Не знаю, почему мне смешно, потому что на самом деле это не так, но мое сознание начинает играть, соединяя точки, образующие воспоминания. Стоун заставляет меня думать об Асе, а Ас заставляет думать о Колтоне, а мысль о Колтоне заставляет хотеть… его. Всего его.

— Нет-нет-нет, — говорит Хэдди, понимая, о чем я думаю. — Еще по одной, — говорит она бармену. — Не думай о нем. Ты обещал, Рай. Никаких парней. Никакой печали. Никаких помех в виде пенисов не допускается.

— Ты права, — смеясь, говорю я ей, надеясь, что она мне поверит, хотя знаю, я не очень убедительна. — Помехи в виде пенисов не допускаются. — Официант ставит перед нами новые бокалы. — Спасибо, — бормочу я, концентрируясь на перемешивании льда соломкой, вместо того, чтобы думать о Колтоне и гадать, что он делает, и о чем думает. И с треском проваливаюсь. — На днях я рассказала ему о Стоуне.

Я удивлена, что Хэдди меня слышит. Мой голос такой тихий, но я знаю, что она расслышала, потому что хлопает рукой по барной стойке.

— Я знала, что ты не выдержишь! — кричит она, привлекая внимание окружающих нас людей. — Я знала, что сколько бы ты ни выпила, мы все равно вернемся к запретному.

— Прости, — говорю я ей, скривив губы. — Я действительно не смогла. — Снова сосредотачиваюсь на выпивке, расстроенная тем, что подвела подругу.

— Эй, — говорит она, потирая мою руку. — Не могу представить… прости… я просто пыталась немного встряхнуться от господства членов и обняться с нашей внутренней шлюшкой. — Приподнимаю бровь и качаю головой.

— Внутренняя шлюшка обнимается, — говорю я, положив голову ей на плечо, но на самом деле не чувствуя этого.

— Так ты с ним разговаривала? — спрашивает она.

— Думала, мы не говорим о господстве членов, помех в виде пениса и мужчинах по имени Колтон или Стоун. — Хихикаю я.

— Ну, — растягивает она слово. — Чертовски трудно не говорить об этом, когда он так выглядит, со своей сексуальной развязностью, глазами, которые говорят подойди-и-трахни-меня, и окружающим его ореолом страсти. Черт, единственная причина, по которой можно вышвырнуть из постели такого мужика, как он — это чтобы трахнуть его на полу.

Начинаю смеяться, по-настоящему смеяться, до тех пор, пока вдруг от смеха на глазах не наворачиваются слезы и не начинает дрожать нижняя губа. Я икаю, всхлипывая, и сразу же проклинаю алкоголь — должно быть он во всем виноват — что внезапно мне становится грустно и я до безумия скучаю по Колтону.

Возьми себя в руки, Томас! Прошла чертова неделя. Соберись. Моя внутренняя воодушевляющая речь терпит неудачу, потому что не важно прошел один день или десять. Я безумно по нему скучаю. И какой бы антоним не существовал у слова подкаблучник, я — его самая худшая женская версия.

— И она, наконец, выпускает пар, — говорит Хэдди, обнимая меня за плечи и притягивая к себе.

— Заткнись! — говорю я ей, но не всерьез.

То есть, я ведь сижу в баре с моей лучшей подругой в пятницу вечером, и мне надлежит отлично проводить время, но все, о чем я могу думать — это Колтон. В порядке ли он? Прошел ли уже тест на отцовство? Собирается ли мне позвонить? Почему еще не позвонил? Думает ли обо мне, как я о нем?

— Итак, я собираюсь избавиться от этого, потому что мы обе знаем, что, хотя сидим здесь вдвоем, фигурально Колтон находится между нами. И как бы эта идея его не могла бы его возбудить…

Я наконец-то даю ей тот смех, которого она от меня добивается.

— Фу! Ненавижу это.

— Тогда почему бы тебе не позвонить ему?

И это вопрос на миллион долларов.

— Вся эта история с Тони ему крышу снесла. Она отрыла дерьмо из его прошлого, и как бы я ни хотела быть там — позвонить ему — я не хочу принимать весь удар на себя. Я звонила Бэксу, чтобы узнать, убедиться, что Колтон в порядке. — Я пожимаю плечами. — Он сказал, да, и что Колтон все еще немного сходит с ума. Мне бы хотелось поговорить с ним, — признаюсь я, когда она гладит меня по руке, — но мне нужно дать ему пространство, о котором он просил. Он позвонит мне, когда разберется со своим дерьмом.

— Хм, интересно, где я уже слышала эту фразу раньше? — поддразнивает она, а я только пожимаю плечами.

— Кажется, это слова очень мудрой женщины.

— Действительно, очень мудрой, — смеется она, закатывая глаза и чокаясь со мной. — И раз уж эта женщина я, можно дать тебе еще один совет?

— Хэддизм?

— Да, Хэддизм. Мне нравится этот термин. — Она одобрительно кивает головой, делает еще глоток и снова улыбается парню на другом конце бара. — Я как-то спросила тебя, думаешь ли ты, что Колтон стоит того… и теперь, когда прошло больше времени, ты все еще так думаешь? Видишь возможность будущего с ним?

— Я люблю его, Хэд. — Ответ срывается с моего языка за долю секунды. Без колебаний, без сомнения, с полной убежденностью.

Она смотрит на меня секунду, и я могу сказать, что внутри она оценивает мою реакцию, пытается понять всю картину целиком и немного удивлена моим однозначным ответом.

— Ты любишь его, потому что он первый парень после Макса или потому что он тот, кого ты выбираешь? Не потому, что хочешь его исправить, так как мы обе знаем, что ты любишь сломленные души, а потому, что ты выбираешь его таким, кем он является сейчас, и таким, кем он будет через пять лет?

Я не отвечаю ей, не потому, что не знаю ответа, а потому, что не могу произнести ни слова из-за комка, застрявшего в горле. И она видит ответ во мне, зная меня, чтобы понимать, что я чувствую.

— А если ребенок окажется его?

Обретаю голос.

— Боже… ты сегодня действительно задаешь сложные вопросы. Думала, сегодня мы не должны думать соверхрененно ни о чем важном? Думала, здесь прозвучит Хэддизм? — и это не значит, что я не задавалась этими вопросами, но, слыша их от нее, делает всё таким реальным.

Потому что иногда багаж может оказаться слишком тяжелым, а любви может быть недостаточно, чтобы его нести.

— Я над этим работаю, — говорит она, подталкивая ко мне выпивку. — Но это важно, потому что моей лучшей подруге больно, так что выпей и ответь на вопрос.

Делаю глоток и не могу сдержать улыбку.

— Проблема не в том, что ребенок его, а в том, что меня пугает его реакция. — И впервые я признаю вслух то, чего боюсь больше всего. — А что, если отцом окажется он и не сможет с этим справиться? Как я смогу любить человека, который не любит своего ребенка, независимо от того, кто его мать? Выпишет чек, чтобы откупиться от нее и вести себя так, будто ребенка не существует? Что, если он выберет этот вариант? Как я смогу проводить ночи в постели с человеком, списавшим со счетов собственного ребенка, а потом идти работать в дом, полный мальчиков, с которыми случилось то же самое? Какой лицемеркой я стану?

И вот. Он здесь. Мой самый большой страх, что я влюблена в мужчину, который бросит собственного ребенка. Что мне придется уйти от любимого человека, потому что он не может встретиться лицом к лицу со своими собственными демонами, не может принять тот факт, что он сможет быть тем, в ком его ребенок будет нуждаться. Выбор, ставящий под угрозу предпочтения и желание быть в отношениях — это одно, ставить под угрозу то, кем вы являетесь — вещи, присущие вам, ваши убеждения и вашу мораль — подобное не подлежат обсуждению.

Вздыхаю и лишь качаю головой.

— Что же произойдет тогда, Хэдди? Что, если это и будет его выбором?

— Ну… — она тянется ко мне и сжимает мою руку, — …пока нет ответов, так что это спорный момент. К тому же, ты должна дать ему преимущество сомнения… на днях он был шокирован, расстроен, зол, когда она его огорошила… но он хороший человек. Посмотри, какой он с мальчиками.

— Знаю, но тебя там не было. Ты не видела, как он отреагировал, когда…

— Знаешь, что я тебе скажу? — говорит она, прерывая меня и поднимая две рюмки текилы, стоявшие нетронутыми на барной стойке перед нами. Смотрю на нее, пытаясь понять, почему она вдруг хочет выпить за разговор по душам, но поднимаю рюмку. — Скажу так: никогда не смотри на мужчину свысока, если он не у тебя между ног.