— Я так горжусь тобой, приятель. — Смотрю в глаза Зандеру и борюсь со слезами. Хочу, чтобы он увидел глубину моих чувств к нему и к тому, что он только что сделал. За то, что предоставил окружному прокурору все необходимое, чтобы выдвинуть официальные обвинения против человека, который исчез, словно ветер. Сидеть за столом, полным страшных взрослых, и объяснять недавно обретенным голосом, как отец убивал маму — как напал на нее сзади, несколько раз ударил ножом, а затем ждал ее смерти, пока сам ты спрячешься за диваном, потому что должен быть в постели. Вот кто смелый парень. Я крепко сжимаю его в своих объятиях, больше для себя, чем для него, и мне жаль, что я не могу забрать у него воспоминания.

— Как ты стал таким смелым? — спрашиваю я его.

Я не жду ответа, но, когда он говорит, его слова останавливают меня.

— Мне помогли супергерои, — говорит он, пожимая плечами. Заставляю себя проглотить комок в горле, появившемся от такого количества эмоций, что я не могу говорить. Смотрю в глаза маленького мальчика, которого люблю всем сердцем, и не могу не видеть частички взрослого мужчины, которому оно тоже принадлежит. Мое сердце сжимается из-за обоих, и хотя я наполнена таким невероятным чувством гордости, оно окрашено легкой печалью, потому что я знаю, Колтон хотел бы знать, что Зандер сделал сегодня. Большинство взрослых никогда не могли понять те воображаемые барьеры, через которые он перескакивал.

Но я не могу ему рассказать.

Прошло четыре дня с тех пор, как я покинула его дом.

Четыре дня без разговоров.

Четыре дня для него, для нас, чтобы собрать наше личное дерьмо вместе.

И четыре дня абсолютного хаоса для меня во многих отношениях: Дом, мои эмоции, безумие СМИ из-за возможного ребенка, отсутствие Колтона.

Говорю Зандеру, что положу его любимую плюшевую собаку в его спальню и чтобы он пошел поиграл в салочки с остальными мальчиками. Стал ребенком, играл, смеялся и забыл о том, что его преследует — если такое вообще возможно.

Делаю все возможное, чтобы приготовить нам совместный ужин, в то время как знакомые и успокаивающие голоса мальчиков, доносящиеся снаружи, помогают мне справиться.

Я скучаю по Колтону. Мы были вместе каждый день больше месяца, и я привыкла к его присутствию, его улыбке, звуку его голоса. Мне больно, что он не позвонил, но в то же время я не жду, что он позвонит. Кроме сообщения, чтобы убедиться, что я благополучно добралась домой, и песни «Я человек», я ничего от него не слышала. У него столько всего, что нужно выяснить, столько с чем нужно примириться. И Боже, да, я хочу быть рядом с ним, помогать ему разобраться во всем, но это не мое дело. Всё просто и понятно.

Не могу сосчитать, сколько раз я брала трубку, чтобы позвонить ему — услышать его голос, узнать, как он себя чувствует, просто поздороваться — но не смогла. Знаю лучше, чем кто-либо, что пока Колтон не впустит меня в свое забаррикадированное сердце, звонок не принесет никакой пользы.

Покрываю глазурью торт, сделанный ранее, в качестве небольшой награды за сегодняшнюю храбрость Зандера, когда звонит телефон. Смотрю на экран и нажимаю кнопку «Отклонить». Это неизвестный номер и, скорее всего, журналист, желающий щедро заплатить мне за мою версию истории Тони. Она сказала прессе, что я любовница, разлучившая ее, беременную жертву, с любовью всей ее жизни… Колтоном.

Единственным благословением является то, что папарацци еще не обнаружили Дом. Но я знаю, это ненадолго, и я по-прежнему пытаюсь сообразить, что же мне делать тогда?

И почему-то история, которую обрисовала Тони, заставляет меня смеяться. Я не верю в сенсацию на шестой странице, где говорится, что они с Колтоном возродили свой роман. Я была в доме Колтона. Я знаю, как он презирает ее и все, что она олицетворяет. Не поэтому мне так грустно.

Я просто скучаю по нему. По всему нему.

Самое смешное, что на этот раз я не боюсь, что он побежит к другой. Мы преодолели это препятствие, и, откровенно говоря, добавив еще одну женщину в комплект, он еще больше усложнит свою жизнь. Нет, я не беспокоюсь, что он пойдет к другой женщине, я беспокоюсь, что он не придет ко мне.

Голоса прорываются сквозь мои мысли, когда я режу картошку на ужин. Слышу Коннора, говорящего:

— Придурок снова здесь.

— Мы всегда можем закидать его яйцами. — Это Шейн.

О чем, черт возьми, они говорят?

— Эй, ребята? — зову я их, вытирая руки и направляясь в гостиную. — Кто это опять здесь?

Шейн кивает головой в сторону окна.

— Вон тот парень, — говорит он, указывая на окно. — Он думает, что припарковался там инкогнито.

— Как будто мы его не видим, — вставляет Коннор. — И не знаю, фотограф ли он. Камера ничего не доказывает, чувак.

Я тут же отдергиваю шторы, смотрю на улицу. Даже не увидев машину, я знаю, что предстанет перед глазами. Темно-синий седан, припаркованный в паре домов вниз по улице, частично скрытый другой машиной. Я совершенно забыла об этом.

По крайней мере, этот одинокий папарацци настолько жаден, что скрывает мое местонахождение, чтобы заполучить всю прибыль себе. За это я могу быть ему благодарна. Но это также означает, что если он все узнал, вскоре появятся и другие, желающие получить свою долю сенсации из истории с разлучницей, которой я якобы являюсь.

Твою мать! Я знала, что анонимность дома была слишком хороша, чтобы оказаться правдой.

— Пошлите, ребята. Пора…

— Так круто, что ты станешь знаменитой! — говорит Коннор, идя по коридору.

Хочу его поправить, когда Шейн делает это за меня, игриво толкая в плечо.

— Нет, придурок! Колтон — вот, кто знаменит. Ты ничего не знаешь?

— Эй! А ну-ка, приберите за собой! — кричу я им вслед.

— Спасибо, что заехала за мной.

— Без проблем, — говорит Хэдди, заводя двигатель, когда загорается зеленый свет. — Было забавно подразнить фотографов, хотя не думаю, что кто-то из них мне поверил, когда я сказала, что ты прячешься в доме.

Я стону. Потребовалось некоторое время, чтобы привыкнуть к фотографам, слоняющимся возле дома, но теперь я боюсь, что те немногие, к которым я привыкла, превратятся в целую толпу.

— Смею ли я спросить?

Хэдди смотрит на меня и лишь сверкает своей беспечной усмешкой.

— Нет, не смеешь, потому что мы не думаем об этом… или Колтоне… или мне… соверхрененно ни о чем важном.

— Нет? — смотрю на нее и не могу не улыбаться, не могу не радоваться, что она была готова забрать меня с работы и попытаться держать стервятников в страхе.

— Нет! — говорит она, когда шины взвизгивают на повороте. — Мы отыщем себе темный уголок и утопим наши печали, а затем отправимся на поиски отчаянно горячего бита, чтобы танцевать до тех пор, пока не забудем всё свое дерьмо!

Смеюсь вместе с ней, эта идея звучит как Рай. Мгновение, чтобы убежать от мыслей, постоянно мечущихся в моей голове и тяжести в сердце.

— Что с тобой происходит? Какие печали ты хочешь утопить? — и на минуту мне грустно из-за того, что последние несколько недель мы были так заняты, что я не знаю ответа на этот вопрос, когда раньше мне никогда бы не пришлось спрашивать.

Она пожимает плечами, на мгновение становясь необычно тихой, прежде чем заговорить.

— Просто кое-что происходит с Лекси. — Собираюсь спросить, о чем она говорит, потому что они с сестрой очень близки, но она меня опережает. — Мы не говорим ни о чем, о чем не нужно говорить, помнишь?

— Звучит неплохо! — говорю я ей, в машине оживает музыка, и мы обе начинаем подпевать.

Со стуком ставлю свой бокал на стол, понимая, что мои губы немного онемели. Нет, слишком онемели. Смотрю, как Хэдди ухмыляется мужчине на другом конце бара, а затем снова сосредотачивается на мне, ее ухмылка превращается в широкую улыбку.

— Он похож на Стоуна, — говорит она, пожимая плечами, и я рада, что проглотила выпивку, иначе бы прыснула.