Думать ни о чем не хотелось. В сон, правда, тоже пока что не тянуло. Она, слегка улыбаясь, водила пальцем по темной груди с выпуклыми мышцами.

- А из какого ты кочевья? – неожиданно спросил он, перехватывая ее руку.

- Что? – Накато подняла голову, взглянула растерянно в лицо.

Вопрос застал ее врасплох. Он хочет знать, в каком кочевье она родилась – зачем? И почему вдруг решил спросить? Темные глаза глядели внимательно, с интересом, но без подозрения. Должно быть, просто хочет поддержать разговор.

Вот только что же ему соврать? Девушка опустила ресницы, опасаясь выдать замешательство.

- Я, - она запнулась. – Я родилась не в степи, господин. Я из деревни в горах. В наших местах степи и не увидеть.

Пожалуй, это лучшее. Кочевий по южной окраине степей бродит не так-то много, и шаман вполне может знать о них. Глупо будет попасться на неуклюжей лжи. А деревень в горах много. Глухие горские деревушки безымянны – жители никак их и не называют.

- Так ты из горцев, - он вроде как удивился. – А как на равнине очутилась?

- Меня отец продал караванщикам, чтобы старшей сестре приданое дать, - отозвалась девушка – она знала, что горцы нередко продавали детей, чтобы выжить, или чтобы дать лучшую жизнь оставшимся. – К ней посватался парень, а у них в семье – аж десяток коз! У нас-то только три было, и две по зиме околели, трудно стало. С караваном я в степь пришла, там меня отдали в одно кочевье. И совсем скоро на него напали. Всех убили, шатры сожгли, а меня снова перепродали.

- Вон оно что, - он покивал. – Скучаешь по семье?

Это к чему он? Кого волнует – о чем скучает рабыня?! Странное говорит шаман – темнит что-то.

- Не слишком, господин, - подумав, отозвалась она. – Дома мне нечего делать. А здесь, в этом кочевье, спокойно.

- Ну-ну, - он хмыкнул неопределенно, кивнул каким-то своим мыслям.

Вновь воцарилось молчание. К чему он взялся расспрашивать? Любопытство, или все-таки подозрения?

Нет, были бы подозрения – разговор шел бы иначе. Совсем иначе! Уж после того, что произошло с Айной, в этом сомневаться не приходилось.

Вспомнилось, как Амади заявил Тафари – мол, тот сразу заметит печать на руке Накато. И ее измененную природу. И все потому, что горский разбойник некогда был учеником шамана. А это – не ученик, настоящий шаман! Почему же он ничего не видит? Даже не чует ничего подозрительного.

Ну да, Амади скрыл ее печать. Только он и от Тафари мог ее скрыть.

Не может ведь недоучка, бросивший ученичество и выбравший стезю разбойника, оказаться сильнее настоящего шамана? Она сдержала вздох.

Откуда ей знать, мог или нет? Это она думала, что нет – потому что считала: чем старше шаман, чем больше лет он отдал служению богам и духам – тем он сильнее. А на деле – кто их разберет? Только такие же шаманы или колдуны.

- Все-таки тоскуешь по семье, - голос шамана прервал ее раздумья.

Кажется, он таки заметил, как она подавила вздох раздражения. И счел, что рабыня пытается скрыть тоску. Накато не нашлась, что ответить.

Оно и неважно. Смешно представить – шаман возьмется вернуть блудную девицу под отчий кров в безвестную горскую деревушку! Можно подумать, оно ему надо. Да если бы и взбрела такая дикость ему на ум – едва ли Рамла обрадуется. А Фарадж не допустит, чтобы его драгоценную шхарт огорчили.

И молчание – лучший ответ. Не нужно ничего говорить – рабыне положено молчать.

Кажется, она и так позволила себе нынче слишком много смелости. Накато слегка улыбнулась и в очередной раз провела кончиками пальцев по коже груди. Ей нравились эти прикосновения, а шаман пока что не пытался ее одернуть. Окутывали тепло и умиротворение, и хотелось, чтобы эти мгновения тянулись бесконечно.

*** ***

- Вот, выпей, - шаман протянул ей деревянную плошку.

- Что это? – Накато взяла, принюхалась к травяному настою.

- Я – шаман, - он не разозлился на вопрос – необычно для мужчин в этом кочевье. В любом кочевье. – Я не имею права иметь детей. Это – травы, которые не позволят плоду зародиться. Пей, - настойчиво повторил он. – Даже и не думай, - смолк, не договорив.

Только окинул ее мрачным взглядом. Даже и не думай поправить свое положение, родив ребенка шамана, - поняла она.

Да, шаманы порой заключали сделки с духами и давали разные обеты.

Оно и к лучшему. Накато отпила безвкусный тепловатый отвар. Да, так оно будет лучше ей. Она ведь – не просто рабыня в кочевье: она – игрушка колдуна. Ребенок ей ни к чему.

Вспомнилось с необычайной ясностью крохотное личико сына. Беззубая улыбка и блеск черных глаз. Черных, как у его отца. Или у нее.

Накато удивилась сама себе. Столько декад не вспоминала! Даже странно. Прислушалась к себе, невольно ожидая ощутить отголосок боли. Но душа молчала. Просто краткое воспоминание.

- Что это ты сникла? – проницательно осведомился шаман, когда она отставила плошку.

Накато моргнула. Нет, ничего дурного не станет, если она скажет правду.

- У меня был сын, - отозвалась после секундного раздумья.

- Вот как. И что же с ним случилось?

- Умер, - она опустила взгляд в землю.

- Как это произошло? – шаман присел напротив. – От чего?

- Он, - Накато запнулась, подбирая слова. – Он умер в младенчестве. Совсем малышом.

Ничего необычного. Дети часто умирают в младенчестве. Расспрашивать о подробностях шаман не стал – к чему? Да и из истории, что она до того сочинила про дом в горской деревне, следует – младенец у нее появился, пока жила с семьей. И уж, наверное, без мужа – раз отец после того продал ее.

- На все – воля богов, - проговорил шаман.

- На все – воля богов и духов, - она кивнула.

Да, на все воля богов и духов. Человек – слаб и слеп. Даже она со своей нечеловеческой силой, способная придушить голыми руками степного льва, - слаба. И слепа – невзирая на обостренное зрение, способное пронзить ночную мглу. И несведуща – пусть ее и выучили нескольким языкам, читать и считать, и много чему еще.

- Ну, ступай, - сказал шаман, прерывая вялые размышления. – Довольно на сегодня.

Накато послушно поднялась, направилась к выходу. У полога обернулась, кинула на него мимолетный взгляд.

- Доброй ночи, господин, - прошелестела она, повинуясь невольному порыву.

И тут же выскользнула прочь. Не разозлила ли его ее дерзость? Рабыня не могла раскрывать рта без позволения. Но он пока не злился на нее. Да и вообще, он казался благодушным. А ей хотелось пожелать ему доброй ночи.

*** ***

- Эй! Стой, - тихий шипящий возглас.

Он вырвал грубо из задумчивого состояния. Накато, вздрогнув, застыла. Оглянулась. Тот самый воин, которого она несколько дней назад точно так же поджидала тайком. Чего это вдруг?

Он шагнул из густой тени ей навстречу. От пристального взгляда девушка поежилась.

- А ты, значит, от шамана? – в голосе парня звучало болезненное любопытство. – У него была, - губы покривила ухмылка.

- А тебе чего? – Накато отступила на шаг.

Удивительно – совсем недавно жила моментами, когда удавалось увидеть его. Ловила взгляд, жаждала, чтоб заговорил с нею или хотя бы ответил. Сейчас лицо его вызывало недоуменное равнодушие. А злой и в то же время сальный взгляд внушал оторопь. Что это – решил, что, раз она приходила к нему, значит, теперь – его собственность? И не может делать ничего без его позволения? Только он ее не покупал, он – не ее хозяин!

- Уйди! – выпалила девушка. – А нет – так хозяину расскажу. У шамана была – хозяин приказал! Уйди, - повторила она, шмыгнула торопливо мимо, ссутулившись.

Чуть не опрометью метнулась к шатру, где спала шхарт. Спиной ощущала недобрый взгляд. Чего-то теперь ждать?!

Давило смутное ощущение, что он теперь не отстанет.

Что он там ей говорил? Чтобы поглядела как следует на свою жуткую рожу. Что жалкой девице, тупой скотине, лишенной ума и забывшей помыться, не позволено даже глядеть в сторону сильного свободного воина. Что он ни за что не позарится на такую, когда есть рабыни много краше и моложе.