— Да, — говорит она с решительным кивком, осматривая цирк на стоянке. — Я провела с ним не достаточно времени. Я упустила первые восемь лет его жизни, так что мне полагается дополнительное время за то, что не получила шанс спасти его раньше. Бог не может быть настолько жесток, чтобы лишить его того, чего он заслуживает. — При последних словах она оглядывается на меня, и тихая сила этой матери, сражающейся за своего сына, очевидна. — Я не позволю этому случиться. — И женщина-командир, которая на мгновение исчезла, снова берет себя в руки.

— Мам… — всхлипывает Квинлан, входя в комнату ожидания. Мы обе поворачиваемся к ней лицом, она идет к нам, все глаза в комнате устремлены на нее. Смотрю, как лицо Доротеи меняется, оно переходит от яростной защиты к материнской заботе. Она притягивает к себе Квинлан и целует ее в макушку, крепко зажмурив глаза, шепчет слова поддержки, которые, как она боится, могут оказаться ложью.

Чувствую себя вуайеристом, больше всего на свете желая иметь рядом собственную маму — Доротея смотрит на меня поверх головы Квинлан. Ее голос — приглушенный шепот, но он останавливает мое дыхание.

— Теперь твоя очередь.

— Но я не… — не знаю, почему я так потрясена, что она дарует мне эту возможность. Последователь правил во мне ощетинивается, но моя травмированная душа стоит по стойке смирно.

— Да, — говорит она с натянутой улыбкой на губах и искренностью в глазах. — Ты помогаешь сделать его целым — единственное, что я никогда не могла сделать как мать, и это убивает меня, но в то же время тот факт, что он нашел это в тебе… — она не может закончить предложение и слезы наворачиваются ей на глаза, поэтому она тянется ко мне и сжимает мою руку. — Иди.

Сжимаю ее руку в ответ и киваю ей, прежде чем повернуться, чтобы пойти к человеку, без которого я не могу жить, страх, смешанный с ожиданием, пронизывает меня, как фейерверк в непроглядную ночь.

Стою за пределами отделения интенсивной терапии и готовлюсь. Страх и надежда сталкиваются до тех пор, пока один большой шар беспокойства не заставляет мои руки дрожать, я поворачиваю за угол, оказываясь у его двери.

Мне требуется мгновение, чтобы набраться смелости поднять глаза и принять переломанное тело человека, которого я люблю. Образы в моей голове ужасны — весь в крови, синяках, как после настоящего побоища — но даже они не могут подготовить меня к виду Колтона. Его тело цело и на нем нет крови, но он лежит так неподвижно и он такой бледный. Голова перевязана белым бинтом, а веки частично закрыты, белки глаз немного видны из-за отека мозга. Трубки отходят из него во все стороны, а мониторы вокруг постоянно пищат. Но не вид всего медицинского оборудования ломает меня — нет — а то, что жизнь и огонь в мужчине, которого я люблю, отсутствует.

Шаркаю ногами к кровати, мои глаза вбирают каждый его сантиметр, будто я никогда его раньше не видела, никогда не ощущала. Никогда не чувствовала, как его сердце бьется у моей груди. Протягиваю руку, чтобы прикоснуться к нему — отчаянно в этом нуждаясь — и когда я беру его руку, она холодна и никак не реагирует. Даже мозолей, которые я люблю — тех, что восхитительно царапают мою обнаженную кожу — там нет.

Слезы текут. Они сбегают бесконечными потоками, когда я слепо опускаюсь в кресло рядом с кроватью. Сжимаю ладонь Колтона обеими руками, губами прижимаюсь к нашим соединенным рукам, слезы орошают его кожу. Плачу еще сильнее, понимая, что такой родной аромат Колтона, питающий мою зависимость, сменился антисептическим больничным запахом. Я не понимала, как сильно мне нужен был этот аромат. Как сильно мне нужно было, чтобы эта маленькая частичка любимого человека сохранилась, когда все остальное так резко изменилось.

Бессвязные слова падают с моих губ и замирают в наших переплетенных руках.

— Пожалуйста, очнись, Колтон. Прошу, — всхлипываю я. — Ты не можешь оставить меня сейчас. У нас столько времени, которое нам нужно наверстать, столько всего, что нам еще предстоит сделать. Мне нужно приготовить тебе ужасные ужины, а ты должен научить меня серфингу. Нам нужно увидеть, как парни играют в младшей лиге, а мне нужно быть на трибунах, когда ты выиграешь гонку. — Мысль о том, что он вернется в машину, заставляет мое сердце сжаться, но я не могу перестать думать обо всех вещах, которые мы все еще можем испытать вместе. — Нам нужно съесть мороженое на завтрак и блины на ужин. Мы должны заняться любовью ленивым воскресным полднем, и когда ты будешь приходить домой, я буду соблазнять тебя, потому что мы просто не можем насытиться друг другом. Я еще не насытилась тобой… — мой голос стихает, я закрываю глаза и прижимаюсь лбом к нашим рукам, повторяя имя Колтона как молитву.

— Знаешь, я никогда не был так зол на него, как прошлой ночью. — Голос Бэккета отвлекает меня от рассеянности.

Поднимаю глаза и вижу, что он прислонился к дверному косяку, скрестив руки на груди, и его взгляд сосредоточился на лучшем друге. Знаю, он не ждет от меня ответа — и, честно говоря, я охрипла от слез, поэтому даю ему единственный ответ, с которым могу справиться — бессвязное бормотание — прежде чем снова перевести взгляд на Колтона.

— Я много раз на него злился, но вчера вечером получил за это главный приз. — Бэкс тяжело вздыхает, и я слышу, как его ноги шаркают по полу. Он садится на стул напротив меня и нерешительно протягивает руку, чтобы сжать свободную ладонь Колтона. Он смотрит на бесстрастное лицо своего друга, прежде чем поймать мой взгляд на безжизненном теле человека, которого мы любим. — Когда я узнал, что Колтон готов отпустить тебя, не сказав правды и не затеяв драки… — он недоверчиво качает головой, и слезы текут из его глаз — …не думаю, что когда-либо был так зол или хотел ударить кого-то так сильно, как когда он сказал мне покинуть твой номер.

— Ну, мы оба были упрямыми задницами, — признаю я, желая, чтобы мы могли вернуться в тот гостиничный номер — повторить день — чтобы мы могли просто перестать сражаться, и я могла обнять его чуть крепче, чуть дольше. Жаль, что я не могу перемотать время назад, чтобы предупредить Колтона о том, что произойдет на трассе. Но я знаю, это не имеет значения. Мой безрассудный бунтарь считает себя непобедимым и все равно залез бы в машину.

Снова смотрю на его лицо, и сейчас он какой угодно, но не непобедимый. Всхлип поднимается к горлу, и я пытаюсь сдержать его, но терплю неудачу.

— Он так привык думать, что не стоит той удачи, которая ему выпала. Он никогда не рассказывал мне подробностей, но я знаю, он думает, что не заслуживает лучшего, чем то, откуда он пришел. Он думает, что тебе его недостаточно и…

— Он для меня всё, — задыхаюсь я, правда этих слов исходит из самих глубин моей души.

Тень улыбки появляется в уголках губ Бэккета, несмотря на печаль в его глазах.

— Я знаю, Райли. — Он делает паузу. — Ты его спасательный круг.

Отвожу глаза от Колтона, чтобы встретиться взглядом с Бэккетом.

— Не знаю, как это ему теперь поможет. Я ушла от него вчера вечером, после того, как ты вышел из комнаты, — признаюсь я, снова глядя на наши переплетенные руки, чувство вины поглощает меня. — После того, что он мне сказал, я все думала, что больше не могу быть с ним при таких обстоятельствах. Думала, смогу остаться — помочь ему излечить все, что сломано — но я не могла оставаться и быть обманутой, поэтому ушла.

— Ты поступила правильно. Ему нужно было попробовать свое собственное лекарство. Он вел себя как осел и использовал свой страх, чтобы подпитывать свою неуверенность… но он отправился за тобой, Рай. Это само по себе говорит мне, что он знает, как сильно нуждается в тебе.

— Знаю. — Мой голос — почти шепот, его заглушают непрерывные сигналы аппаратов. — Я бы с радостью ушла от него и ни разу не оглянулась назад, если бы это помешало нам находиться сейчас здесь.

Я говорю эти слова без всякой убежденности, потому что в глубине души знаю, что где бы ни был Колтон, я никогда не смогу держаться от него подальше.