалки, выудила из подмышки припрятанный кусочек и вгрызлась зубами. Проголодалась! Сама с любопытством пригляделась к происходящему. Бывшие рабыни, кажется, решили отыграться на бывших хозяйках.

Под руку им попалась дородная женщина – совершенно голая, но с длинными волосами, которые с вечера, по всей видимости, были еще заплетены в косы. Сейчас прическа растрепалась, среди густых прядей запутались обломки травы и грязь. Но в колтунах еще угадывались прихотливые косы – пусть и распустившиеся большей частью. Нагота ясно указывала – с нее сняли одежду. А значит – та была сделана из настоящей материи.

Кажется, женщина пыталась выбрать лучший кусок. И считала, что ей должны уступить – только по той причине, что она совсем недавно приказывала остальным пленницам.

Это стало ее ошибкой. Кроме нее, здесь находились и другие ей подобные. Они тоже были обнажены – и это указывало, что с них сняли тканую одежду. А значит, сами они не были рабынями. Но тех не трогали. Потому что вели себя тихо и забито. А это – видимо, жена или любимая наложница одного из лучших воинов. Привыкла к послушанию.

Вот и послушание. Ее смачно таскали за растрепанные остатки кос, пиная и катая по земле. Осыпали сварливой бранью.

Почему сторожа не вмешиваются? Испортят ведь товар.

Накато отогнала нелепую мысль. Ей-то что за дело, в конце концов?! Она – такая же пленница, как и остальные. Правда, есть одна загвоздка: одежды на ней нет!

Амади решил, что одеваться ей ни к чему – все равно одежда пострадает в свалке. А теперь она вроде как тоже была раньше госпожой. Потому как – где иначе одеяние из соломы? Перемудрил колдун.