Его слова разрывают меня изнутри, потому что я понимаю боль родителей, которые боятся потерять своего ребенка. Страх, сидящий так глубоко, что вы не хотите его признавать, но который сжимает каждую частицу вашего сердца. Сочувствие к этому человеку, давшему Колтону всё, переполняет меня, и все же онемение внутри меня сдерживает мои слезы.

— Никто из нас не может его потерять, Энди. Он — центр нашего мира, — шепчу я срывающимся голосом.

Энди наклоняет голову в сторону, поворачивается и изучает меня.

— Я боюсь, каждый раз, когда он садится в машину. Каждый проклятый раз… но это единственное место, где я вижу его свободным от бремени его прошлого… вижу, как он убегает от демонов, преследующих его. — Он сжимает мою руку, пока я не поднимаю взгляд, чтобы увидеть искренность в его глазах. — Единственное место, то есть, таковым было до недавнего времени. Пока я не увидел, как он говорит, волнуется, делится… с тобой.

Дыхание перехватывает, впервые слезы набегают на глаза, но не скатываются. После того, как мама Макса, Клэр, так долго ненавидела меня, невысказанное одобрение отца Колтона имеет такое огромное значение. Задерживаю дыхание, пытаясь усмирить торнадо эмоций, кружащихся внутри меня.

— Я люблю его. — Это все, что я могу сказать. Все, о чем я могу думать. Я люблю его, и, возможно, никогда не смогу по-настоящему показать свою любовь, и это именно тогда, когда он признался, что чувствует то же самое ко мне. И сейчас я стою на краю пропасти обстоятельств, настолько неподвластных моему контролю, что боюсь, что у меня никогда не появиться еще одного шанса.

Голос Энди отвлекает меня от приступа паники.

— Колтон сказал мне, что ты подтолкнула его разузнать о своей биологической матери.

Смотрю вниз и кончиком пальца рисую бессмысленные круги на колене, опасаясь, что этот разговор может пойти одним из двух путей: Энди может быть благодарен, что я пытаюсь помочь его сыну исцелиться, или он может расстроиться и подумает, что я пытаюсь вбить между ними клин.

— Спасибо тебе за это. — Он тихо выдыхает. — Думаю, ему всегда не хватало этой детали, и, возможно, знание о ней поможет ему заполнить эту часть себя. Тот факт, что он просто говорит об этом, спрашивает об этом — это огромный шаг… — он протягивает руку, обнимает меня за плечо и тянет к себе, так, что моя голова оказывается на его плече — …так что спасибо, что помогла ему найти себя во многих отношениях.

Киваю головой в знак признательности, его признание ускользает от меня. Какое-то время мы сидим вместе, принимая и даруя друг другу утешение, когда все, что мы чувствуем — внутренняя пустота.

Сегодня прекрасный день. Голубое небо над головой, солнце греет щеки, и ни одной мысли в голове. Волны врезаются в песок в успокаивающем крещендо, одна за другой. Я часто прихожу сюда, туда, где было наше первое официальное свидание, потому что здесь я чувствую себя рядом с ним. Воспоминание, что-то, за что можно ухватиться, когда я снова не смогу его удержать.

Обхватываю руками колени и вдыхаю все это, принимая то, что печаль всегда будет постоянной болью в моем сердце и желая, чтобы он был здесь рядом со мной. Но в то же время я знаю, что с тех пор, как он ушел, я не чувствовала покоя. Возможно, в моем горе намечается перелом — по крайней мере, так думает психотерапевт — так как минули дни со времени слепой паники и удушающих криков, поглощающих мои мысли и искажающих связь с реальностью. Думаю, возможно, после всего этого времени, у меня получится двигаться — не вперед — а просто двигаться.

Мне бросается в глаза одинокая машина, стоящая справа от меня на парковке. Не знаю, почему. Может потому, что машина припаркована рядом с тем местом, где Колтон припарковал Астон Мартин на нашей первой спонтанной прогулке — самое ценное свидание на пляже — я смотрю, мое сердце надеется на то, что мой разум знает, быть не может. Что это он паркует машину, чтобы присоединиться ко мне.

Поворачиваюсь как раз вовремя, чтобы увидеть, как какая-то фигура подходит к пассажирской двери и наклоняется, чтобы поговорить с водителем через открытое окно. Что-то в этом человеке заставляет меня подняться с песка. Закрываю глаза от солнечного света и изучаю его профиль, внезапно чувствуя, что что-то не так.

Не думая, начинаю идти к машине, мое беспокойство усиливается с каждым шагом. Незнакомец выпрямляется и на секунду поворачивается ко мне, солнце освещает его темные черты, и мои ноги подкашиваются, я перестаю дышать.

Мой темный ангел, стоящий в свете.

— Колтон? — мой голос едва слышен, мозг пытается понять, как возможно, что он здесь. Здесь, со мной, когда я видела, как его неподвижное тело грузят на носилки, поцеловала его холодные губы в последний раз, прежде чем его положили в гроб. Сердце грохочет в груди, его биение ускоряется с каждой секундой, надежда, пронизанная паникой, начинает усиливаться.

И хотя мой голос такой слабый, он наклоняет голову в сторону при звуке своего имени, его глаза, наполненные тихой грустью, устремлены на меня. Он начинает поднимать руку, но на мгновение отвлекается, когда пассажирская дверь распахивается. Он смотрит на машину, а потом снова на меня, на его великолепном лице написано смирение. Он снова нерешительно поднимает руку, но на этот раз машет мне.

Подношу кончики пальцев к губам, горе, исходящее от него, наконец преодолевает расстояние между нами и сталкивается со мной, выбивая воздух из легких. Я сразу же чувствую его полное отчаяние. Оно разрывает мне душу, как молния раскалывающая небо.

И в этот момент я понимаю.

— Колтон! — повторяю я его имя, но на этот раз мой отчаянный крик пронзает тихую безмятежность пляжа. Чайки взлетают от этого звука, но Колтон, не оглядываясь, скользит на пассажирское сиденье и закрывает дверь.

Машина медленно направляется к выезду с парковки, и я срываюсь с места и бегу что есть сил. Легкие горят, ноги болят, но я недостаточно быстрая. Я не успею вовремя и, похоже, не смогу продвинуться дальше, как бы быстро я не бежала. Машина сворачивает с парковки направо, на пустую дорогу, и поворачивает за угол, проезжая мимо меня на юг. Синий металлик мерцает в лучах солнца, и от того, что я вижу, я замираю на месте.

Такое ощущение, что прошла вечность с того момента, как я видела его. Истинный американец, здоровый, с голубыми глазами и легкой улыбкой, которую я слишком люблю. Но его глаза не отрываются от дороги.

Макс даже не взглянул на меня.

Колтон, с другой стороны, смотрит прямо на меня. На его лице отражаются страх, паника и смирение. В слезах, катящихся по его щекам, в извинениях, которые выражают его глаза, в кулаках, отчаянно колотящих в окна, в его словах, я вижу, как его губы двигаются, но не слышу его мольбы. Все это выворачивает мою душу и иссушает ее.

— Нет! — кричу я, каждая фибра моего существа сосредоточена на том, как помочь ему сбежать, как спасти его.

А потом я замечаю движение на заднем сидении и падаю на колени. Гравий, вгрызающийся в них, ничто по сравнению с болью, обжигающей черную глубину моей души. И хотя мне больно больше, чем я когда-либо представляла, часть меня пребывает в благоговении — потеряна в той безусловной любви, о которой никогда не думаешь, что она возможна, пока не испытаешь ее на себе.

Локоны, обрамляющие ее ангельское личико, подпрыгивают в унисон движения автомобиля. Она нежно улыбается Максу, совершенно не обращая внимания на яростные протесты Колтона, сидящего перед ней. Она поворачивается на сиденье и смотрит на меня, фиалковые глаза — мое зеркальное отражение. А потом ее розовые губки слегка шевелятся, детское любопытство берет над ней верх, и она смотрит на меня. Крошечные пальчики появляются в окошке и машут мне.

Мне приходится напоминать себе как дышать. Мне нужно вбить эту мысль в голову, потому что она в одиночку просто разорвала меня на части и соединила обратно. И все же ее вид оставляет на мне незаживающие раны и стирает завтрашний день, который никогда не наступит.