Я плачу по стольким причинам, что они начинают смешиваться и медленно исчезать с каждой слезой, оставляющей слишком знакомые следы на моих щеках. Плачу, потому что Колтон не помнит. Потому что он жив и здоров, и его руки крепко меня обнимают. Плачу, потому что у меня не было шанса испытать подобное с Максом, а он это заслужил. Плачу, потому что ненавижу больницу, то, что она олицетворяет, и то, как она влияет и меняет жизнь всех находящихся внутри к лучшему или худшему.

И когда слезы стихают — когда мой катарсис на самом деле заканчивается и все эмоции, которые я сдерживала на протяжении всей прошлой недели, утихают — я понимаю, что самое главное — это здесь и сейчас.

Мы можем пройти через это. Можем снова нас обрести. Какая-то часть меня глубоко в душе беспокоится, что он никогда не вспомнит того момента, так ярко отпечатавшегося в моем сознании, но в то же время у нас впереди еще столько моментов, их так много, что я больше не могу себя жалеть.

У меня снова перехватывает дыхание, и все, что я могу сделать, это крепче прижаться к нему, задержаться рядом чуть дольше.

— Я так волновалась, — это все, что я могу сказать. — Так боялась.

— Человек-Паук. Бэтмен. Супермен. Железный человек, — шепчет он, что кажется почти рефлексом.

— Знаю. — Киваю я и отстраняюсь от него, чтобы заглянуть ему в глаза, вытирая слезы со щек. — Я звала их, чтобы помочь тебе.

— Мне жаль, что тебе пришлось это делать. — Говорит он с такой искренностью, и все, что я могу сделать, это смотреть в его глаза и видеть в них правду. Что он знает, как сильно я была напугана.

Наклоняюсь и нежно прижимаюсь губами к его губам еще раз, не в силах сопротивляться. Желая, чтобы он почувствовал облегчение, наконец, поселившееся в моей душе. Хочу доказать ему, что могу быть сильной, пока он исцеляется. Что все в порядке, и чтобы он мне это позволил.

— Вы только гляньте. Спящая красавица наконец-то разбудила свою уродливую задницу.

Мы отрываемся от поцелуя при звуке голоса Бэккета, жар заливает мои щеки.

— Я как раз собиралась тебе звонить.

— Правда? Ты этим была занята? — дразнит он, подходя к кровати. — Целовала лягушек? Потому что, мне кажется, наш коматозный принц заколдовал тебя.

Не могу сдержать смех, вырывающийся наружу.

— Ты прав. Я совсем об этом не сожалею. — Тянусь и сжимаю руку, которую он мне предлагает. — Но я собиралась тебе позвонить.

— Не волнуйся. Я знаю, что собиралась. — Он поворачивается и смотрит на Колтона, его улыбка самая яркая, которую я видела со дня гонки. — Ты прямо услада для уставших глаз. Добро пожаловать в мир живых, мужик. — И я знаю, хоть он и говорит жестко, но я улавливаю в его голосе надлом, а в уголках глаз, сосредоточившихся на Колтоне, блестит влага. Он протягивает руку и стискивает плечо Колтона. — Дерьмо. Этот причудливый сбритый клочок на твоей голове может просто выбить тебя вон из царства красавцев. Каково это, покидать страну под названием Я-Гребаное-Божество?

— Отвали. Ты прибыл из страны под названием Я-Гребаный-Комик?

Бэккет со смехом качает головой.

— По крайней мере, в моей стране нам не нужно изменять дверные проемы, чтобы позволить протиснуться в них раздутому эго.

— Это такое приветствие я получаю, вернувшись обратно в мир? Я чувствую любовь, чувак. Думаю, предпочту наркотики, которые они мне дают, чтобы держать в отключке, а не просыпаться и слушать это дерьмо. — Колтон сжимает мою руку, и его взгляд устремляется на меня, прежде чем вернуться к Бэккету.

— Правда? Потому что, может, я и не только что очнулся от комы, но уверяю тебя, то туманное чувство, которое дают тебе эти лекарства, ничто по сравнению с бодрствованием и ощущением теплой, влажной…

— Оу-оу! — я поднимаю руки и спрыгиваю с кровати, не желая слышать, к чему ведет этот разговор. Слабый запах вчерашнего ужина из мусорной корзины дает мне все оправдания, чтобы оставить их наедине. — С меня достаточно, парни. Я собираюсь спуститься вниз, размять ноги и вынести этот мусор.

— О, Рай! Брось… — говорит Бэкс, разводя руки в стороны. — Я собирался сказать «ванна». Теплая, влажная ванна. — Он громко смеется, а потом я слышу смех Колтона, и мне кажется, что мир, который был смещен с орбиты, только что несколько исправился.

— Ага, — упрекаю я, вытаскивая мешок из мусорки. — Конечно, я всегда использую прилагательные «теплая» и «мокрая», когда говорю о ванне. — Качаю головой и ловлю на себе взгляд Колтона. — Вернусь через пару минут.

На сердце становится намного легче, иду по коридору обратно к палате Колтона. Я написала его родителям и Квинлан о том, что он снова пришел в себя, и уверена, что скоро они будут здесь. Направляюсь в конец холла, где больница любезно предоставила Колтону палату. Она более уединенная, чем большинство других, поэтому он может оставаться вне поля зрения остальных посетителей больницы. И меньше шансов, что СМИ заполучат его желанную фотографию.

Как раз собираюсь войти в палату, когда понимаю, что ему может понадобиться вода. Поворачиваюсь, и, не обратив внимания, чуть не натыкаюсь на человека, которого не желаю видеть.

Никогда.

Вообще.

Тони.

Мы обе вздрагиваем, видя друг друга. И, конечно, я выгляжу взлохмаченной от сна урывками и в старой одежде, в то время как она выглядит безукоризненной и хоть сейчас готовой к съёмкам на камеру. И должна отдать ей должное, она держалась на расстоянии с тех пор, как Бэкс устроил ей нагоняй в приемной. Но когда она одаривает меня утешительной улыбкой, меня не волнует, что она не ведет себя в своей обычной ехидной манере, потому что во мне вспыхивают все эмоции, накопившиеся за последние несколько дней.

— Что ты здесь делаешь? — цежу я сквозь стиснутые зубы. Если бы отвращение имело звучание, мой голос сейчас определенно был бы пронизан им. Ногти впиваются в ладони, руки сжимаются в кулаки, и каждая мышца моего тела вибрирует от негодования.

Требуется минута, чтобы шок исчез с ее лица, но когда это происходит, я понимаю, что маска превосходства соскользнула со своего места.

— Колтон очнулся. — Она пожимает плечами, по ее розовым губам скользит ухмылка. — Он хочет поговорить со мной наедине, — говорит она, выпячивая подбородок на случай, если я еще не знаю о ее презрении ко мне.

— Все, что касается Колтона, касается и меня.

— Продолжай мечтать, куколка.

— Сотри с лица это самодовольное выражение, Тони.

— Что, чувствуешь себя немного виноватой за то, что заморочила Колтону голову в ночь перед гонкой. Все знают, что ты играла с ним в свои маленькие игры. Что ты вымотала его. Что ты…

Воздух вырывается из нее, когда мои руки сжимают ее предплечья и толкают к стене, ярость, скрытая в спокойствии.

— Позволь мне кое-что тебе объяснить, Тони. Я скажу это только один раз, но тебе лучше послушать, поняла?

Наблюдаю, как она сглатывает, и ее дыхание прерывается, она кивает. Глаза мечутся по коридору, но вокруг никого нет, чтобы прийти ей на помощь.

Наклоняюсь ближе, в моих венах огонь, а в голосе лед.

— Ты — причина, по которой Колтон здесь. Не я. Ты. В аду есть особое место для таких женщин, как ты — женщин, которые трахаются с чужими мужчинами — и если подобное дерьмо продолжится, будь уверена, на одном из этих местечек будет написано твое имя. — Я сжимаю ее руки немного сильнее, молчаливое предупреждение, что я только разогреваюсь.

— И вот, как всё будет дальше, на случай, если ты не купила себе новые часы и все еще живешь прошлым. Колтон снят с торгов. Он принадлежит мне, а я — ему. Это понятно? — мне все равно, что она не отвечает, потому что я в ударе, и ничто меня не остановит. Вижу, как ее глаза расширяются, и продолжаю. — Во-вторых, если ты когда-нибудь попытаешься намекнуть кому-то, что между тобой и Колтоном есть что-то большее, чем деловые отношения как друга семьи, тебе придется иметь дело со мной… и я гарантирую, все будет не красиво. Ты еще ничего не видела, куколка. — Я защищаю то, что принадлежит мне, не задумываясь о сопутствующем ущербе. Она пытается вырвать плечи из моей хватки, и это заставляет меня наклониться ближе и сжать их немного сильнее. — Ты будешь относиться ко мне с уважением и держать стайку своих блудливых подружек подальше.