Он улыбается той застенчивой улыбкой, лишающей меня сил, и наклоняется, чтобы коснуться поцелуем, прежде чем отступить.

— Совершенно верно, Рай. Ничего, кроме простыней. Между нами больше не будет ничего, кроме простыней.

Его слова ошеломляют меня, трогают, дополняют, и всё, что я могу — это сделать шаг вперед и прижаться губами к его губам — почувствовать биение его сердца, царапание его небритой челюсти о мой подбородок, увидеть любовь в его глазах — и сказать:

— Ничего, кроме простыней.

Тепло утреннего солнца согревает мою кожу, овеваемую прохладным дуновением океанского бриза. Стереосистема, которую мы забыли выключить прошлой ночью, воспроизводит голос Мэтта Натансона, едва слышимого из-за шума прибоя. Прижимаюсь ближе к Колтону, так переполненная неожиданным поворотом событий нашей жизни, когда мы более или менее притерлись друг к другу, что, клянусь, мое сердце болит от грандиозности всего этого. О дарованном нам втором шансе — который мы оба медленно принимает — о котором еще год назад мы и представить не могли.

Прищуриваю глаза, благодаря за навес, защищающий от солнца, под которым мы вчера заснули на импровизированной кровати из шезлонгов. Я даже не удосуживаюсь подавить вздох более чем удовлетворенной женщины, вспоминая как мы медленно и сладко занимались любовью под одеялом из звезд, в постели, сотканной из возможностей.

Вспоминаю, как поднималась и опускалась на нем, наблюдая за беззащитными эмоциями в его глазах. С Колтоном сногсшибательно, когда нежно и медленно, и когда жестко и быстро. Я наблюдала, как мужчина, привыкший не проявлять никаких эмоций — привыкший охранять свое сердце любой ценой — медленно открывается, перемещая каждый кирпичик по одному, позволяя ключу повернуться в замке.

Ласково улыбаюсь, поднимаю голову и оглядываюсь на все напоминания о прошлой ночи. Как мило это было со стороны человека, который клянется, что не разделяет романтики, когда все вокруг кричит об обратном. Какой мужчина звонит своему отцу с просьбой достать копию его еще не вышедшего фильма, но который скоро станет блокбастером, чтобы не прерывать вечер свидания со своей девушкой? И даже, несмотря на то, что я выяснила, что ему помогала Квинлан, это была целиком и полностью его идея… небольшие штрихи то здесь, то там, но эти мелочи значат для меня гораздо больше, чем какие-то дорогостоящие подарки.

Приподнимаю голову от его груди, и смотрю, как он спит, пусть моя любовь к нему согреет те части меня, которые охладил ветер.

— Я чувствую, что ты смотришь на меня, — говорит он, смущенно скривив губы, хотя глаза его остаются закрытыми.

— Ммм. — Я не могу удержаться от улыбки.

— Чья была идея ночевать здесь? Тут чертовски яркий свет. — Он шевелится, все еще не открывая глаза, но опускает руку, которая лежит у него за головой, чтобы притянуть меня ближе к себе.

— Думаю, слова были такие: «Твоя киска-вуду своей магией украла мою. У меня нет сил двигаться», — повторяю я, не скрывая самодовольного взгляда на лице и гордости в голосе.

— Нет, определенно не мои слова, — говорит он, прежде чем приоткрыть глаз и посмотреть на меня, эта непристойная ухмылка, которую я люблю, выражает столько гордости. — У меня магии в избытке, детка, должно быть, это был какой-то другой парень, из которого твоя вуду высосала жизнь.

Борюсь с желанием засмеяться, потому что этот хриплый утренний голос и эти сонные глаза — идеальное сочетание сексуальности, к которой чрезвычайно трудно оставаться безразличной.

— Да, ты совершенно прав. Помнится, я не завожу отношений с плохими парнями, вроде тебя. — Я пожимаю плечами. — Это был тот гладко выбритый парень. Тот, кто дает мне то, чего не можешь дать ты, — насмехаюсь я, поднимая простыню, лежащую поверх наших бедер, и заглядываю под нее, мои глаза жадно блуждают по его впечатляющему утреннему стояку. Мои мышцы, слегка ноющие с прошлой ночи, сразу сжимаются в долгожданном ожидании большего. Закрываю глаза, чтобы скрыть желание, которое, уверена, клубится в них и издаю удовлетворенный стон.

— Увидела что-то, что тебе понравилось? Что-то, чего не может дать тебе он? — мне нравится игривый тон в его голосе.

Убеждаюсь, что мой голос ровный, когда говорю, потому что вся эта шутливая прелюдия заставляет меня жаждать того, что находится под моими пальцами.

— Не волнуйся. — Заставляю я себя произнести, глядя из-под ресниц, чтобы увидеть, как его глаза искрятся весельем. — Эта женщина более чем удовлетворена. В твоей магии нет нужды, ты не поверишь, как мужчина может рвануть рычаг, переключая коробку передач у финишной прямой.

В мгновение ока Колтон переворачивает меня на спину и нависает надо мной, опираясь на локоть одной руки, а другой обхватывает мои заведенные за голову запястья. Его лицо находится в сантиметре от моего, ухмылка на своем месте, брови приподняты в вызове.

— Кажется, на днях я что-то упоминал о долгом, нахрен, времени, — говорит он, прижимаясь эрекцией к вершине моих бедер. — Это длина, милая, теперь нам просто нужно добавить к ней часть про хреново время.

Начинаю смеяться, но смех завершается стоном удовольствия, когда он погружается в мое желающее тело. Я не полностью готова к его вторжению, и хотя, обычно, это могло бы быть больно, но это не так. Наоборот, это создает идеальную дозу трения, пробуждая каждый нерв, включая те, что он мог упустить прошлой ночью.

— Господи Иисусе, женщина, с тобой чувствуешь себя словно в Раю, — бормочет он мне в ухо, отрывая бедра и скользя взад и вперед, одной рукой все еще удерживая мои запястья над головой. В странном интимном действии он опускает лицо и утыкается прямо в изгиб моей шеи, поэтому каждый раз, когда он выходит и погружается обратно в меня, ощущение его щетины и тепло его дыхания дразнят мою кожу. И, возможно, из-за того, что его лицо так близко находится к моему уху или просто, потому что мы снова в гармонии друг с другом, но в звуках, издаваемых им, есть что-то такое, что очень заводит. Ворчание перерастает в стонущие вздохи, выражающие ясное удовлетворение.

Пытаюсь пошевелить руками, но его хватка удерживает меня.

— Колтон, — задыхаюсь я, когда мое тело начинает ускоряться, по нему распространяется тепло, желание скручивается в такую тугую спираль, что я жду, когда она распрямится. — Позволь мне прикоснуться к тебе.

— Хм? — бормочет он, вибрация его губ у моей шеи прокатывается по мне. Он снова двигается, совершая бедрами круговые движения, ударяя членом по скрытым нервам, прежде чем отодвигается и меняет угол движения так, что трется о мой клитор, добавляя приятных ощущений, которые заставляют меня забыть все свои мысли о том, чтобы освободить руки. Он посмеивается, точно зная, что только что сделал. — Так хорошо?

— Боже, да! — стону я, когда он делает это снова, мои бедра начинают напрягаться, кожа краснеет, когда приливная волна ощущений поднимается вверх, готовясь к своей последней атаке на мое тело.

— Знаю, что я хорош, детка, но Бог может немного ревновать, если ты начнешь нас сравнивать.

Игривый тон, ленивое занятие любовью, потому что для нас это занятие любовью — он может называть это обгоном, но это… нашептывание слов, абсолютное принятие, полное знание тел друг друга, спокойствие — безусловно, так он показывает мне, как любит меня.

Не могу сдержать беззаботный смех, так же как не могу не выгнуть спину и податься навстречу бедрами при его следующем толчке в медленном, умелом ритме.

— Ну… тогда будь готов ревновать, — насмехаюсь я, заставляя его поднять голову от моей шеи и целенаправленно царапнуть щетиной по моему голому соску, вызывая безграничное желание прямо там, где он так умело работает между моими бедрами. Он удивленно поднимает брови, пытаясь понять, что именно я имею в виду, вновь вращает бедрами внутри меня, и я теряюсь.

В этом моменте.

В нем.

В оргазме, потрясающем мое тело и затягивающем меня в свои ошеломляющие ощущения.