Мы сидим еще немного, каждый борется со своими мыслями, когда Бэкс резко встает, его стул скрежещет по полу и разрушает антисептическую тишину в комнате.

— Это просто херня какая-то. Я не могу сидеть и смотреть на него такого. — Его голос переполняют эмоции, он собирается уходить.

— Он выкарабкается, Бэкс. Он должен. — Мой голос срывается на последних словах, выдавая мою уверенность.

Он останавливается и шмыгает носом, прежде чем обернуться и посмотреть на меня.

— Этот засранец упрям во всем, что делает — во всем — и лучше ему сейчас меня не разочаровывать. — Он переключает свое внимание на Колтона и шагает в сторону кровати, с каждой секундой его горе превращается в гнев. — Всегда все должно крутиться вокруг тебя, не так ли, Вуд? Эгоцентричный ублюдок. Когда ты очнешься, твою мать — а ты нахрен очнешься, потому что я не позволю тебе вот так уйти — я надеру тебе задницу за то, что заставляешь нас волноваться.

Он протягивает руку и, вопреки своим грубым словам, кладет ее на плечо Колтона, прежде чем повернуться и выйти из комнаты.

Остаюсь наедине с любимым мужчиной, тяжесть неизвестности давит на нас, но надежда, наконец, начинает просачиваться сквозь границы боли.

Колтон

Я чувствую приближение машины — звук двигателя громом отдается в моей груди, и это говорит мне, что я жив — еще даже до того, как я вижу, как она выскакивает из-за поворота. Сосредотачиваюсь на своих руках. Они дрожат, чертовски дрожат. Не могу удержать руль, свои мысли, вообще ничего. Руль вибрирует под моими проклятыми пальцами. Пальцами, которые не в состоянии его удержать, чтобы контролировать гребаный хаос, разворачивающийся вокруг меня.

Моя уверенность в месте, которое всегда было моим спасением, развеялась. Словно пыль, унесенная гребаным ветром.

Что, черт возьми, происходит?

Звук скрежета чертова металла, смешанного с визгом резины, скользящей по асфальту, эхом разносится вокруг. Машина Джеймсона врезается в мою. И с ударом — толчком моего тела, исчезновением мыслей — мои воспоминания разбиваются и сталкиваются, как наши машины.

Мысль о Райли врезается в меня первой.

Чертов луч света посреди моей проклятой тьмы. Солнце, светящее сквозь этот грохот, рассеивающее дымку. Одно единственное исключение в моих гребаных правилах. Как я могу слышать ее рыдания через наушники и в то же время видеть ее шок на расстоянии? Что-то здесь не так. Видимо я окончательно спятил.

Но что? Как?

И даже несмотря на весь этот дым, я все еще ясно, как день, вижу ее лицо. Фиалковые глаза дарят мне то, чего я не заслуживаю — долбанное доверие. Умоляя меня впустить ее, позволить ей помочь исцелить те части меня, навсегда изуродованные прошлым, от которого мне не убежать — даже если врезаться башкой в гребаную стену.

Вижу, как моя машина поднимается над дымом — над проклятой схваткой сломленной веры и напрасной надежды — и я лишаюсь гребаного дыхание, чувствуя, как взрывается грудь, усеивая меня осколками воспоминаний, впивающихся так глубоко в мой разум, что я не могу понять, где они осели. Несмотря на то, что я за всем наблюдаю, я все еще чувствую это — силу вращения, нагрузку на мышцы, необходимость крепко держаться за руль. Мое будущее и прошлое обрушиваются на меня, как проклятый торнадо, я теряю контроль, пытаясь бороться со страхом и гребаной болью, которой знаю, будет больше.

Что я никогда не смогу сбежать.

Обломки разлетаются… по трассе и в моей голове.

Побочный ущерб для еще одной бедной гребаной души. Я уже видел больше, чем мне бы хотелось. Задыхаюсь от подступающей желчи — душа вбирает в себя страх, вонзающийся в мою психику — потому что даже в середине полета, когда я должен быть свободен от всего, она все еще здесь. Он все еще здесь. Вечное напоминание.

Колти, когда ты не слушаешься, тебе больно. А теперь будь хорошим мальчиком и жди его. Когда ты такой противный, с тобой происходят противные вещи, малыш.

Треск металла — его грубое ворчание.

Запах разрушения — его алкогольная вонь.

Мое тело бьется в защитную клетку, окружающую меня, его мясистые пальцы пытаются взять меня, овладеть мной, заявить на меня свои права.

Скажи, что любишь меня. Скажи это!

Я люблю тебя. Я люблю тебя. Я люблю тебя. Я люблю тебя.

Я радуюсь удару гребаной машины, потому что он сбивает эти слова с моего языка. Могу видеть, чувствовать, слышать все одновременно, будто я, вашу мать, сразу везде и нигде. В машине и вне ее. Резонирующий, безошибочный скрежет металла, я становлюсь невесомым, на мгновение свободным от боли. Зная, что после того, как я произнесу эти три слова, может прийти только боль.

Гребаный яд будет пожирать меня по кусочкам, пока я не стану тем, кем я уже являюсь.

Проклятый страх парализует меня — поглощает, черт побери — он как динамит, взрывающийся в вакуумной камере.

Мое тело бросает вперед, как Райли, призывающая меня двигаться вперед, но мои плечевые ремни держат меня мертвой хваткой. Как сдерживают меня гребаные воспоминания о нем — безжалостные руки, удерживающие в ловушке, я борюсь против тьмы, которой он меня наполняет. Против слов, которые он заставляет меня говорить, навсегда изуродовав их проклятый смысл.

Удар приходится по мне в полную силу — автомобиль разбивается о заграждение, гребаное сердце о грудную клетку, надежда о демонов — но все, что я вижу — это Райли, переступающая через стену. Все, что я вижу, как он идет ко мне, пока она уходит.

— Райли? — взываю я к ней. Помоги мне. Спаси меня. Освободи меня. Она не поворачивается, не отвечает. Вся моя надежда катится ко всем чертям.

…Я сломлен…

Наблюдаю за автомобилем — чувствую его движение, захватывающее меня — он медленно останавливается, повреждения неизвестны, поскольку меня поглощает темнота.

…и очень согнут…

Мой последний вздох сопротивления — от него, для нее — и схватка оставляет меня.

Человек-Паук. Бэтмен. Супермен. Железный человек.

— Мы теряем его. Он умирает!

…Интересно, есть ли боль после смерти…

— Колтон, вернись. Сражайся, черт возьми!

Минуты превращаются в часы.

Часы превращаются в дни.

Время ускользает, мы так много его теряем.

Отказываюсь покидать место возле постели Колтона. Слишком много людей в его жизни оставили его, и я отказываюсь делать это, когда это больше всего имеет значение. Поэтому я не переставая болтаю с ним. Говорю обо всем и ни о чем, но это не помогает. Он никак не реагирует, не двигается… и это убивает меня.

Посетители в случайном порядке то входят, то выходят из его палаты: его родители, Квинлан и Бэкс. Новости сообщают в комнате ожидания, где все еще ежедневно собирается кто-нибудь из членов команды и Тони. И я не сомневаюсь, Бэкс следит, чтобы Тони держалась на расстоянии от меня и моего более чем хрупкого эмоционального состояния.

На пятый день я не выдерживаю. Мне нужно почувствовать его рядом с собой. Мне нужна с ним физическая связь. Осторожно отодвигаю все трубки в сторону и тихонько заползаю на кровать рядом с ним, положив голову ему на грудь, а руку на сердце. На этот раз слезы текут от ощущения его тела. Нахожу утешение в звуке его сильного и ровного сердцебиения, звучащего чуть пониже того места, к которому я прислонилась ухом, вместо сигналов монитора, на которые я привыкла полагаться в качестве датчика его состояния.

Я прижимаюсь к нему, желая почувствовать, как его рука обвивается вокруг меня, и рокот голоса пронзает его грудь. Маленькие частицы утешения, которых нет.

Мы лежим так какое-то время, и я проваливаюсь в объятия сна, и внезапно просыпаюсь. Клянусь, это голос Колтона зовет меня. Клянусь, я слышу имена супергероев, его шумный вздох. Мое сердце колотится в груди, когда я заново знакомлюсь с чуждым окружением его палаты. Единственное, что мне знакомо, это Колтон рядом со мной, и даже это становится для моей бунтующей души небольшим утешением, потому что он тоже не прежний. Его пальцы вздрагивают, и он снова стонет, и хотя не слова меня разбудили, в глубине души я знаю, что он зовет их. Прошу помочь вытащить его из этого кошмара.